Биография Толстого Крымская война
Обратный путь до Ясной Поляны по времени оказался короче — полмесяца. В ожидании нового назначения Толстой ездил в гости к соседям, потом собрал у себя всех братьев. В большом, оставшемся без хозяина родительском доме братья спали, постелив на пол солому... Все вместе съездили в Москву и снялись на дагерротип; этот групповой портрет четверых братьев Толстых особенно известен.
В Ясной Поляне Лев Толстой получил письмо от Некрасова с критическими замечаниями по поводу языка героев рассказа «Записки маркера». «Рассказ вышел груб, и лучшие вещи в нем пропали», - писал Некрасов.
В начале марта Толстой выехал в Бухарест — через Курск, Полтаву и Кишинев — в расположение Дунайской армии, воевавшей с турками. В апреле, уже из Бухареста, он отправил Некрасову повесть «Отрочество», окончательно выправленную и переписанную.
В большую войну на стороне турок втягивались европейские страны — Англия и Франция. Толстой участвовал в сражениях, в которых русские войска из-за бездарности генералов и политических просчетов правительства терпели поражения. Зная, что основной театр военных действий переместится в Крым, Толстой дважды подавал прошение о переводе его в Крымскую армию.
В ноябре 1854 года он прибыл в Севастополь.
За эти полгода он пережил позорные отступления — русские войска оставляли на расправу туркам десятки тысяч мирных болгар; видел смерть множества людей. Казалось, личная радость на фоне общего горя невозможна, но выход в октябрьском номере «Современника» повести «Отрочество» очень обрадовал Толстого. Он получил письмо от Некрасова, которое «подняло дух и поощрило к продолжению занятий»: Некрасов предвещал писателю «долгую жизнь в нашей литературе». Лучшие русские писатели независимо друг от друга, в одно и то же время высказывались о Толстом как о писателе, которого ждала русская литература. Тургенев писал о нем в частном письме:
«Вот, наконец, преемник Гоголя, нисколько на него не похожий, как оно и следовало».
Прибыв в Севастополь, в котором жестокость войны стала уже привычными будняя- ми, Толстой продолжал занятия литературой, переделывал начатое, так же кропотливо вел дневник. Примечательна одна из записей военного времени, говорящая об устремлении Толстого в будущее:
«1. Быть, чем есть: а) По способностям литератором, б) По рождению — аристократом».
На целый год военная судьба связала Толстого с Крымом. Природа этого края напомнила Толстому Кавказ. Обстоятельства, при которых он находился и на Кавказе, и в Крыму, также были схожи — война. Он видел людей, живущих на прекрасной земле, которые вместо счастья дарованной им жизни испытывают тяжелые страдания.
Жизнь должна быть счастьем, добром. Война делает ее страданием. Истоки размышлений Толстого — в самых простых и самых главных вопросах человеческого бытия. На Кавказе, в Дунайской армии, в Крыму он думал и писал о человеке, живущем в условиях мира и в период войны. Писатель словно фотографировал в своем сознании события и человеческие характеры, которые впоследствии проявились в великом романе «Война и мир».
Видя положение армии, которая десятилетиями не реформировалась — вооружение составляли кремневые ружья, Толстой понимал, что Россия неизбежно проиграет эту войну. Как и во всем государстве, в армии царили воровство, взяточничество, безответственность начальников.
Толстой решил организовать с офицерами-единомышленниками издание военного журнала, в котором они намеревались писать о самых злободневных проблемах русской армии. Он обдумывал будущие материалы для журнала, а также писал статьи для узкого круга военных специалистов — в частности, подготовил подробный проект о переформировании батарей, штуцерных батальонов, других армейских подразделений. Император Николай I отказал офицерам-артиллеристам в издании журнала «Военный листок». Отказ царя убедил Толстого в том, что «Россия или должна пасть, или совершенно преобразоваться».
Он обратился к Некрасову с просьбой предоставить страницы «Современника» для печатания статей военного содержания. В ответном письме Некрасов выразил не только готовность, но и радость по этому поводу. «Вкусу и таланту вашему верю больше, чем своему», - писал он.
