Трактат О любви. Любовь.

Здесь же задуман и в основном записан трактат «О любви» (1822). В этой книге разговор о самом хрупком и трудноуловимом из человеческие; чувств опирается на многочисленные самонаблюдения и воплощает давние замыслы Стендаля о предельно четком анализе душевных переживаний. Психологические выкладки предваряют страницы будущей стендалевской прозы, посвященные рождению и «кристаллизации» влечения двух влюбленных в зависимости от преобладающих вокруг нравов и одного из видов их чувства: любовь-склонность, плотская любовь, любовь из тщеславия, любовь-страсть. Уже тогда Стендаль замечает, что сердцеведение без истории беспомощно: безудержная страсть итальянцев Возрождения не похожа на утонченную куртуазность вельмож Людовика XIV, немецкий бюргер любит не так. как средневековый рыцарь. Да и между разными манерами испытывать любовь, принятыми в одну эпоху, но в разных кругах общества, нередко пролегает пропасть. Открытие это весьма пригодится Стендалю, когда ему придется описывать любовь аристократки и провинциалки, светского щеголя и выходца из низов.

Непочтительные замечания о властях мирских и церковных, рассыпанные в книгах и статьях Стендаля, его вольнодумство и дружба с местными «смутьянами» пришлись не по нраву австрийской охранке и осведомителям святейшего папы. За ним с подозрением следят и в конце концов дают понять, что его дальнейшее пребывание в Милане нежелательно. В 1821 году он вынужден покинуть страну, сделавшуюся для него второй родиной.

Париж встретил его неприветливо. Пошатнулось до сих пор относительно сносное материальное положение отставного военного на половинном окладе. Сюда дошли слухи о его «сомнительных» итальянских знакомствах, и он внушает французским полицейским не больше доверия, чем сыщикам австрийским. В стране пробуют восстановить дореволюционные порядки. Дворянство снова на коне. Свирепствуют суды: только что был раскрыт республиканский заговор, среди участников которого есть и давнишние друзья Стендаля. Цензура затыкает рот свободомыслящим, иезуиты и святоши верховодят общественным мнением. В журналистике царит рабское прислужничество перед двором, в философии — пышное туманное пустословие поклонников трона и алтаря, в литературе — слепое подражательство стародавним образцам. Лишь в немногих домах, — в одном из них, где бывают и Беранже, Мериме, вокруг Стендаля складывается кружок вольномыслящих литераторов, — можно услышать слово, сказанное без постыдной опаски. Волей-неволей приходится играть в прятки, коли молчать невыносимо, да к тому же есть нужда подработать пером, не оскверняя себя при этом не то чтобы ложью, а хотя бы унизительной полуправдой. Из месяца в месяц Стендаль посылает корреспонденции в английские журналы, там их печатают без подписи; маскировка была столь тщательной, что лишь спустя сто лет они были найдены и снова переведены на французский. Собранные вместе, они дают всеохватывающий разоблачительный портрет эпохи, отмеченной судорожными попытками повернуть историю вспять и вместе с тем обнаружившей необратимость сдвигов, которые произошли в пореволюционной Франции.

В публицистическом исследовании нравов у Стендаля есть свой особый угол зрения. Для писателя, который, по словам Горького, «глубоко и философски человечен», точка отсчета всего — удел личности. Стендаль — «моралист» в том старом французском смысле этого слова, в каком оно прилагалось к проницательным наблюдателям нравов XVII века Ларошфуко или Лабрюйеру, но обладающий чутким мышлением историка. Ему мало очертить структуру общества, ему важно понять, как она преломилась в умах и сердцах. В первую очередь он озабочен тем, в какой мере уклад жизни обеспечивает людям свободу добиваться счастья и как именно происходит сегодня эта исконная и вечная погоня за счастьем. Ведет ли она к оскудению личности или распрямляет и обогащает? Перерождается в войну всех против всех или, напротив, польза каждого совпадает с пользой всех? Ведь личная польза, по мнению Стендаля, воспринявшего от мыслителей-материалистов XVIII века их учение о великодушном разумном эгоизме, — основа человеческого поведения. Будучи правильно понята («чтобы не ошибиться в пути, надо пользоваться наукой логикой»), она ведет отнюдь не только к индивидуальному благополучию, а к благополучию всех в рамках правильно организованного сообщества. «Благородная душа, — считал Стендаль, — действует во имя своего счастья, но ее наибольшее счастье состоит в том, чтобы доставить счастье другим». Вот почему в его глазах умение страстно, энергично и честно добиваться своего счастья — не просто личная доблесть, но и гражданская добродетель. Однако для подобного сопряжения мало доброй воли, необходимы благоприятные обстоятельства: «Правительство должно делать людей возможно более счастливыми, а это может осуществиться только при такой власти, которая предоставляет гражданам наибольшую свободу, не мешая благополучию семьи, расцвету промышленности, и оберегает свободу, ибо без нее нет счастья и человек не в состоянии развить свои способности».

Источники:

• Стендаль Красное и черное. Новеллы. Пер. с франц. Вступит, статья С. Великовского. Примеч. Б. Реизова. Илл. В. Домагацкого. М., «Худож. лит.», 1977. 589 с.

Аннотация: В настоящий том включены известный роман Стендаля (1783—1842) «Красное и черное» и новеллы «Ванина Ванини», «Семья Ченчи», «Аббатиса из Кастро», входящие в цикл «Итальянских хроник».