Теперь Кати, увы, уже нет на этом свете. Она умерла и оставила после себя потрясающие воспоминания и эмоции. Я еще тогда, лет двенадцать назад, знал, что она больна. Тяжело больна. И об этом знали лишь ее лечащие врачи, она, я и Господь Бог.
Она была меня старше на четыре года, но я совершенно не чувствовал эту разницу в возрасте. В душе она была моим ровесником. Даже как-то странно. Оставшись, еще маленькой девочкой, сиротой, и, ударившись во все нелегкие, она нисколько не испортилась. Иногда мне казалось, что эта трагичность в ее жизни совершенно не придала ей твердости характера, не сотворила из нее жесткого, готового ко всему в этом мире, человека.
Напротив, она отличалась редкой мягкостью и нежностью. Красотой и умом. Причем острым умом, который то и делал, что генерировал невероятные идеи. В ее поступках было столько парадоксальности, что психологи, к которым по желанию ее тети Катерина была вынуждена ходить, по окончанию осмотра лишь неопределенно и конфузливо разводили руками.
Но каким бы великим ее внутренний мир не был, она все же оставалась девушкой. Молодой женщиной со всеми присущими и вытекающими отсюда последствиями.
Я регулярно прогуливал пары, мчавшись к Кате домой, чтобы осушить ее слезы из-за очередного неудавшегося романа. Извинялся перед друзьями и знакомыми за очередную истерику, выкинутую моей подругой. Отбивал ее вечерами от пьяных похотливых прохожих, липнувших к ней просто толпами. Учил самой давать сдачи. И много-много другое. Я ее очень любил. А она - меня. Я был для нее единственным близким человеком.
Свою тетю, взявшуюся за ее опеку, она ненавидела всей душой, и едва Катерине исполнилось 16 лет, съехала в квартиру, где раньше жила с родителями. Мы никогда не говорили с ней о ее маме и папе, поэтому я не знал, какие именно чувства она испытывала. Помню только ее обещание найти того, кто убил родителей, и вонзить ему нож в грудь.
Но я не принимал эти слова близко к сердцу - отыскать какого-то эфиопа в Африке, при штурме очередной деревни расстрелявшего ооновских медиков, было очень затруднительно.
Шли годы, а мы по-прежнему всегда были вместе. Я перешел в девятый класс, а она поступила в институт. Уже сейчас подозреваю, что в тот момент она знала - дела ее плохи. Здоровье ухудшалось на глазах. Но она настолько оптимистически к этому относилась, что всей душой верила в скорейшее выздоровление. Верил и я. Как ребенок радовался тому, что она нашла в себе силы и сдала вступительные экзамены.
Хотя думаю, причина ее вступления в ряды студентов была другой: тайна. Боязнь быть раскрытой. Ей не хотелось чувствовать на себе сочувственные взгляды и быть центром внимания из-за ее положения. Именно поэтому она уселась за парту ВУЗа. Чтобы избежать подозрений.
У нее было время для всего. И для личной жизни тоже. Помню, однажды, сняв трубку звонившего телефона, в динамике услышал заплаканный голос Катеньки. Она умоляла меня приехать...
Всю ночь я просидел у нее дома, успокаивая ее банальными фразами, типа, все мужики козлы, и не стоит им доверять. "А этот, твой, Дон Жуан, вообще идиот: потерять такую девушку, как ты!!! Да я бы, на его месте, молился на тебя", - трещал я без устали. Под утро она сладко уснула.
А я так и не ушел в царство Морфея. Сидел возле Катюши, смотрел в ее правильные черты лица и проклинал Бога. Сыпал на него свои укоры и... плакал. Нет - рыдал. Горькими, крупными слезами.
На уроки я, естественно, не пошел. Не мог я. Отправился на кухню и приготовил тосты с маслом. Через полчаса проснулась моя соня. В прекрасном расположении духа. Сладко потянувшись, увидела, приготовленный мною завтрак, и залилась громким смехом.
- Из тебя выйдет идеальный муж, - сказала она мне, одарив глубоким взглядом.
Утро вышло на "ура". Мы покушали, потом посмотрели какой-то фильм, и я ушел довольный с фингалом под глазом домой. Ах, да. Фингал. Это мне его поставил летящий в мое лицо тост. Да, глупая была игра: надо было поймать печеный кусок хлеба на тарелку.
