Биография Толстого Арзамасский ужас. Азбука
В сентябре 1869 года, еще «не остыв» после написания романа, Толстой поехал в Пензенскую губернию смотреть для покупки новое имение.
Остановился в Арзамасе, в местной гостинице. Толстой не мог уснуть. Поначалу ему казалось, что он от кого-то убегает, и он не понимал своего ощущения:
«Я всегда с собою, и я-то и мучителен себе. Я, вот он, я весь тут. Ни пензенское, никакое имение ничего не прибавит и не убавит мне. А я-то, я-то надоел себе, несносен, мучителен себе... Что я тоскую, чего боюсь? — Меня, - неслышно отвечал голос смерти. - Я тут. — Мороз подрал меня по коже».
Так Толстой впоследствии описывал свое тогдашнее состояние. Но даже его таланту было не под силу описать ощущение безысходного страха. Этот страх не был страхом немедленной смерти. Толстой знал, что сейчас не умрет, и чувствовал продолжение жизни, но эта жизнь становилась в его ощущениях абсолютно бессмысленной, пустой, пугающей, если рядом где-то существовала смерть.
«Я нашел подсвечник медный с свечой обгоревшей и зажег ее. Красный огонь свечи и размер ее немного меньше подсвечника, все говорило то же. Ничего нет в жизни, а есть смерть, а ее не должно быть».
Читая эти строки, слышишь горячечный бред сумасшедшего. А ведь это писал Толстой с его огромным физическим и психическим здоровьем! Сказались шесть лет работы над «Войной и миром», шесть лет напряженной внутренней жизни, в которой писатель превращался в тысячи своих персонажей. И не только в одушевленных существ, но и в деревья, дома — словно заменив собою в этом романе всю живую и неживую природу... Невозможно измерить в известных людям единицах ту энергию, которую Толстой при этом затратил. Но всплеск этой энергии стоил всех его душевных сил, об этом свидетельствует психическое состояние, которое Толстой испытал в Арзамасе.
Это трагическое ощущение получило название «арзамасский ужас».
Впоследствии Лев Николаевич написал рассказ «Записки сумасшедшего», где изобразил свое психическое состояние той поры. Само название рассказа свидетельствует о том, что Толстой понимал, насколько близок он был к помешательству, к смерти. Но жизненные силы победили. Помогло Евангелие, «Житие святых» — рассказы о почти обычной, но в то же время оправданной верой жизни. Такой же, к которой все время стремился и сам Толстой.
Покупка пензенского имения не состоялась. Толстой вернулся в Ясную Поляну.
В качестве «отдыха» он изучал греческий язык, переводил Эзопа и Гомера, ездил в самарские степи...
Вскоре Толстой задумал большой роман из эпохи Петра I. Можно предположить, что эта попытка, которую сам писатель считал неудачной и о которой не любил вспоминать, была обусловлена инерцией многолетней работы над «Войной и миром». После этого романа, посвященного историческим событиям, Толстой хотел еще глубже проникнуть в русскую историю, в ту ее эпоху, о которой говорил, что «весь узел русской жизни сидит тут». Он стремился найти разгадку исторической судьбы России.
Толстой заготовил для нового романа много материала, но работа не давалась ему. Писателю трудно было представить психологию людей, живших в петровское время, — а ведь психологическую верность изображаемого он ставил выше всего. Он чувствовал, что не справляется с задачей в той полноте, которой требовал от себя. Очень охлаждало Толстого и то обстоятельство, что по мере углубления в исторический материал личность Петра все более и более казалась ему неприятно-отталкивающей.
Но неудача этого замысла отнюдь не свидетельствовала о творческом истощении Толстого после «Войны и мира», скорее, это был неверный выбор темы. Великий художник нуждался в том материале, который он знал достоверно, чувствовал изнутри.
В 1871 году он принялся за написание маленьких детских рассказов для своей «Азбуки». Этой работе он придавал не меньшее значение, чем только что завершенному титаническому труду. И в то время, и в глубокой старости великий художник и педагог сохранял в себе способность к детски-ясному восприятию действительности. Толстой поставил себе задачей научить крестьянских детей видеть и обобщать. Он считал, что «наука есть только обобщение частностей» и «задача педагогики есть, следовательно, наведение ума на обобщение».
Можно с уверенностью утверждать, что уже более ста лет любой ребенок, научившийся русской грамоте, обязательно читает «Косточку», «Трех медведей», «Льва и собачку» и другие рассказы из толстовской «Азбуки». Поразительное явление! Вспоминается мечта Толстого стать основателем новой религии... Но если последователей толстовского философского учения не так уж много, то с его пониманием простоты и очарования окружающего мира вошли в жизнь миллионы людей. И миллионы людей впервые поняли с его помощью логическую связь явлений, событий, чувств.
Юношеская мечта Толстого влиять на умы людей осуществилась полностью, и даже в большей мере, чем он сам на это рассчитывал.
Толстой писал о яблоньке, у которой мыши обгрызли корни; о клопах, обхитривших человека; о мальчике, которого обещали взять в город, но не взяли, и мальчик видит свою поездку во сне; об артиллеристе, спасшем своего сына от акулы выстрелом из корабельного орудия... Каждая из этих многочисленных историй призвана научить ребенка чему- нибудь важному, без чего он не сможет жить. Даже неизбежная назидательность рассказов для детского чтения — художественна и неназойлива, и потому эти истории никогда не утратят привлекательности для пытливого детского ума.
Особенно гордился Лев Николаевич рассказом «Кавказский пленник», язык которого он довел до предельной степени простоты и ясности.
«Я изменил приемы своего писания и язык. ...Язык, которым говорит народ и в котором есть звуки для выражения всего, что только может желать сказать поэт, — мне мил. Язык этот, кроме того,
— и это главное — есть лучший поэтический регулятор. Захоти сказать лишнее, напыщенное, болезненное — язык не позволит... » -
писал о своей «Азбуке» Толстой.
Как актуальны эти толстовские слова в наше время, когда зачастую люди не только не прислушиваются к языку, но порой думают одно, произносят другое, а в результате получается нечто третье...
Работая над «Азбукой», Толстой думал так же, как его яснополянские ученики, видел мир их глазами. Помогала ему в работе и феноменальная память, хранившая самые первые впечатления жизни. Два года (1871-1872), в которые Толстой писал детские рассказы, дали его душе отдых и наполнили энергией ясности восприятия мира.