- Это издевательство...- с громким хрустом Фрэнки двигал свои кости из аудитории, где только что отсидел третью и (слава богу!) последнюю пару.
- Ну что, куда теперь? - с хитрой улыбкой Фрэнки обратился к Нику. Ник улыбнулся. Они оба знали ответ на этот вопрос. Джек.
Итак, Джек был молчалив до ужаса. Ник бы подумал что он глухой, если бы не знал, что это не так. За неделю пребывания в больнице он не услышал от него не единого слова. Да и парни, проведшие с ним до этого месяц, не слышали ничего. На вопросы он отвечал либо гримасой лица, либо однозначными "угу" или, соответственно, "у-у". Кроме этого он время от времени издавал лишь громкое "ыыы" когда стукался головой об дверной косяк.
Вообще, нельзя было сказать, что Джек был меланхоличен в своем молчании. Наоборот, он был очень весел и жизнерадостен. Вокруг него всегда витало зеленое озорство и бледно-синяя доброта, с красноватыми проблесками задорства. Он постоянно улыбался, веселил всех своей мимикой. В этом он чем-то напоминал мистера Бина из английского сериала. Другое дело, что в нем проглядывала ленность и спокойствие. Двигался Джек как этакий деревянный буратинко, как это часто бывает у долговязых. Он был неуклюж, вспоминая даже как он свалился с подоконника. Вообще, у Джека, казалось, есть своеобразный талант к падениям - он умудрялся спотыкаться на льду и поскальзываться на песке. Однажды Ник был свидетелем того, как он поскользнулся на расческе, проехался на ней до конца комнаты, там загреб правой ногой больничную утку, плашмя врезался в стену, упал на спину, подкинув утку ногой, и утка, преодолев дистанцию в два метра с грохотом опустилась ему на голову. Полежав так минуты три, он встал и с яростью запустил утку в стену. Утка срикошетила ему в живот, отчего он с громким "уф" сделал два шага назад и... поскользнулся на расческе... Бедный Джек… Из-за этого его замечательнейшего свойства, он проводил почти всю свободную часть своего времени на подоконнике, покуривая сигарету и слушая реггей.
Джек жил в пятиэтажке, находящийся как раз напротив небоскреба. Дом, естественно, представлял собой великолепное творение сталинских времен, не то что этот стеклянный взрыв мозга, расположившийся неподалеку. Джек, как Ник и Фрэнки, имел привычку жить на последнем этаже. Войдя в дверь, можно было улицезреть мрачный, грязный, занюханный подъезд, будто специально загаженный для придания особого внутреннего уюта. Классические надписи на стене типа - "маша - дура", "славка – казел" и неподражаемое слово из трех букв с иллюстрациями присутствовали и здесь. Четыре пролета вели к огромной деревянной двери, весившей не меньше пятидесяти килограмм. Ник с Фрэнки подошли к ней и три раза позвонили. За дверью что-то с грохотом упало, звякнуло, и, судя по всему, разбилось. После некоторого затишья что-то зашуршало, отчаянно ворча, и после звука отодвинутой щеколды дверь открылась. В проеме стоял парень, головой задевавший косяк. На нем были только джинсы чуть ниже колен, да домашние тапки. Врожденная, почти болезненная худоба его сразу бросалась в глаза. Со стороны он был похож на скелет, обтянутый кожей, или на вешалку в джинсах. Длинные руки его кончались поистине огромными ладонями, так что казалось, будто из его плеч торчат две лопаты. Лохматость парня приводила в ужас. Длинные, нечесаные и не стриженые дреды светло-коричневого цвета спадали на плечи, закрывая почти всё лицо. Голову венчала раста-шапка. Глубоко-карие глаза уставились на Ника с ленивым удивлением, а правая бровь взметнулась так высоко ко лбу, что её можно было спутать с вихром его нечеловеческих волос. Парень перевел взгляд на Фрэнки. Фрэнки разинул рот. Секунды три простояв в полнейшем ошеломлении, Фрэнки вышел из транса с хриплым криком отчаяния.
- ДРЕДЫ?! Ты заплел ДРЕДЫ?!
Правый уголок рта парня дернулся и расплылся в ухмылке. Он жестом пригласилл их внутрь.
