В 1840 году в Петербурге, в типографии Егора Алипанова, была напечатана книга «Мечты и звуки. Стихотворения Н. Н.». Автору ее – Николаю Алексеевичу Некрасову – не было и девятнадцати лет.
Любви святой, высокой, благородной
Кто не носил в груди своей огня,
Кто на порок презрительный, холодный
Сменил любовь, святыней не храня;
Кто не горел в горниле вдохновений,
Кто их искал в кругу мирских сует,
С кем не беседовал в часы ночные гений.
Тот не поэт!
Эта заключительная строфа вошедшего в «Мечты и звуки» стихотворения «Тот не поэт» дает достаточно наглядное представление если не о художественной манере молодого сочинителя в делом, то, во всяком случае, о его эстетическом идеале. И идеал этот, надо признаться, не очень оригинален. Миссия Поэта высока и таинственна, путь его тернист и многотруден, вдохновение подобно буре, а толпа никогда не поймет вечной загадки гения – к тридцатым годам прошлого столетия высокие каноны романтизма уже не могли никого удивить. Из прежде значимых слов выветрился смысл, и они превратились просто в «слова». Название первого некрасовского сборника по-своему было весьма точным – в книге действительно были «мечты» и «звуки», иллюзорные видения, порожденные достаточно трафаретной фантазией, стихотворческие навыки, в которых порой чувствовался сбой. (Мы не касаемся здесь сложного вопроса о том, как ранние стихи Некрасова отразились в его дальнейшем поэтическом творчестве. Наша характеристика носит заведомо суммарную оценку, при которой можно оставить в стороне отдельные удачи, несомненно присутствующие в «Мечтах и звуках».)
Сборник был встречен критикой достаточно холодно. Особой убийственностью отличался отзыв, помещенный в № 3 «Отечественных записок» за 1840 год. Автором его был Белинский, в ту пору с Некрасовым еще незнакомый. В незаконченном романе «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» Некрасов так писал о своей реакции на критику «Отечественных записок»: «Но всех более огорчила и оскорбила меня критика журнала, в котором участвовали люди, недовольные настоящим порядком вещей и стремившиеся к идеалу какой-то другой, более истинной и плодотворной литературы. Здесь без шуток, отечески увещательным тоном было высказано, что писать звучные стишки без идеи и содержания не значит еще быть поэтом; что люди с истинным призванием к поэзии смотрят на свой талант как на дело святое и великое, как на достояние всего человечества и не расточают его на воспевание личных своих интересов и страданий, действительность которых к тому же подвержена еще большому сомнению <...>, что поэт настоящей эпохи в то же время должен быть человеком глубоко сочувствующим современности; что действительность должна быть почвою его поэзии и так далее». История с «Мечтами и звуками» преподала Некрасову жестокий урок. Книгой стихов юный мечтатель желал прославиться, сделать себе имя в словесности. Вышло иначе. Литературное фиаско органически вписывалось в ту цепь горьких поражений, что опутала поэта.
Некрасов прибыл в Петербург в июле 1838 года после пятилетнего обучения в Ярославской гимназии. Отец будущего поэта хотел видеть сына в мундире Дворянского полка - военно-учебного заведения, воспитанники которого становились армейскими офицерами. Сам Некрасов мыслил свою судьбу иначе: он хотел учиться в университете, но главные надежды возлагал на стихи, которые должны были принести ему славу. Отказ от поступления в Дворянский полк привел Некрасова к ссоре с отцом, лишившим его материальной поддержки. Нищета стала реальностью, какова же была эта реальность, читатели могут представить себе по «Повести о бедном Климе» и «Петербургским углам», произведениям с отчетливой автобиографической тональностью.
Слава поэта была нужна Некрасову не из одного честолюбия, она была нужна ему насущно: стихами хотел молодой провинциал, лишенный связей и протекций, завоевать неприступный, холодный, чужой Петербург. «Мечты» рассеялись, «звуки» не были расслышаны. Некрасов не сдался.
Провинциал, пытающийся покорить столицу, занять в ней свое место, – типичный сюжет в литературе 1830 – 1840-х годов, как западноевропейской, так и русской. Итоги подобного «единоборства» хорошо известны: человек либо оказывался раздавленным, либо с ним происходило «превращение» и он приспосабливался к изначально враждебному, чужому миру, утрачивал вместе со смешной восторженностью юношеского романтизма душевную чистоту, благородство, переставая различать добро и зло, честность и подлость. Этот процесс был обстоятельно описан И. А. Гончаровым в романе «Обыкновенная история» (между прочим, младший Адуев тоже был поэтом). Об этом же прежде писал Бальзак (вспомним Эжена Растиньяка в финале романа «Отец Горио»).
Некрасов не хотел той победы, что далась Растиньяку или Александру Адуеву. Но не хотел он превратиться и в одну из бесчисленных жертв Петербурга, как то произошло, скажем, с гоголевским художником Пискаревым, или, если взглянуть на творчество самого Некрасова, с «бедным Климом». Его борьба была борьбой не только за хлеб насущный, но и за собственное человеческое достоинство, обрести которое можно было, лишь став на «почву действительности». Такой почвой стал для поэта подчас изнурительный труд литератора-профессионала, бравшегося за самую «чёрную» работу.
Некрасов мог писать длиннейшие стихотворные сказки («Баба Яга», «Сказка о царевиче Ясносвете») для коммерческих изданий купца В. П. Полякова, мог сочинять афишу «Кабинет восковых фигур», мог переводить с французского пятиактную драму, «не зная буквально слова по-французски», как вспоминает Д. В. Григорович, мог писать, писать и писать, не разгибая спи-ны. Не мог он другого: никогда Некрасов не сотрудничал с Гречем и Булгариным, не боялся он и резко задевать этих «литературных промышленников». Он сумел расслышать правду в словах Белинского о своей первой книге, он стал своим человеком в кружке великого критика, а не его литературных врагов. Путь Некрасова к правде и поэзии был путем трудным, но честным, и путь этот стоит пристального внимания.
«Этот юноша, вышедший из праздной дворянской среды, оказался на диво неутомимым работником. В 1840 и 1841 годах он написал столько стихотворений, рассказов, сказок, фельетонов, критических заметок, рецензий, комедий, водевилей и т. д., сколько другому не написать во всю жизнь», – отмечает крупнейший исследователь творчества Некрасова К. И. Чуковский. Разумеется, не все в некрасовском наследии первой половины 40-х годов равноценно – наиболее важной частью его представляется некрасовская проза.
Источники: