Начало творчества Жуковского

1802 год открывает начало творческого пути Жуковского. В этом году появляется в лучшем тогдашнем журнале — «Вестнике Европы» Н. М. Карамзина — его перевод из английского поэта Томаса Грея («Сельское кладбище»), принесший ему всероссийскую известность, которую еще более упрочила знаменитая элегия «Вечер». Всем сразу стало ясно, что на Руси родилось новое могучее дарование.

Стихотворение развертывалось как единая мелодическая тема, соответственно потоку переживаний, нахлынувших на автора. Природа и воспоминания окрасились живым эмоциональным тоном. Поэтическое вдохновение естественно рождалось из впечатлений природы, непосредственно ощущаемой и переживаемой.

Чтобы понять открытие Жуковского, попробуем сопоставить «Вечер» со стихотворением Державина «Соловей». В известном произведении маститого поэта XVIII века есть стихи:

На холме, средь зеленой рощи, При блеске светлого ручья, Под кровом тихой майской нощи, Вдали я слышу соловья.

Поэт рисует объективную картину, давая общую экспозицию, точно определяя свое место в пространстве и во времени. Пространственный план — холм, роща, ручей. Временной — поздняя весна, ночь. Эпитеты у Державина предметны, объективны: «зеленая» — обозначение цвета листвы, «майская» — времени года, «тихая» — ночного безветренного покоя. Большинство эпитетов носят объективный характер («светлый ручей» — тоже предметный признак, сравни: «светлая грусть»), указывая на свойства, качества, признаки, присущие природным явлениям. Перед нами как будто вполне реальная картина. Однако это не совсем так. Картина, на-рисованная Державиным, вообще реальна, но для того момента, который поэт описывает, она вовсе не реальна. Поэт слышит пение соловья ночью. Может ли он ночью видеть, что роща зеленая? Конечно, нет! Ночью деревья темные, черные, но вовсе не зеленые. Почему же Державин написал «зеленая роща»? Да потому, что он точно знает, что весной, в мае, деревья покрыты зеленой листвой. Следовательно, эпитет «зеленая» связан не с непосредственным созерцанием и сиюминутным переживанием, а с логическим, рассудочным знанием. Логика поэтического мышления вступила в противоречие с чувственным восприятием. Это свидетельствует о рационализме мысли поэта, о «всеобщем», а не индивидуальном характере этой поэтической зарисовки. А вот первые стихи из «Вечера» Жуковского:

Ручей, виющийся по светлому песку,

Как тихая твоя гармония приятна!

С каким сверканием катишься ты в реку!

Ни одного предметного эпитета! И вместе с тем как точно передано личное, субъективное восприятие! Какое тесное единство между картиной природы и ее переживанием! Жуковский пишет о ручье, но одновременно передает и настроение, каким охвачена его душа: это она и «светлая», и «тихая», и наполненная «гармонией» и «сверканием». Внешний мир предстал не чем-то посторонним душе поэта, не в своем «всеобщем» значении, но увиденным человеком в момент духовного слияния с природой, в момент пробуждения поэтического вдохновения. Образы природы служат поэту для того, чтобы передать собственное настроение «тихой гармонии», светлой радости, творческого восторга. Жуковский решительно порывает с рационализмом поэтического мышления, находя способы непосредственной передачи текучести переживаний, расширяя выразительные возможности лирической речи. После Жуковского уже нельзя было смотреть на жизнь как на что-то отдаленное от человеческой личности, чуждое и ею не освоенное. Душа поэта вместила в себя внешний мир. Чувствительная и романтически возвышенная душа и стала предметом поэзии Жуковского. И когда Жуковский пишет:

Как слит с прохладою растений фимиам!

Как сладко в тишине у брега струй плесканье!

Как тихо веянье зефира по водам

И гибкой ивы трепетанье! —

то это не только эмоциональное восприятие и переживание природы. В таких стихах чувствуется и умиротворенность его души, и сладость гармонии, и молитвенное настроение, рождающее высокие мечты. Тут чувство заговорило легко и свободно.

Жуковский открыл принципы воспроизведения внутренней жизни через внешние образы и разработал их. Он пробудил скрытые в слове эмоционально-смысловые оттенки и так организовал поэтическую речь, что от начала до конца стихотворение звучит непрерывающейся песней, поддерживаемой общими мотивами, скрепляемой повторами, ассоциациями, вопросительными и восклицательными интонациями. Жуковский заражает своим отношением к миру, сугубо личным его переживанием. От созерцания гармонической природы он непринужденно переходит к теме вдохновения (гармония души), к настроениям грусти и задумчивости, вызванным воспоминанием об ушедших друзьях, о свободном полете духа, о тщете земных благ перед лицом вечности, о радостях и. печалях души. Туманный вечер «на лоне дремлющей природы» рождает мысль о скоротечности человеческой жизни и неизбежной смерти. Юный мечтатель словно обозрел свою судьбу и вставил ее в панораму общего бытия.

Новаторская поэзия Жуковского сразу же приобрела огромную популярность. Карамзин предложил ему редактировать «Вестник Европы», и Жуковский с головой ушел в журналистику. Молодые поэты охотно перенимали манеру Жуковского. Л когда в 1808 году появилась первая баллада — «Людмила», первенство Жуковского в поэзии еще более упрочилось.

В ту пору поэт жил в Москве. В качестве домашнего учителя своих племянниц Марии Андреевны и Александры Андреевны Протасовых он с увлечением отдавался занятиям. Педагогические наклонности его проявились рано и впоследствии ему очень пригодились. В доме сестры поэта Е. А. Протасовой произошло, однако, роковое событие, окрасившее печалью всю дальнейшую жизнь Жуковского. Он полюбил старшую дочь Е. А. Протасовой, свою племянницу Машу, и она отвечала ему взаимностью. Но браку, о котором долгие годы хлопотал Жуковский, решительно воспротивилась его сестра, ссылаясь на религиозные причины. Ни Жуковский, ни Маша не были созданы для «тайной», «незаконной» любви. Многолетние душевные терзания окончились тем, что Жуковский не смог соединиться с Машей, а она, выйдя за- . муж за доктора Мойера, рано скончалась от родов. Вплоть до 1823 года в лирике Жуковского господствовала тема неразделенной, но глубокой любви. Многие баллады («Алина и Альсим», «Эолова арфа») хранят следы неостывшего чувства.

Лирика Жуковского этих лет большей частью печальна и грустна: ее мотив — неизбежная разлука влюбленных. Однако в стихах нет ропота на судьбу, а лишь тихая покорность своей участи да ожидание загробной встречи. У Жуковского нет и пылкого, яркого выражения страстей. Он исключительно целомудрен, исполнен сердечного трепета и сдержанного, неослабевающего томления. В балладах причины любовной драмы называются отчетливее — родительская воля, социальные и имущественные различия. Но влюбленные смиряются с несчастьем и не предпринимают никаких попыток воспротивиться судьбе. Здесь проявляется, по мнению Жуковского, власть высших сил, на которые человек не вправе роптать. Его удел — достойно и мужественно принять выпавшие испытания. Земная жизнь человека, по мысли Жуковского, — проверка страданием и приуготовление к загробной.

Однако грусть и печаль приобретают в лирике поэта не только религиозное содержание. За ними чувствуется глубокая неудовлетворенность современной поэту действительностью, где рушатся надежды и царствует нагая корысть, где в почете чины и деньги, где человеческое часто унижено и попрано. Жуковский скорбит о несовершенстве мира, но его никогда не покидает мысль о том, что счастье возможно за земными пределами. Поэтому преобладающий тон лирики Жуковского — просветленно-элегический, раздумчиво-тоскующий, лишенный трагического звучания. Для поэта не умирают ни дружба, ни любовь, ни высокие идеалы.

Если по стихам Жуковского попытаться создать житейский образ их автора, то нетрудно представить себе погруженного в размышления, вечно опечаленного и тоскующего человека, угнетенного скорым расставанием с земными радостями.

На самом же деле человеческий облик Жуковского несколько иной. Это был необычайно образованный, стоявший на высотах современной ему культуры человек, для которого, казалось, не существовало трудностей в усвоении богатейшего наследия древней и новой литературы Запада и Востока. Познания поэта весьма обширны и в других областях. При этом Жуковскому были присущи исключительное трудолюбие, упорство, воля, удивительная крепость духа и твердость характера. Мягкость и меланхолическая поэтичность его натуры сочетались с прочными нравственными принципами, которыми он не поступался в самых сложных жизненных ситуациях. В частной жизни он приятный и доброжелательный собеседник, истинный друг многих литераторов, отзывчивый на чужое горе человек, шутник и забавник, не раз смешивший друзей остроумными стихами. Когда развернулась полемика о языке художественной литературы между «Арзамасом» и «Беседой», Жуковский в качестве бессменного секретаря «Арзамаса» потешал всех членов этого литературного общества своими «протоколами» и речами, высмеивал пристрастие «шишковистов» к старым, отжившим уже формам речи и церковнославянскому языку, который тоже вышел из речевого обихода. Его влекло к людям, и на «субботы» Жуковского собирался обширный круг знакомых. Поэт активно и деятельно участвовал в литературных спорах. Он не остался в стороне и от общенационального подъема в 1812 году, вступив в московское ополчение. Его патриотические чувства с большой силой выражены им в нескольких стихотворениях, например в знаменитом «Певце во стане русских воинов», где певец, подобно древнему Бояну, поет славу воинам. Возвышенная и чувствительная душа «певца» обращена к предкам и к героям-современникам.

Жуковский стремился жить так, чтобы между его поступками и теми идеями и чувствами, которые он исповедовал и которыми пропитана его поэзия, не было расхождения. Гуманность стала определяющей чертой общественного и бытового поведения Жуковского. Впоследствии он не однажды заступался за Пушкина и защищал его от царского гнева. Его волновала судьба Т. Шевченко, А. Герцена и других. Никто так искренно не радовался доброму делу, как Жуковский. Когда удалось, наконец, выкупить из крепостной зависимости Т. Шевченко, ликованию Жуковского, казалось, не было предела. И несмотря на свою строгую приверженность законности, Жуковский острым глазом мудрого человека точно подмечал порывы неукротимого произвола. Он не только пытался смягчить участь декабристов, доказывал юридическую неосновательность приговора Н. И. Тургеневу, но и понимал, что деспотизм, самовластие разрушают личность. И не одних лишь крепостных, лишенных свободы, а и самих царей.

Больше того, «тихий» и незлобивый Жуковский мог, если совесть его была уязвлена, быть прямодушно-непримиримым. «Когда же будут у нас законодатели, — писал он императрице, — когда же мы будем с уважением рассматривать то, что составляет истинные нужды народа, — законы, просвещение, нравы?»

После гибели Пушкина, скорбной болью отозвавшейся в сердце Жуковского, он набросал полное гнева и горечи письмо шефу жандармов Бенкендорфу, в котором выставлял наружу пакостное и мелочное тиранство, отравившее последние годы Пушкина и прямо приведшее к трагедии. По мысли Жуковского, Пушкина лишили воздуха, ему не давали дышать, жить, трудиться.

По стечению обстоятельств он хорошо знал быт царской семьи: в 1817 году, в том самом, когда Маша Протасова стала Марией Андреевной Мойер, Жуковский был приглашен учителем русского языка принцессы Шарлотты — будущей императрицы Александры Федоровны (с 1815 года он уже занимал придворную должность чтеца при вдове Павла I Марии Федоровне). С этого времени и вплоть до 1841 года Жуковский служил при дворе и находился в разъездах по России и загранице то в качестве сопровождающего Александру Федоровну, то как воспитатель наследника престола (эту должность ему предложили позже, в 1826 году).

Друзья — Пушкин, Вяземский и другие — испытывают тревогу: сумеет ли поэт остаться независимым, не повредит ли служба при дворе его таланту. А Жуковский в конце 1810 — начале 1820-х годов — в расцвете поэтического дарования. Им уже написаны самые крупные лирические произведения, созданы замечательные баллады, в большинстве своем переводные.

Он познакомил Россию с европейскими народными преданиями, ввел в общенациональное художественное сознание множество неизвестных русским читателям произведений. Вся эта большая культурная работа была жизненно необходима: Жуковский расширял художественный и идеологический кругозор русского общества. Перелагая и переводя иностранных авторов, поэт вносил в их произведения собственные романтические идеи, свойственную ему философию. Он присваивал русской литературе еще не обжитый ею художественный мир.

Источники:

• Жуковский В. А. Эолова арфа: Стихи/Составл., предисл., примеч. и словарь В. Коровина; Рис. Г. Волхонской. — М.: Дет. лит., 1980. — 254 с.

Аннотация: В книгу включены избранные лирические стихотворения, баллады и повесть в стихах замечательного поэта и переводчика XIX в. Василия Андреевича Жуковского.