Следующим днем, заходя в двери школы, я знал, что меня ждут большие неприятности - годовая контрольная работа по алгебре была благополучно мной прогуляна. Готовясь к самому худшему, уселся за свою парту.
Я бы еще очень долго выслушивал "грозящие последствия от столь неблагоразумного поступка", если бы не вошедший в класс завуч, мило попросивший меня "пройти к директору".
К нему в кабинет я шел, как на расстрел. Каково же было мое удивление, когда в "офисе" директрисы сидела Катенька.
- Это он, - крикнула непонятно кому моя интриганка и кинулась мне на шею. - Спасибо тебе. Я так тебе обязана. Вот, ты потерял.
И она протянула мой давно потерянный ученический билет. При этом Катя со всей старательностью начала мне подмигивать. Что тогда происходило, я совершенно не понимал, но, наученный многими годами опыта, доверять своей подруге, вида не подавал.
- Так ты у нас герой? - приветливо и очень мило произнесла командирша школы.
Потом увидела мой фингал, который придал в ее глазах еще большее мне уважение, и, встав из-за стола, пожала мне руку.
Вы можете представить, с какими глазами я выходил из кабинета директора: размером по пять копеек каждый. Набросившись на Катю, потребовал немедленных разъяснений. Все оказалось в духе моей подруги - невероятно...
Она прекрасно знала о моей контрольной. Я о ней говорил много месяцев. И, естественно, почувствовав себя виноватой в этом прогуле, решила мне помочь. Не знаю, откуда ей в голову пришла эта идея, но взяв мой ученический, который она у меня украла (да-да, именно украла и как потом сказала - "на память") и пулей к директрисе.
Плача навзрыд она вдохновенно начала повествовать о вчерашней попытке изнасилования, в кою влез неизвестный человек, раскидывая "подонков направо и налево", не дав возможность "гадам совершить акт насильственного совокупления с бедной девушкой". Далее было повествование о мгновенном ретировании "спасителя" в темные дворы и случайно потерянном ученическом.
- Вот этот человек, - сказала Катя, протягивая директрисе мой ученический.
В общем, мало того, что мне позволили написать контрольную, так еще и сделали героем. Моя фотография даже пару месяцев висела на школьном стенде: "Ими гордится школа". (Самое смешное, что на фотке я был с фингалом). Я краснел, отмалчивался и чувствовал себя прескверно.
Но Катюша таки меня выручила. Как потом она мне ответила: "Услуга за услугу". Хотя я и прекрасно понимал, что мы будем спасать друг друга вечно...
Вечно... Через несколько лет ей стало совсем худо. Она побледнела, похудела. У нее пропал аппетит, и ей постоянно хотелось спать, но держалась все равно молодцом.
Устраивала там какие-то вечеринки, на которых я был почетным гостем, ходила на дискотеки, где "цепляла молодых ребят", и вообще - жила обычной жизнью. Мне тогда казалось, что я страдаю из-за ее болезни больше, чем она сама...
Вскоре, Катя без сознания попала в больницу. Не помню, как добрался, примчался, прилетел в госпиталь. На улице были пробки, и я бежал много километров без остановок. Пробыл у дверей больницы ночь и не сомкнул глаз.
Начались бесконечны операции, химиотерапия, беготня из школы в поликлинику. Я даже научился варить супы. Делал ей восхитительные бульоны, которые все равно оказывались в "утке". Ее рвало не переставая.
Она облысела, ее взгляд помутнел, но оптимизма не теряла. По вечерам, когда я мог с ней поговорить в больничной палате, она ослабшим хриплым голосом частила: "А помнишь, как... Мы еще тогда решили пойти в ночной клуб... А помнишь, как он мне сказал..."
Я старался не плакать, но меня надолго не хватало, и я выбегал в коридор и рыдал... В один из вечеров я ее поцеловал - она попросила. Кажется, этот поцелуй я до сих пор ощущаю на своих губах. В тот момент она была счастлива. Я чувствовал, что она хотела что-то мне сказать, но не сказала. Промолчала.
Она умерла в день моего выпускного. Я не присутствовал при этом. Мне сказали, что она перед смертью не мучилась - отошла в мир иной во сне, с улыбкой...
.................
Прошло ровно пять лет, Катенька, как тебя нет со мной рядом. Я тебя всегда любил. Люблю и сейчас. Не меньше прежнего. Уверен, что небо приобрело себе прекрасную компанию в твоем лице.
© А. Волков (Mos)
(4)
