Образы босяков в произведениях Горького

В одной из ранних статей Горький сказал о себе, что «сызмальства склонен к «мудрости эллинской, филозофией зовомой, сиречь любомудрием». Эта черта была в нем народной чертой и вместе с тем знамением эпохи. На пороге великих перемен мысль народная пульсировала особенно напряженно, страстно, порой следуя самыми причудливыми путями в поисках истины. И надо сказать, что для Горького человек был интересен прежде всего как существо мыслящее и философствующее. С молодых лет Горький испытал «радостное и гордое удивление», когда наблюдал, как из-под внешней «оболочки» людей — «оболочки», может быть, и самой незначительной, серенькой — «возникают, выбиваются огни мышления». Этот страстный и благородный интерес к «огням мышления» и связанный с ним интерес к науке, своего рода культ научной, философской мысли никогда не покидали Горького...

С 90-х годов начинает Горький создавать свою уникальную панораму пестрой и встревоженной, ищущей, борющейся народной Руси, панораму ее социальной жизни, все более сотрясаемой классовыми антагонизмами, панораму ее духовной жизни.

Первые фрагменты этой многотомной, мозаичной национальной эпопеи отмечены одной, как бы экзотической особенностью — интересом молодого художника к русским людям, живущим вне общества.

Мог ли такой социально чуткий художник, как Горький, пройти мимо этой неустроенной, выбитой из колеи, неприкаянной Руси!

Образы босяков — это как бы первый обвинительный акт, предъявленный Горьким несправедливо и неразумно устроенному обществу. В самом деле: при всех своих слабостях и недостатках основные «босяцкие» персонажи Горького несомненно обладают значительным умственным потенциалом. В этом им никак не откажешь. Они красноречивы, остроумны, они гораздо умней и интересней многих «хозяев жизни» (хотя и последних объективный и честный художник Горький вовсе не склонен «оглуплять»). Горьковские люмпен-пролетарии, у которых нередко нет даже ломтя хлеба, чтобы утолить свой голод, оказались способны понять, что поистине «не единым хлебом жив человек». Для их жизненной философии характерен своеобразный культ внутренней независимости, известное презрение к суетным благам мира сего, накладывающим собственнические оковы на человеческую душу...

Вспомним, например, какую гордость, какую широту натуры проявляет портовый босяк Челкаш, столкнувшись с дикой стихией собственнических инстинктов, овладевшей темным деревенским парнем Гаврилой. Нельзя отказать в своеобразной гордости, в остроумии и философических способностях красноречивому ротмистру в отставке Аристиду Фомичу Кувалде — герою рассказа «Бывшие люди». А сколько чуткости и такта оказалось в душе отверженной обществом юной Наташи, так поэтически описанной в грустном и гневном рассказе «Однажды осенью»! И каким непо-колебимым духом самокритики проникнут босяк Коновалов, явно несправедливый к себе, но привлекающий нас тем, что не хочет снимать с себя ответственность за свою жизнь! А какую обостренную впечатлительность проявляет этот «босяк» по отношению к художественной литературе! Вспомним также Емельяна Пиляя. Человек грубоватый и, казалось бы, дошедший до цинического отношения ко всей жизни, он знал минуты самого возвышенного нравственного просветления, минуты, о которых он уже не в силах забыть.

Естественно, перед читателями Горького возникал вопрос: соответствует ли идеалам правды и справедливости общество, которое не нашло применения духовным силам этих людей?

В своих рассказах молодой художник отобразил непримиримые антагонизмы между хозяевами и трудящимися, набросал первые, свидетельствующие о замечательной психологической наблюдательности и сатирической едкости автора, портреты стяжателей (вспомним, например, купца Петунникова и его сынка в «Бывших людях»). Горький уже тогда начал присматриваться к психологии пролетария и подметил в нем черты духовного здоровья, веселой бодрости и безжалостного критицизма по отно-шению к буржуазно-либеральной, псевдогуманистической болтовне («Озорник»). Он подметил в рабочих — это было одно из самых замечательных, самых перспективных открытий молодого писателя! — не только стремление улучшить материальные условия своего бытия, но и смутную тоску по эстетическому и этическому идеалу (рассказ «Двадцать шесть и одна», принадлежавший к тем горьковским произведениям, которые особенно любил Аенин). В эти годы писатель уже начал разрабатывать и одну из основных, капитальных тем своего творчества — тему интеллигенции, ее призвания и долга, тему ее взаимоотношений с народом («Ошибка», «Варенька Олесова», «Читатель» и др.).

К концу 90-х годов запас социальных наблюдений Горького был уже колоссальным. Писатель не мог не задуматься над необходимостью расширения жанрового диапазона своего творчества. И вот новеллист становится романистом, а несколько позже и драматургом. Это жанровое разнообразие, не характерное для русских писателей того времени, было одним из проявлений творческой силы возникающего нового направления.

Источники:

• Горький М. Избранное/ Предисл. Н. Н. Жегалова; Ил. Б. А. Дехтерева.— М.: Дет. лит., 1985.— 686 с., ил., 9 л. ил.
Аннотация: В том вошли избранные произведения М. Горького: повести «Детство» И «В людях», рассказы «Макар Чудра», «Челкаш», «Песня о Соколе», «Однажды осенью», «Коновалов», «Бывшие люди» и др.