Есть определенное сходство в тематике и проблематике первых романов Горького — «Фома Гордеев» и «Трое».
Каждый из этих романов, если воспользоваться философско-литературным термином позднего Горького, представляет собой «историю молодого человека». Так Горький обозначил ряд талантливых произведений XIX столетия, изображающих сложные, иногда весьма драматические, формы взаимоотношений личности и общества — личности, стремящейся обрести свое «я» и определить свое место под солнцем, и общества, в котором царят законы эгоизма и насилия.
Горький в своих романах конца XIX — начала XX века нарисовал типы молодых людей, порожденные своеобразной эпохой — эпохой, когда русский капитализм праздновал свои триумфы и одновременно демонстрировал явные признаки какой-то «собачьей старости», как писал А. В. Луначарский.
Это соединение внешне триумфального с неблагополучным, гнилым, античеловеческим в буржуазном обществе, осложненное в России анекдотически зловещими уродствами живучего феодализма, было по-разному воспринято молодыми людьми Горького.
Крестьянскому сыну Илье Луневу, одному из основных героев романа «Трое», свойственны фанатический дух индивидуализма, непреклонное намерение любой ценой выбиться в люди, то есть стать благополучным, преуспевающим собственником. Но к этому у Лунева присоединяется заветная мечта о внешнем и внутреннем благообразии, о том, чтобы у него все было красиво и чисто — не так, как в городских трущобах, где проходили его отроческие годы, и не так, как у вульгарного, жуликоватого трактирщика Петрухи Филимонова. И этот нравственно-эстетический элемент в сознании Лунева, на протяжении всего романа тонко выявляемый автором, и составляет ключ к пониманию той на первый взгляд странной, запутанной, карамазовски темной драмы, которая разыгралась с Луневым. И в раскрытии этой драмы опять-таки блестяще проявилась социальная и нравственная зоркость художника-новатора.
Мечта Ильи (собственная галантерейная лавочка) стала реальностью. Но радости это не принесло. Именно теперь Лунев с небывалой остротой понял то, что смутно ощущал давно, — понял, что живет в обществе, где грань между злом и добром едва ли не стерлась. С особенным удивлением, даже — на первых порах — с некоторым испугом почувствовал он, что в его собственной душе, в душе убийцы, нет и намека на раскаяние. Очевидно, в этом мире все позволено. Только будь похитрее и никого не жалей.
Как видим, Илья приходит к упрощенному и более «скромному», без наполеоновского размаха, варианту философии, к которой пришел Раскольников, герой романа Достоевского «Преступление и наказание».
Но далее обнаруживается и существенная разница между героем Достоевского и героем Горького, объясняемая не только различием мировоззрений двух замечательных писателей России, но в еще большей степени «индивидуальными особенностями» эпох, возникновением новых философско-эстетических начал в русской и мировой литературе.
В сложной гамме настроений Раскольникова, после того как он совершил убийство, преобладает мучительное для него, создателя концепции «сверхчеловека», осознание того факта, что он оказался человеком слабым, человеком толпы, неспособным хладнокровно «преступить» извечные законы. Впрочем, он оказался достаточно хладнокровным, чтобы, отняв жизнь у трех людей*, продолжать жить. Достоевский, гениально проследив все, даже самые мельчайшие, движения возбужденной и извращенной мысли Раскольникова, все оттенки его настроений и осуждая его как человека, «преступившего» древнюю заповедь «не убий», не был, однако, свободен от христианской снисходительности по отношению к своему герою. Это проявилось и в завершающем роман намеке на возможность воскресения души Раскольникова. Заключительный аккорд романа навеян христианским учением о том, что искреннее раскаяние очищает самую преступную душу, и о том, что господь бог простит любого грешника, если тот покается.
Разрабатывая свое (еще не вполне оцененное) искусство психологического анализа, Горький многому учился у Достоевского — у одного из величайших в мире художников-психологов. Но попытки Достоевского найти решение всех волнующих человечество проблем в евангельских легендах, его чрезмерная сосредоточенность на патологических душевных состояниях и его реакционные политические тенденции, естественно, были глубоко чужды Горькому. Признавая шекспировскую глубину автора «Братьев Карамазовых», Горький нередко полемизировал с ним — полемизировал и как публицист и как художник.
Эта полемика заметна и в романе «Трое». Молодой пролетарский писатель понимал, что христианское отношение Достоевского к ницшеанцу Раскольникову таит в себе опасность примирения и с общественным строем, порождающим «наполеонов» разного масштаба. Поэтому Горький сознательно поставил Илью Лунева в раскольниковскую ситуацию, чтобы показать недопустимость, противоестественность малейшего намека на примирение с воинствующим индивидуализмом, с царящим в мире социальным злом. Если в романтической легенде о Аарре писатель сделал судьей отщепенца народа племя, то судьей Лунева он сделал самого Лунева.
При всех его ницшеанских тенденциях, этот крестьянский сын еще не утратил здорового народного начала, и оно не позволяет ему примириться с обществом и с самим собой. Угрызений совести по поводу своего образа жизни как будто нет. Но есть страшные, все нарастающие тоска и отвращение. Противно жить в обществе, где имеет вес и значение Петруха Филимонов. Противно видеть фальшивые семейные отношения обывателей. Противно ощущать самого себя копошащимся в этом болоте, измаранным грязью и кровью. Ведь мечтал о жизни чистой и красивой... Устроив пред-варительно шумный, скандальный разоблачительный дивертисмент, несколько омрачивший настроение небольшой группы мещан, Илья Лунев кончает с собой.
В описании жизни и гибели Лунева нет прямолинейной, обнаженно-публицистической полемики с Достоевским. Но Горький возлагает на человеческую личность большую степень ответственности за ее социальное поведение и проявляет гораздо большую непримиримость к эксплуататорскому строю.
Источники: