История создания романа Войны и мир
Работа над историческим романом начиналась исподволь. Еще в 1852 году Толстой говорил о том, что начинает «любить историю и понимать ее пользу». Тогда же он читал «Историю Англии» Юма, «Историю крестовых походов» Мишо, «Описание Отечественной войны 1813 года» Михайловского-Данилевского, множество других исторических книг — и, конечно, «Историю Государства Российского» Карамзина. За десять лет до начала работы над «Войной и миром» он записал в дневнике:
«Читал Историю войны 13 года. Только лентяй или ни на что не способный человек может говорить, что не нашел занятия. — Составить истинную правдивую Историю Европы нынешнего века. Вот цель на всю жизнь». И далее: «Каждый исторический факт необходимо объяснять человечески и избегать рутинных исторических выражений».
Размышляя в своих педагогических статьях о том, что вызывает в человеке истории- ческий интерес, Толстой находил «два элемента: художественное чувство поэзии и патриотизм». Мысль о патриотизме подкреплялась всеми его многостраничными дневниками, всей его жизнью — и особенно воспоминаниями о севастопольских редутах...
Толстой, словно скульптор, чувствовал в глыбе исторического материала внутреннее единое содержание, но необходимо было время, чтобы откалывать от этой глыбы «лишнее».
Непосредственная работа над историческим романом началась в 1856. Первоначально роман задумывался как произведение о современности и должен был называться «Декабристы», так как главным героем Толстой собирался сделать возвращающегося из сибирской ссылки декабриста. В начале 1861 года он уже читал первую главу Тургеневу, и еще в 1863 году, который считается первым годом работы над «Войной и миром», писал именно «Декабристов».
Однако вскоре Толстой почувствовал необходимость расширить временные рамки событий. Начав повествование с 1856 года, писатель обратился к истокам декабрьского восстания 1825 года, затем — к Отечественной войне 1812 года, затем — к эпохе «неудач и поражений» 1805 года, когда наиболее полно выразился «характер русского народа и войска». Впоследствии Толстой напишет, что в «Войне и мире» он «любил мысль народную». (Так же как в «Анне Карениной» — «мысль семейную»).
Название «Декабрист» было отвергнуто, как и другие два варианта — «Три поры» и «Все хорошо, что хорошо кончается». В 1865 году журнал «Русский вестник» опубликовал первые две части нового романа графа Толстого под названием «Тысяча восемьсот пятый год». Впоследствии они подверглись суровой авторской правке.
Толстой предполагал завершить свой труд через год. Но и через два, и через три, и через четыре года он не был завершен, несмотря на то, что издание романа уже началось.
Читая свое произведение в печати, Толстой яснее видел очертания будущей эпопеи. Он дописывал и переписывал уже существующие сцены, вводил новых героев. Казалось, роман не писался, а строился по подобию сотворения Богом мира: каждое новое изменение было настолько же значительным, насколько и неизбежным. Удивительная фраза Толстого, которую он когда-то записал в дневнике: «Лень писать с подробностями, хотелось бы все писать огненными чертами», — воплощалась в жизнь. Мысль о том, как значительна бывает жизнь во всех ее «подробностях», исторических и частных, когда они становятся «огненными чертами» и составляют величественную картину бытия, — Толстой доказывал каждой страницей романа.
В 1867 году он собственноручно вписал в рукопись окончательное заглавие — «Война и мир». Здесь «мир» в прямом, письменно выраженном смысле означает «Вселенная, мироздание». Но, будучи произнесенным вслух, это слово звучит так же, как «мир» в значении «отсутствие ссоры, вражды, войны». К сожалению, в новой системе орфографии этот важнейший нюанс исчез.
Примечательно, что во время работы над «Войной и миром» Толстой прекратил делать записи в дневнике. Это говорит о том, что его самовыражение в полной мере осуществлялось на страницах романа. Все сокровенные мысли писатель высказывал в художественной форме — наивысшее счастье для художника! Величие романа «Война и мир» состоит в органичном сочетании мысли и ее художественного воплощения. Даже те места, где писатель напрямую высказывает свои философские взгляды, не «перегружают» текст, не требуют от читателя специальной философской подготовки. Язык «Войны и мира» понятен любому человеку так же, как понятна сама жизнь; соединение обыденности и значительности событий завораживает читателя.
Один из важных вопросов, связанных с «Войной и миром», — это вопрос о том, кто являлся прототипами героев романа, в котором Толстой обдумал «миллионы возможных сочетаний для того, чтобы выбрать из них 1 / 1 000 000». Каждый персонаж в предварительных набросках был охарактеризован автором по «рубрикам»: с точки зрения его положения «имущественного», «общественного», «поэтического», «умственного», «любовного», «семейственного»... Неудивительно, что множество людей по какому- нибудь из этих признаков находили прототипы героев среди своих родных и друзей.
В этом смысле характерен отрывок из письма Т. Кузьминской, родной сестры Софьи Андреевны, считавшей себя главным прототипом Наташи Ростовой. В конце 1864 года Толстой читал части своего романа в семейном кругу.
«Про семью Ростовых говорили, что это живые люди, а мне-то как они близки! ...Вера — ведь это настоящая Лиза. Ее степенность и отношение к нам верно, т. е. скорее к Соне, а не ко мне. Графиня Ростова — так напоминает мама, особенно как она со мной. Когда читали про Наташу, Варенька (Перфильева) хитро подмигивала мне. ...Но вот будете смеяться: моя кукла большая, Мими, попала в роман. ...Да, многое, многое найдете в романе. ...Маленькую княгиню хвалили дамы, но не нашли, с кого писал ее Левочка... »
И так далее, и тому подобное. Примерно на таком же уровне воспринимается и мысль о заимствовании характера Наташи Ростовой из современного Толстому английского романа «Аврора Флойд»...
Вероятно, исчерпывающий ответ на этот вопрос дал сам Толстой в одном из своих писем:
«Андрей Болконский — никто, как и всякое лицо романиста, а не писателя личностей или мемуаров».
Все, что зрелый художник знал к тому времени о людях, об условиях их быта и мотивах поведения, о светских, служебных, родственных и дружеских отношениях, — одним словом, о человеческой жизни во всех ее проявлениях, было воплощено им с такой силой достоверности, что вызвало у первых же читателей наивную уверенность: так живо можно написать только о конкретных личностях.
Читательский успех романа был огромен. Однако далеко не все критики отнеслись к нему с восторгом. Литературовед Виктор Шкловский считает, что «роман Л. Толстого именно потому не удовлетворил современную ему критику, что в нем Толстой поставил перед литературой новые задачи, осуществил новое построение и новую точку зрения».
В конце XX века мы поражаемся величию «Войны и мира». Даже отъявленный современный сноб понимает, что «промахи и ошибки» автора являются органичной частью его грандиозного замысла. Так же, как промахи и ошибки являются частью другого грандиозного замысла — самой жизни...
Но вот что писали о «Войне и мире» более ста лет назад.
«Главный недостаток романа графа Л. Н. Толстого состоит в умышленном или неумышленном забвении художественной азбуки, в нарушении границ возможности для поэтического творчества. Автор не только силится одолеть и подчинить себе историю, но в самодовольствии кажущейся ему победы вносит в свое произведение чуть не теоретические трактаты, то есть элементы безобразия в художественном произведении, глину и кирпич обок мрамора и бронзы».
«Ошибка графа Толстого заключается в том, что он слишком много места в своей книге дал описанию действительных исторических событий и характеристике действительных исторических личностей. От этого нарушилось художественное равновесие в плане сочинения, утратилось связующее его единство».
На ошибки и недостатки указывали самые разные люди: от критиков Буренина и М. де Пуле до писателей Вяземского и Тургенева.
Поучительно читать эти строки. Если «Войну и мир» могли оценивать подобным образом, то естественно задать себе вопрос: не вечно ли в человеке заблуждение справедливых оценок, не спешим ли мы видеть в любом значительном явлении в первую очередь отталкивающие черты?
Едва ли Толстого оставляло безразличным непонимание его замысла и труда, которому отданы были почти семь лет жизни; такое безразличие просто невозможно по самой сути творчества. Однако он не возмущался многочисленными и чаще всего поверхностными критическими замечаниями, которыми запестрели периодические издания.
Может быть, его глубинное спокойствие было усталостью гиганта после изнурительного, нечеловеческого труда. А еще вероятнее, что, как всякий большой художник, Толстой знал себе цену и следовал словам Пушкина: «Ты сам свой высший суд, всех строже оценить умеешь ты свой труд». Тем более что высочайшая строгость самооценки была ему присуща в высшей мере. Поэтому его мнение о «Войне и мире», высказанное много лет спустя Горькому: «Без ложной скромности — это, как “Илиада”», — не выглядит преувеличенным или нескромным.
В статье «Несколько слов по поводу книги «Война и мир» Толстой писал, что работа над романом происходила «при наилучших условиях жизни», имея в виду условия, которые создала для него Софья Андреевна. Бытовые условия не были идеальными — молодая, неопытная женщина фактически одна вела хозяйство в большом и не слишком благополучном имении. Имея грудного ребенка (Лев Николаевич настаивал, чтобы жена кормила детей сама), будучи вновь беременна, Софья Андреевна еще и переписывала сотни страниц трудно разбираемого толстовского почерка, и многие часы проводила в его кабинете, когда Толстой просто не мог работать, не видя рядом жену! Трудная, противоречивая жизнь его души стала для Софьи Андреевны важнее, чем собственная.
Скорее всего, лишь в колоссальном, не поддающемся обычному уму, многолетнем творческом напряжении была причина того, что Лев Николаевич срывал на жене тяжесть мучительных творческих поисков. По этой же причине он писал, что чувствует себя прикованным к Ясной Поляне золотыми цепями...
Когда пытаешься осмыслить непостижимое величие творческого, духовного подвига Толстого в эти шесть лет, многое становится понятным. В том числе и нервный срыв, который настиг его после завершения «Войны и мира».