Обращение автора сборника «Мечты и звуки» к прозе можно объяснять по-разному. Несомненно, определенную роль сыграло здесь первое поражение Некрасова-поэта. Но важнее другое: самое время требовало прозы, а не стихов, стихи непременно ассоциировались с романтической культурой, они противостояли тому пафосу «дела», что стал господствующим в русской литературе 1840-х годов.
Пушкин уже в начале 1830-х годов ощутил кризис той великой стихотворной культуры, высшим воплощением которой было его творчество. Время требовало «прозы», и она вошла в позднюю поэзию Пушкина и тематически (бытовая сфера «Домика в Коломне») и стилистически («нагая» точность поздней лирики). Не случайно и то, что в тридцатые годы поэт все больше обращается к собственно прозе – от «Повестей Белкина» (1830) до «Капитанской дочки» (1836).
Поэзия в 30–40-х годах прошлого века уходит с авансцены литературного процесса. Характерно и обилие эпигонов, к неровности поэтов одаренных (например, В. Г. Бенедиктова), и невнимание читателей к творчеству великого поэта – Баратынского. Пожалуй, лишь Лермонтов смог преодолеть трудную для поэзии ситуацию. Проза теснила поэзию – Некрасов стал прозаиком, в этом проявился и вынужденный расчет, и чуткость к запросам времени, и, быть может, далекий прицел – не сослужит ли проза службу будущей поэзии?
Показательно, что героем одного из первых некрасовских прозаических сочинений стал поэт, как иронически гласит заглавие этого рассказа – «Без вести пропавший пиита». Иван Иванович Грибовников – поэт, пишущий во всех возможных родах и жанрах, является в Петербург, дабы покорить его своими творениями. Горькой иронией веет от этого сюжета, хорошо знакомого сочинителю. Автор смеется над нелепыми виршами Грибовникова. смеется и над самим нелепым честолюбцем. Но за этим смехом, достаточно безжалостным, мы не можем не расслышать чего-то более серьезного; в комической форме Некрасов исповедовался в собственных литературных грехах, смеясь над бездарным графоманом, он отчасти смеялся и над самим собой. Веселый рассказ навевает грустные размышления, особенно если приглядеться к фигуре рассказчика, того, к кому пришел со своими стихами и прочими сочинениями кандидат в великие поэты.
«Плотно завернувшись в шинель, дрожащий от холода, я лежал на ковре, разостланном посредине моей квартиры, и размышлял о средствах достать чернил. Мне нужно было непременно написать одну статейку, на которой основывались все надежды моего бедного желудка, в продолжение трех дней голодного». Вот она – реальность, жизни литераторской, ее-то и испугается Грибовников, от нее-то и бросится бежать, сопровождаемый хохотом читателей рассказа и строгой улыбкой автора. Но куда деться от нее другому герою – рассказчику? Если в Грибовникове Некрасов гротескно заострил свой облик в пору приезда в столицу, то в этом персонаже он вывел себя нынешнего. В отличие от Грибовникова рассказчик не может убежать от словесности, он будет разводить ваксу на чернила и писать статьи, за которые получит гроши. Для него литература – работа, замены ей нет, и от-говаривает Грибовникова от литературной деятельности не только потому, что жалеет незадачливого графомана. Он-то понимает, что литература требует не «призвания», о котором лепечет Грибовников, но реальной отдачи. Он-то знает, что неудачи ждут не только графоманов, но и людей одаренных; для него фарс, разыгрывающийся с Грибовниковым, стал трагедией... Впрочем, последнее слово выпадает из тональности Некрасова. Образ героя- рассказчика рисуется тоже не без иронии, словно проступают в нем время от времени черты его собеседника, словно хочет сказать автор, что всякий человек, посвятивший себя литературе» в конечном счете романтический безумец.
Счастливый финал рассказа, где авторская ирония становится нескрываемой, подтверждает ту же мысль. В конец затравленного кредиторами рассказчика выручает словно с неба свалившийся добрый дядюшка. Искусственность такой развязки нарочита и звучит как насмешка над мечтой о легком избавлении от житейских невзгод.
Источники: