Родившись в 1783 году, Стендаль был на шесть лет старше Французской революции конца XVIII века, и в своих раздумьях о происходящем вокруг всегда вел от нее отсчет. Уже мальчишеское бунтарство против набожной благопристойности, застойной скуки и степенной деловитости, которые царили в доме его отца, адвоката судебной палаты в городе Гренобле, подогревалось в малолетнем ниспровергателе семейных Бастилии вестями о мятежах, переворотах, сражениях, поступавшими из столицы и с фронтов республики. Стендалю было семь лет, когда он потерял мать, навсегда заронившую в его память облик женщины мечтательной, нежной и слишком хрупкой, чтобы долго выносить бессердечное чванство и холодную расчетливость своего супруга. Воспитанный дедом по матери вольнодумцем и поклонником просветительских учений предреволюционного XVIII века, он рос пытливым, дерзким в суждениях юношей; недюжинный, ищущий ум и беспокойная жажда свежих впечатлений отличали его с первых самостоятельных шагов. Школа, преобразованная согласно республиканским декретам, окончательно вырвала его из-под влияния отцовской семьи: здесь вместо катехизиса он жадно впитывал идеи материалистической философии, вместо обветшалой риторики пристрастился к механике и математике. Ненависть ко всему, что сковывает личность, презрение к туманным словесам, вкус к точному аналитическому знанию, привитые Стендалю еще в ранние годы, он затем сохранил до конца дней.
В 1799 году Стендаль устремился в Париж в надежде продолжить учение в Политехнической школе. Однако этому намерению не суждено было осуществиться. Захваченный вихрем наполеоновских походов, носившимся над Европой, он вступил в войска Бонапарта, безусым драгунским корнетом попал в Италию, полюбив на всю жизнь ее искусство, обитателей, нравы.
Впрочем, долго тянуть армейскую лямку молодой искатель, мечтавший о «славе величайшего французского поэта, равного Мольеру», не захотел. Выйдя в отставку, он вернулся в Париж, поселился на чердаке и взялся за книги. Одержимый страстью к. писательству, он. штудирует труды древних -мыслителей, французских моралистов XVI—XVII и философов XVIII веков, мемуары, изучает английский и итальянский языки, берет уроки актерского искусства, набрасывает черновики философских эссе и комедий. Его кумиры — Шекспир, Данте, Мольер, Филдинг, он старается проникнуть в секреты их мастерства, испещряя меткими соображениями поля прочитанных книг, отдельные листки и тетради, высказывая их в письмах к друзьям и сестре. «Применить приемы математики к человеческому сердцу, — намечает себе задачу ученик, помышляющий овладеть «Наукой о страстях», — и положить этот принцип в основу творческого метода и языка чувств. В этом — все искусство». Уже эти предписания молодого Стендаля самому себе обнаруживают в нем вдумчивого преемника рационалистов дореволюционной поры. Он испытывает неприязнь к романтическим веяниям, громко заявившим о себе на пороге XIX века. В мечтательной зыбкости исповедей печальных скитальцев с таинственной судьбой и роковым сердечным томлением он подозревает нежелание или неумение исследовать душевные тайны, ретроградный взгляд на природу и механизмы наших чувств. Ему гораздо ближе материалистическая аналитика старшего и особенно младшего поколения просветителей, выработанная в ожесточенных спорах с невнятно-мистическими истолкованиями внутреннего мира личности.
Однако для того чтобы воплотить свои основательно философски обдуманные замыслы, Стендалю пока не хватало ни житейских знаний, ни душевного опыта, ни литературных навыков. В довершение всего вызывал беспокойство и пустой кошелек. Несколько месяцев службы в торговом доме в Марселе, куда его завела любовная привязанность, внушили Стендалю отвращение к карьере коммерсанта. Тяготясь безденежьем и бездействием, мучась постигшими его сочинительскими неудачами и желая проявить себя на ином поприще, он в 1806 году опять записался в армию, несмотря на сложившееся у него весьма неоднозначное восприятие Наполеона. Полководческий дар и незаурядная личность последнего, не сразу выветрившийся в возглавленном им государстве дух недавнего революционного переворота привлекали к себе Стендаля. Но с тем большей горечью и гневом переживал он вырождение республиканской Франции в казарменную Империю с ее пышной придворной торжественностью напоказ и низменной хищнической изнанкой, с ее разветвленным полицейским сыском, снова набирающим силу церковничеством, жестким приказным распорядком гражданской жизни сверху донизу, хамством выскочек из грязи в князи, охранительным мышлением по команде и холуйской трескучей печатью. Однако республиканское тираноборчество, пылко исповедуемое Стендалем на первых порах, не угаснув в нем совсем, постепенно сникло, было оттеснено убеждением в тщетности надежд на сколько-нибудь серьезные перемены в стране и, по его собственным словам, «страстью честолюбия». Он решился еще раз попытать счастья на службе у Империи.
Особенно успешной карьеры Стендаль не сделал, зато обогатился огромным запасом жизненных наблюдений. В качестве интенданта наполеоновских войск он исколесил тыловые и фронтовые дороги Европы, в этих странствиях узнав то, что не могли дать самые умные книжки. Должность военного чиновника имела свои преимущества для «наблюдателя человеческих характеров», как любил называть себя Стендаль. Перед ним обнажились колесики и рычажки огромной государственной и военной машины Империи, наглость и невежество наполеоновских маршалов. На полях сражений он видел, как проверяются люди в момент смертельной опасности, обнаруживая истинное величие или низость души. Для него не была секретом изнанка сводок об очередных победах. Русский поход 1812 года завершил это воспитание жизнью. Свидетель Бородинской битвы и исхода не пожелавших остаться под захватчиком беженцев из родных земель — этого, по его словам, «самого удивительного нравственного события нашего века», потрясенный очевидец пожара Москвы и отступления прославленной армии, постепенно превратившейся в полчище мародеров, он вернулся домой разбитый усталостью, испытывая презрение к наполеоновской военщине, твердо решив сменить шпагу на перо. «Я пал вместе с Наполеоном в 1814 году», — писал он и добавлял: «Лично мне это доставило только удовольствие».
Не желая оставаться в Париже, куда в обозе иностранных войск вернулись изгнанные революцией Бурбоны со своим дворянско-клерикальным охвостьем, Стендаль покинул Францию и обосновался в Милане. Здесь он ведет жизнь свободного любителя живописи, музыки, изящной словесности. Его дни проходят в картинных галереях, древних соборах, за рукописями и книгами, по вечерам он у друзей или в оперном театре Ла Скала. Изредка он совершает наезды в Гренобль, Париж, Лондон, путешествует по раздробленной на множество королевств и княжеств Италии. Очередное сердечное увлечение, после длительного счастья, разряжается бурей страстей, навсегда оставившей след и в душе, и в его книгах. Стендаль знаком с вождями национально-освободительного движения карбонариев, направленного против австрийского владычества и имеющего целью объединение страны. Он встречается с Байроном, сотрудничает в итальянских журналах. Выходят его первые книги о композиторах и живописцах, путевые очерки.
Источники: