Рассказ очерк роман

В своих воспоминаниях о Чехове беллетрист И. Н. Потапенко рассказал, какой особый интерес вызвала у Антона Павловича самобытность Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка с его «уральским колоритом», с таким свойством, как быть всегда и во всем самим собою — как в жизни, так и в своих книгах. «Чехов сравнивал его с черноземом где-нибудь в Тамбовской или Херсонской губернии: копай хоть три дня в глубину — все будет чернозем, никогда до песку или глины не докопаешься... Он в книгах такой же точно, как и в жизни... Тот же чернозем — жирный, плотный, сочный, который тысячу лет может родить без удобрений. Растут на нем дикие травы и злаки, им же несть числа, а в гущине их живут на воле зайцы, стрепеты, куропатки и перепела... Это та степь, которая воспета Гоголем... В каждом его рассказе какой-нибудь Поль Бурже извлек бы материала на пять толстых романов. Знаешь, когда я читал маминские писания, то чувствовал себя таким жиденьким, как будто сорок дней и сорок ночей постился». И еще Чехов говорил: «Мамин принадлежит к тем писателям, которых по-настоящему начинают читать и ценить после их смерти... Потому что они свое творчество не приурочивали к преобладающему направлению».

В автобиографическом романе Мамина-Сибиряка «Черты из жизни Пепко», где рассказывается о первых литературных опытах молодого героя-л итератор а, о становлении его творческой личности, высказано немало заветных мыслей автора о писателе, о литературе. Здесь и о языке как «богатстве», как «даре божйем», о «процессе зарождения» героев, как живых людей, «самом таинственном процессе в психологии творчества, еще более таинственном, чем зарождение какого-нибудь реально живого существа»; о необходимости для писателя «высокой нравственной чистоты», о том, что «душевным тоном среднего человека нельзя писать, потому что все исходит из таинственных глубин нашего чувства»; о непримиримости к писаниям, от коих несет «спертым воздухом мелочной лавочки и ремесленничеством, которое сводится к угождению публике»; о «внутреннем человеке» в писателе, с духовной смертью которого веет, тлением от его писаний и т. д. И здесь же — о положительном в жизни и в литературе. «Несовершенство» нашей русской жизни — избитый конек всех русских авторов, но ведь это только отрицательная сторона, а должна быть и положительная. Иначе нельзя было бы и жить, дышать, думать... Где эта жизнь? Где эти таинственные родники, из которых сошлась многострадальная русская история? Где те пути-дороженьки и роковые росстани... по которым ездили могучие родные богатыри? Нет, жизнь есть, она должна быть».

Все эти вопросы, над которыми задумывается молодой герой-литератор, свидетельствуют о том, как серьезно, с какой моральной гражданской ответственностью готовил себя к работе в литературе Мамин-Сибиряк, и как важно для него было найти положительное в русской жизни. Это положительное и развертывается в его творчестве, в изображении многих и многих оригинальных характеров уральцев, составляющих не однородную социальную массу (бесплодную, как все однородное, однотипное для подлинного созидания, исторического творчества), а общественно-бытовое многообразие народной жизни. Это та почва, тот «чернозем» (употребляя слово Чехова), который сам по себе есть культура и из которого выросло творчество Мамина-Сибиряка как явление культуры демократической.

Читая Мамина-Сибиряка, воочию видишь, как богата была «разнообразным человеческим материалом» уральская жизнь, хорошо известная писателю по его детским, юношеским впечатлениям, по бытовым наблюдениям, поездкам по заводам, приискам, скитам, по встречам и разговорам с «простыми» людьми. В книгах писателя широко охвачены самые разные слои населения: заводовладельцы, управляющие, мастера, рабочие, старатели, крестьяне, помещики, купцы и дельцы новой формации, чиновники, священники, старообрядцы, сплавщики, лесники, охотники и т. д. Здесь весь Урал, все то, что лежало в его исконном укладе, и то новое, что входило в него в пореформенные десятилетия, вторжение капитализма, буржуазных отношений, разрушавших старые устои.

Как-то, еще в молодости, давая отповедь своему брату, объявившему «недостаточно эстетическим» его рассказ, Дмитрий Наркисович говорил, что не случайно в русской литературе «торжествует мужик», так как этот мужик представляет собою многомиллионный народ, перед которым ничтожна всякая «салонная беллетристика». И сам он с любовью выводил этого мужика в своих книгах, открыл для русского читателя уральского заводского рабочего с его характерно сложившимися в исторических условиях традициями и качествами. Одно из этих дорогих для писателя качеств — это то, что герой его романа «Три конца» называет «заводской косточкой», сознанием «своего кровного заводского дела». В этом романе старый доменный мастер Никитич, отработавший свое, не может без дела сидеть дома, «добровольно» ходит на фабрику и рассказывает «удивительную вещь» о бездействующей домне:

«Этак вечерком лежу я в формовочной... будто этак прикурнул малость, .. Лежу и слышу: кто-то как дохнет всей пастью! Ей-богу, Петр Елисеич... Ну я выскочил в корпус, обошел всё, сотворил молитву и опять спать. Только-только стану засыпать, и опять дохнет... Потом уж я догадался, что это моя-то старушка домна вздыхала. Вот сейчас провалиться...»