На кухне распространялся запах жареного. Картошечка с лучком... Ммм... Ник наслаждался ароматом еды. Они сидели у Джека на кухне, единственной обитаемой комнатой в его квартире. Небольшой, кстати, квартирке: кухня да спальня. Хоть комната была не в пример больше Никовской, Джек в нее не заходил. Дверь туда была постоянно закрыта, а если и открывалась, то поднимался такой столп пыли, что казалось будто началась метель. В этой комнате лежали целые сугробы этой самой пыли, у некоторых вещей даже нельзя было определить цвет. Ник однажды зашел туда на свою голову, злобный чих и кашель мучил его потом дня два, не меньше.
Кухня же была обставлена шикарно, не то что у "голодного студента"! Ножей на ней было как у начинающего маньяка-психопата, еще не определившегося со стилем убийства. Там также стояли всевозможные специи, приправы, соусы, кастрюльки, шейкеры.
Джек был педантичен - если ему назначали встречу в шесть, он приходил ровно в шесть, ни минутой позже или раньше. Как ему это удавалось, одному Богу было известно. Именно поэтому на его кухне царил идеальный порядок - салфеточки всегда лежали ровнёхонько, между солонками сохранялось идеальное расстояние, все на столе стояло симметрично, ничего не бросалось в глаза, на каждой баночке было написано название приправки, а уровень приправок в баночках был абсолютно равный... В общем, ужас. Однако, парадоксально во всем, что не касалось кухни и времени (например одежде, прическе, комнате), он был крайне небрежен и неопрятен.
Покуривая сигарету, Джек вертелся вокруг плиты, и постоянно сыпал в кастрюли то из одной, то из другой баночки. Он просто обожал готовить. Были две вещи, которыми ямаец мог заниматься вечно: готовка и бесцельные полежанки на окне. И опять же парадокс: Джек почти ничего не ел. Абсолютно никакого аппетита. Но не готовить не мог. Это было его призванием. Иногда сделает какое-нибудь изысканное блюдо, посидит, посмотрит на него минут пять, куснет кусочек и с тяжелым вздохом кладет в холодильник, а на следующий день выбрасывает. Именно поэтому Ник с Фрэнки сейчас сидели здесь. Они, "голодные студенты", приходили сюда обедать, наслаждаясь великолепной стряпней повара-философа.
Сегодня был понедельник, Ник еле дожил до этого момента. В его доме, еды обычно не заводилось, а если и была, то жалкая быстроприготовимая лапшичка или, как сегодня, "тараканий пир". Так что нормально не ев два дня, Ник давился слюнками, вдыхая ароматы кастрюлек.
- Джек, давай быстрее, я сейчас помру тут с голоду!
Джек хмыкнул и перевел сигарету из одного уголка рта в другой, держа правой рукой сковороду и потряхивая содержимое.
- Джек, Ник сейчас окочурится, а если не окочурится, то нас пожует! - взвыл Фрэнки.
Джек хмыкнул и перевел сигарету из одного уголка рта в другой. Левой рукой он достал из холодильника какую-то травку и начал ее кромсать.
- Джеек! - простонал Фрэнки. - Мало того что ты заплел дреды, так еще и мучаешь нас голодом, раста-гестаповец чертов!
Джек хмыкнул. Перевел сигарету из одного уголка рта в другой. Покромсав травку он спешно добавил ее в содержимое сковороды, быстро нагнулся, убавил огонь, резко развернулся к друзьям, сильно затянулся дымом... и сел на пол.
Фрэнки нарочито испустил стон умирающего жирафа и сполз под стол.
Ник рассмеялся.
- Кстати, мы слышали шум, когда звонили, ты опять упал? - поинтересовался он.
- Да Джек, ты опять упал? - Фрэнки выскочил из-под стола, и уставился на Джека, облакотясь правым локтем на стол и с вызовом смотря другу в глаза.
Джек затянулся. Пристально посмотрел на Фрэнки. Задумался. Рука плавно вынула сигарету изо рта. Он выдохнул дым. Посмотрел на него. Приоткрыл рот, явно собираясь что-то сказать и... смачно зевнул, почмокал губами, отправил сигарету в рот и затянулся с ехидной ухмылкой.
Фрэнки опал, расслабился... и начал прицельно биться головой об стол. Ник рассмеялся.
Первую фразу, которую Ник услышал от Джека, тот произнес в больнице. Дело шло к выписке, оставалось дня три-четыре до того, как Нику скажут, что ожоги уже подзажили, и что он "вроде бы как бы уже может ходить". Это значило - костыли под плечи и побежал.
Два парня, ведя тогда один из тех разговоров обо всем и ни о чем, завели спор о деньгах. С чего все началось, Ник пропустил, он вслушался только в середине спора.
- Деньги решают все! - был тезис одного.
- Деньги - бумага, все зло от них! - был, естественно, тезис другого.
- Я на деньги весь мир себе куплю! - первый, с наглым - пренаглым лицом Нику не нравился - слишком уж жадным был.
- Не купишь! - второй, вскочив с койки начал взволнованно жестикулировать. Вокруг него крепчала белизна уверенности. - Деньги не самое важное в жизни! Я и без денег проживу счастливо и не пожалуюсь! И буду радоваться жизни и так!
- Ха, не самое важное? - первый привстал, вокруг него стал образовываться ядовито желтый цвет алчности. - Без денег он проживет, посмотрите на него! А что ты без денег то сделаешь? Главное в жизни - накопить побольше зелени, лечь и отдыхать!
- А семья, здоровье? За твои бумажки этого не купишь!
- Купишь! С деньгами любая за меня выйдет! А здоровую пищу и образ жизни, поверь, я себе обеспечу! - он закинул руки за голову и отклонился на спинку койки.
- А друзья? Никто тебя, скрягу, любить не будет!
Первый рассмеялся.
- На что мне эта любовь? И что они мне сделают? Я их куплю с потрохами! А друзей у меня будет непочатый край!... А вот ты, - он энергично ткнул пальцем в грудь второго, - без денег, женишься и вырастишь прекрасную дочку. И будешь как бы счастлив. А она однажды подойдет к тебе и спросит - "Папочка, папуля а почему у всех девочек красивое платице, а у меня старенькое, в заплатках?.." И что ты ей ответишь? Гордо поднимешь голову и скажешь, что деньги не важны?
Ник перевел взгляд на второго. Тот смутился. Белизна уверенности начала омрачатся серым и терять четкую форму.
- А душа?.. - робко спросил он.
- Что душа? - казалось, это слово он слышит впервые.
- Это материальные ценности... А духовные? - в глазах появился огонь. - Купишь за деньги?
Первый не растерялся.
- А что мне твои духовные ценности? Вот отшельники одними ими и живут. И что? Кто их знает, кто их уважает? А? - второй окончательно посерел. - Вот! А меня все будут знать, все уважать будут! - он разогрелся, - Поклонников и поклонниц полон короб, кого хочешь, того в друзья и записывай! Вот это жизнь! Ничего не делаешь, все за деньги! Все перед тобой пляшут! Все...
- У гроба карманов нет.
Все застыли. Ник повернулся в сторону голоса. Джек сидел, по привычке, свесив ногу с карниза и внимательно рассматривал сигарету. Спорщики умолкли. Жадный ошарашился.
- Что прости? - спросил он.
Джек пристально глянул ему в глаза, чуть наклонив голову. Тот поймал взгляд.
- У гроба... карманов нет?.. - повторил он после некоторой паузы.
Джек кивнул, не спуская глаз с сигареты, и больше не сказал ни слова. Первый открыл было рот, но, подумав немного, замолчал.
Хоть Джек и учился в математическом вузе, склада ума он был гуманитарного. Просто разговоры, требовавшие от него больше одной фразы в день, вызывали у него тошноту, а споры о литературе наводили тоску. Поэтому он все-таки учился там. В математическом вузе все было просто - он приходил домой, быстро делал задачки (что у него, кстати, получалось на редкость хорошо), и со спокойной совестью садился на карниз - курить и философствовать.
Оказалось, Джек готовил цыпленка. Прекрасного, жирненького цыпленка, с гарниром из жареной картошечки с лучком. Намудря что-то с соусами и приправами, Джек создал какую-то оригинальную подливочку, и сейчас поливал ею кушанье. Вообще, он был кулинаром от Бога, что он не смешивал, получался деликатес, и сервировал он блюдо всегда шикарно, с блеском. Он даже из холодильника Ника мог выгрести чего-то вкусное, что действительно требовало настоящего таланта.
"Голодный студент", истекая слюнками, наблюдал как Джек ставил еду на стол. Сервировал, если точнее. Ник с Фрэнки взяли по ножке. Ник, врезавшись зубами в мясо, испустил стон наслаждения, а его желудок, изголодавшийся по человеческой пище, завопив громкое "урряяя!" приготовился принять плоды творчества Джека.
- Я бфы фкавал фто еда пвофто вах!, но тфы фам это фнаеф, - сквозь чавканье пробормотал Ник. Фрэнки расплылся в ухмылке, удовлетворительно хрюкнул в согласии, и в свою очередь впился в ножку. Джек улыбнулся, довольно прищурившись, и погладил себя по голове.
Пока голодные студенты наполняли желудки, под конец готовки уже было начавшие петь арии, Джек снова устроился на подоконнике, по привычке свесив ногу вниз. Он достал из кармана очередную сигарету и закурил. Будучи уроженцем Ямайки, Джек привык проводить время в дыму. Хотя на родине это был дым ганджи, он не брезговал сигаретами, правда, брал всегда ароматизированные, обычно с яблоком или апельсином.
Окна на кухне Джека были раскрыты настежь даже зимой. Он предпочитал ходить по дому в куртке, но не травить здоровье друзьям. У Ника, с его побитыми легкими, вообще мог начаться приступ удушья от такого количества дыма, но, слава богу, дым в кухне не застаивался.
Джек задумчиво пускал колечки и пропускал через них струйки дыма. Рассматривал сигарету. Снова затягивался.
- Джек у тебя есть..?!
- Ыыы! - Джек вздрогнул, панически замахал руками, потерял равновесие, полетел на пол, сделал два кувырка и ударился затылком о ножку стола. Через три секунды он вскочил и уставился на Фрэнки. Его выпученные глаза, казалось, сейчас вылезут из орбит, а рот скривился угрожающим бантиком. Видимо, он готовился порвать Фрэнки на потроха и сделать из них какое-нибудь изысканное блюдо. Фрэнки, не ожидавший таких последствий своей фразы, сдавленно сглотнул, посмотрел кроткой овечкой и тоненьким-тоненьким голоском проговорил - "Джек, у тебя есть... огурчик?". Ник подавился. Джек хлопнул себя по лбу с такой силой, что Ник даже испугался, не снесет ли он себя снова. Он повернулся к холодильнику и достал оттуда нечеловеческих размеров, длиннющий огуречище, с пупырышками размера юношеских прыщей. Хрясьнув его об стол он наклонился к Фрэнки и посмотрел на него боком с таким лицом, от которого носорог, наверное, со страху бы обделался. Фрэнки не обделался, но робко взяв огурчик и пискнув "спасибо.." вжался в диван со взглядом предобеденного кролика. Джек затрясся, оскалился, занес руку... обреченно махнул ей и снова устроился на подоконнике. Фрэнки с облегчением уфнул и взял в руки "огурчик".
- Ну вы и дали, мистер Брэнер! - проговорил Ник после небольшой паузы. В ответ раздалось лишь удовлетворенное похрумкивание...
Еда осела в животах, как провинившийся мафиози оседает на дно в бетонных ботинках: обед оказался отменным. В прочем, а кто бы сомневался? Джек не умел готовить невкусно. Он учился у своей чернокожей бабушки, которая передала ему секреты смешивания приправ а затем у тети, передавшей ему секреты русской кухни.
Набив пуза, Ник с Фрэнки развалились на угловом диване, который (кстати) заменял на кухне все стулья.
- Ну Джек, - сказал Фрэнки, похлопывая себя по животу, - порадовал ты мое черное пузико, порадовал. Так даже моя негритянская бабушка не готовила.
- Фрэнки, что ты! – крикнул Ник иронично, - Не негритянская, а афроамериканская!
Джек хмыкнул и улыбнулся. Фрэнки икнул.
- Да я Африку в жизни не видал, мой папа до седьмого колена американец! Если уж так, то она черная.
- Ты знаешь, как я к этому отношусь!.. Ну не черные вы! Вот ты… Э… Сейчас ты… Э… зелено-голубой, - после некоторого раздумья заключил Ник. Фрэнки рассмеялся.