Таким образом родилась идея описания Севастополя в различные периоды войны.
Люди, которых Толстой наблюдал рядом с собою во время Крымской войны, особенно в осажденном Севастополе — мирные жители, солдаты, — становились героями его «Севастопольских рассказов». Он писал эти людей с натуры, их портретами, характерами и действиями опровергая войну, борясь с ней не только как офицер-артиллерист, но и как художник. Один из рассказов, «Севастополь в мае», заканчивается описанием маленького мальчика, собирающего полевые цветы среди трупов. Он натыкается на окоченевшую мертвую руку:
«Рука покачнулась и опять стала на свое место. Мальчик вдруг вскрикнул, спрятал лицо в цветы и во весь дух побежал прочь к крепости».
Ребенок пытается спрятать от войны свое лицо и свою душу в цветах. Художник, написавший эти строки, пытается победить войну.
Людские страдания, свидетелем которых он являлся, привели двадцатишестилетнего Толстого к мысли, на которую способен лишь великий ум. В марте 1855 года, находясь на передовой, Толстой написал в дневнике:
«Вчера разговор о Божестве и вере навел меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта — основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле. Привести эту мысль в исполнение, я понимаю, что могут только поколения, сознательно работающие к этой цели».
Через несколько дней Толстой сделал следующую запись:
«Военная карьера — не моя, и чем раньше я из нее выберусь, чтобы вполне предаться литературной, тем будет лучшее».
На следующий день он начал писать «Юность».
Между этими записями — об основании новой религии и о невозможности для него военной карьеры — Толстой участвовал в ночных вылазках.
Он сражался в самом опасном месте Севастополя — на четвертом бастионе.
«Тот же четвертый бастион, который мне начинает очень нравиться, я пишу довольно много... Постоянная прелесть опасности, наблюдения над солдатами, с которыми живу, моряками и самым образом войны так приятны, что мне не хочется уходить отсюда, тем более что хотелось бы быть при штурме, ежели он будет».
Читая «Севастопольские рассказы», невольно ужасаешься не только смертям солдат, моряков, сестер милосердия — но и возможности его, Толстого, смерти. Ведь его могло убить тысячи раз! Невозможная мысль.
И. Панаев, соредактор Некрасова, писал в эти дни Толстому:
«Мы все, интересующиеся сколько-нибудь русской литературой, молимся за вас, да спасет вас Бог!.. Пожалуйста, Лев Николаевич, не забывайте русскую литературу и “Современника”, если в Севастополе можно теперь о чем-нибудь помнить».
Успех очерков о Севастополе, которые печатались в «Современнике», был огромным. «Севастополь в декабре» по приказу Александра II был переведен на французский язык и напечатан в правительственной газете, выходившей в Брюсселе. Европа впервые узнала имя русского писателя Льва Николаевича Толстого.
В конце августа 1855 года русские войска оставили Севастополь. Толстой участвовал в последнем августовском сражении. Он командовал пятью орудиями и не удержался от слез отчаяния, увидев французские знамена на бастионах. Вместе с батареей он отступил в селение Керменчик близ Бахчисарая. Война была проиграна.
Толстой оставался в войсках до ноября, когда был командирован в Петербург курьером. Душевное состояние его было крайне тяжелым. Переживания последних месяцев войны усилились угрызениями совести: в один из последних вечеров перед отъездом он проиграл в карты огромную сумму. Толстой чувствовал себя греховным вдвойне: во-первых, поддался искушению страсти, которую старался изживать в себе всю жизнь, во-вторых, это искушение настигло его в тот момент, когда после перенесенных испытаний он чувствовал необходимость собрать в своей душе все добрые нравственные силы.
Петербург поразил его мирной жизнью, в которой он сам себе казался непривычен. Офицер с богатым военным опытом, зрелый писатель, привыкший за пять лет к относительному одиночеству, Толстой попал в общество профессиональных литераторов, которые с восторгом долгожданной встречи приняли его. Он остановился у Тургенева, которому еще раньше заочно посвятил свой рассказ «Рубка леса». «Мы с ним сейчас же изо всех сил расцеловались. Он очень хороший», - писал Толстой в письме к сестре.