А до этого Никитич с азартом накидывается, когда слышит, что «все уйдут с огненной работы»:

«— А как же, например, моя-то домна останется?.. Ну, как ее оставить хоть на час?.. Сейчас козла посадишь — и конец!»

В старом мастере, как замечает автор, «сказался фанатик-мастеровой, выросший на огненной работе третьим поколением».

До Мамина-Сибиряка не было в русской литературе таких рабочих-«фанатиков», и они повторятся впоследствии разве лишь в рассказах Андрея Платонова (характер машиниста в рассказах «Фро», «В прекрасном и яростном мире» и др.).

В нелегком труде мастеров, рабочих бросается в глаза их профессиональная артистичность. В романе «Приваловские миллионы» старый управляющий Лука Назарыч, осматривая фабрику, «невольно остановился, чтобы полюбоваться артистической работой ключевских кричных мастеров». В «Горном гнезде» описана «артистическая работа» двух мастеров, которые, прокатывая двенадцатипудовый раскаленный рельс, «точно играли в мячик около катальной машины».

В очерке «Бойцы», где так живописно, выразительно изображены опасный весенний сплав на реке Чусовой, искусство, мужество сплавщика Савоськи, есть такие слова: «Совсем безграмотные мужики дорабатываются до высших соображений математики и решают на практике такие вопросы техники плавания, какие неизвестны даже в теории... Но одного знания, одной науки здесь мало: необходимо уметь практически приложить их в каждом данном случае, особенно в тех страшных боевых местах, где от одного движения руки зависит участь всего дела».

В смертельно рискованном деле, когда от дрогнувшей руки может разбиться стремительно несущаяся барка от столкновения со скалой, раскрывается характер героя, не только виртуозное мастерство. Вообще, в труде, и не только заводском, писатель видит внутреннюю характерность, не просто физические усилия.

Рабочие люди у Мамина-Сибиряка высоко профессиональны, и уверенность в нужности, ценности своего труда придает им то чувство «человеческого достоинства», о -котором говорит один из героев «Трех концов».

Опять-таки Андрея Платонова, его «фантастических» изобретателей заставляет вспомнить герой романа Мамина-Сибиряка «Без названия» Иван Гаврилыч Потемкин, который служил в частном банке, был бухгалтером, но, по его словам, «не мог перенести... измучила мысль о насосах, то есть собственно не о насосах, а общая идея применения атмосферного давления как общего двигателя». С «фантастическим огоньком» в глазах говорит он о своем «грандиознейшем открытии», которое не только превратит пустыни, всю землю в цветущие сады, но и «устранит само собой все социальные недоразумения, нищету, порок, самое рабство, потому что сделает каждого человека сильнее в десять раз и тем самым возвысит его производительность». В этом «безумстве» «всемирно-спасительных» проектов что-то характерно русское. Черта комическая, но и не такая уж фантастическая.

Кстати, и сам писатель в этом же романе придается утопическим проектам. Его главный герой дворянин Окаемов, возвращаясь в Россию из Америки, где он прожил несколько лет и где прошел «боевую» школу деловой, практической выучки, быстро добивается на родине доверия и почета в «торговом мире». Но не удовлетворенный этим, не желая быть только «сытым американским янкой», Окаемов задумывает «грандиозный план»: на Урале с его невиданными несметными сокровищами, «применить тот громадный капитал, который пропадает в форме непутевых людей, не знавших куда деваться». Капитал в широком нравственном смысле слова. Окаемов организует «промышленное предприятие» на Урале, нечто вроде колонии из интеллигентных «непутевых людей», ставя целью не только их материальное благополучие, но и моральное удовлетворение. Программой его делается труд, ^благодарная хорошая работа, потому что она окрылена сознанием общего дела», общей гражданской ответственности. Как ни утопична затея главного героя, как, впрочем, и сама идея романа, показателен, однако, интерес писателя к проблеме путей развития России, видевшего в расцвете промышленности насущную задачу времени. Но не «американской точки зрения» (употребляя выражение из романа) придерживался писатель: известно, что по темпам развития промышленности в конце XIX века Россия обгоняла Америку. Писатель задумывается о «человеческой» стороне индустриального расцвета, который в Америке, по словам его героя, наложил печать «эгоизма», «холодности и жесткости» на все отношения и которому в России не должны быть принесены в жертву духовные, нравственные сокровища народной жизни.

Источники:

• Мамин-Сибиряк Д. Н. Золото: Роман / Вступ. ст. М. П. Лобанова, — М.: Сов. Россия, 1987.—272 с.

Аннотация: Перу выдающегося русского писателя-демократа второй половины XIX в. Д. Н. Мамина-Сибиряка принадлежит цикл крупных ^романов, впервые раскрывших читателю огромный пласт русской жизни, — горнозаводского Урала («Горное гнездо», «Приваловские миллионы», «Дикое счастье» и др.), а также большое число повестей, рассказов, очерков.

Роман «Золото» посвящен жизни, труду уральских золотоискателей в пореформенное время. Богатство бытовых, жизненных картин, приисково-уральский колорит, захватывающее развитие сюжета, драматические судьбы людей — все это придает замечательному роману большую социально-психологическую и историческую содержательность.