Всякого человека, с которым он виделся впервые, Толстой характеризовал в дневнике или в письмах, фиксируя свое первое впечатление.
С Тургеневым сразу же поехали к Некрасову.
«Некрасов интересен, и в нем много доброго, но в нем нет прелести, привязывающей с первого взгляда».
На обедах и вечерах Толстой читал свои новые произведения: начало «Беглеца» (будущих «Казаков»), «Севастополь в августе», неизменно восхищая слушателей.
Все новые и новые знакомства шли чередой. Чернышевский, Гончаров, Писемский, Фет, Островский, Григорович, Дружинин — каждый из них относился к Толстому с восторгом и уважением, хотя между собой они разнились как по идейным, так и по литературным позициям. Но та энергия, которую он привез с собой с «вольной» жизни, выделяла его среди петербургских писателей, порой вызывая у них разноречивые оценки. Так, Тургенев, сообщая Анненкову, что у него более двух недель живет Толстой, писал:
«Что это за милый и замечательный человек... Я его полюбил каким-то странным чувством, похожим на отеческое».
В то же время Фет записал другие слова Тургенева о Толстом:
«Вернулся из Севастополя с батареи, остановился у меня и пустился во все тяжкие. Кутежи, цыгане и карты всю ночь; а затем до двух часов спит, как убитый. Старался удерживать его, но теперь махнул рукой».
О положении Толстого как человека, попавшего в непривычную для него среду после пяти лет службы, свидетельствует и запись Дружинина об обеде у Некрасова, на котором присутствовал цензор Бекетов:
«Толстой вел себя милейшим троглодитом, башибузуком и редифом. Он не знал, например, что значит цензурный комитет и какого он министерства, затем объявил, что не считает себя литератором».
На подобных вечерах Толстой часто сходился в спорах с другими писателями, опровергая их устоявшиеся мнения, особенно если речь шла о поклонении литературным авторитетам. Сказывалась вольность и накопленная годами в одиноких раздумьях самостоятельность суждений, нерастраченная энергия общения.
Со временем Толстой стал более спокоен в спорах, хотя никогда не уступал своей позиции. Он часто замечал, что человек придерживается того или иного мнения не потому, что так думает сам, а потому что этого мнения придерживается круг людей, к которому он принадлежит. Литераторы, входившие в круг «Современника», с которыми познакомился Толстой в первые месяцы после возвращения, к этому времени были уже явно расколоты на два лагеря — либеральный, возглавляемый Дружининым, и революционно-демократический, во главе которого стоял Чернышевский.
Толстой по своему характеру, по всей своей сущности не мог примкнуть ни к одному лагерю. Он уважал Чернышевского, но не любил идей, которые тот проповедовал. Ненадолго сблизился и с Дружининым, но не по идейным вопросам, а по эстетическим.
После двух месяцев бурной петербургской жизни Толстой уехал в Москву, где познакомился с братьями Аксаковыми, которым читал главы из «Романа русского помещика».
К этому времени относится первое упоминание о Толстом другого великого писателя — Достоевского:
«Л. Т. мне очень нравится, но, по моему мнению, много не напишет (впрочем, может быть, я ошибаюсь)».
Толстой успел навестить умирающего в Орле от чахотки брата Дмитрия. Эта встреча будет впоследствии художественно отражена в романе «Анна Каренина» как встреча Левина с умирающим братом Николаем. Через две недели Дмитрий скончался.
Толстой вернулся в Петербург, где заключил контракт с «Современником», по которому четыре года обязывался помещать все свои новые произведения только в этом журнале.
В то же время он продолжал состоять на военной службе, которая отвлекала от творчества, поэтому подал прошение об одиннадцатимесячном отпуске с тем, чтобы после него полностью уйти в отставку. Отпуск предоставили вместе с произведением в поручики «За отличную храбрость и мужество, оказанные в деле 4 августа у Черной речки».