Неизвестно, кто был больше удивлен: Ник, когда узнал, что Фрэнки негр, или Фрэнки, когда узнал, что Ник не видит цвета кожи. А Фрэнки был прямо-таки негритянским негром, черным-черным. Он был настолько черен, что даже отдавал немного фиолетовым. Родом он был из Нью-Йорка, но когда ему исполнился год, семья Брэнеров дружно собралась и рванула в Россию. Хоть прабабка его черной матери и была русской в какой-то узловатой степени, зачем они переехали, одному богу было известно. Но Фрэнки никогда не чувствовал себя американцем. Негром – да, культура черных так и била из него, но по складу души он был настоящим русским.
Джек тоже не был белым, но по сравнению с Фрэнки он казался альбиносом. Джек был как будто сильно загорелым, даром что на родной Ямайке он жил до шестнадцати. Когда бабушка, воспитывающая его, умерла, то Джек собрал все свои сбережения и поехал к единственному живому родственнику - тёте, в далекую и холодную Россию, страну снега, медведей и мужиков, разъезжающих в шапках ушанках по Красной Площади на танках, размахивая балалайками и хлебая водку бутылками. Настоящая Россия оказалась совсем не такой страшной, и Джеку даже понравилось здесь жить. Тетя встретила его с распростертыми объятиями и всячески способствовала его образованию, и даже отправила учиться не куда-нибудь, а в Москву(!), где Джек до сих пор и находился. Тётя приезжала раз в год и заставляла бедного хронически ленивого Ямайца убираться в комнате, переставлять мебель и (о, ужас!) расчесывать волосы. Наверное, именно поэтому Джек и заплел дреды, чтобы тётя больше не старалась его причесать. Теперь главное, чтобы не обстригла…
Нику с Джеком пора было на работу, и все трое высыпались на улицу. Колоритное зрелище: посередине, хромая на левую ногу, свободно размахивая руками шел одетый в белую майку с зелеными пятнами и в рваные джинсы Ник; по правую сторону, взявшись за саксофон и придавая музыкальное сопровождение ходьбе, ритмично попрыгивая и делая финты шел разноцветный и разодетый Фрэнки; и, по левую сторону, горбясь, держа руки в карманах и делая длиннющие шаги шел двухметровый Джек, в одних лишь старых бриджах да в раста-шапке. Зрелище отменное - гуляй страна, да здравствует дружба народов, и берегитесь бабушки-ханжи – рот не закроется от возмущения еще с неделю.
Так куда же шла чесная компания? Ясное дело - в фастфуд! Где же еще в наше время может работать студент дневного отделения?
Они были в восьмом классе, когда у них появился новенький.
Они сидели на первой парте, неразлучная двоица: Ник, уже тогда седой, но еще без ожогов, со здоровыми легкими и нехромающей походкой, и Фрэнки, уже тогда отлично игравший на саксофоне, но еще не приобретший ярко-красный цвет волос и футуристичность одежды. Тогда в класс вошел длинный парень вампирской внешности. Стрижен он был коротко, так что было видно малейшее движение его густых черных бровей, вздернутых в неприязни. Спину он держал прямо, и на всех смотрел как бы свысока, его глаза, темно-карие, почти черные, пронизывающие до мурашек по коже осматривали всех с усмешкой. Как только он вошел, класс начал медленно затихать. Все смотрели ему в глаза. Он встряхнул своими иссиня-черными волосами, и снова оглядел всех. Рот его расплылся в усмешке… да, казалось, что он желчно надсмехается над всем, что видит.
- Это еще кто? – шепнул Фрэнки, переводя взгляд на Ника. Тот лишь пожал плечами.
Учительница наконец обратила внимание на вошедшего.
- А, дети, знакомьтесь, это наш новенький! Зовут его, дай бог памяти… - она нацепила очки на нос и низко склонилась к журналу, выискивая его имя.
- Бек, - парень подал голос. Его бас был тих, с придыхом, но все отчетливо слышали каждый звук. И снова он усмехнулся. – Бек Иванов. Рода Болконских, - и звучным шагом направился к парте. Все молчали.
- Ух, задавака! – выпалил Фрэнки тихо. Ник прищурился и вгляделся в цвета Бека. Красный – смелость… белый - прямота… золотой - гордость… небесно-синий?!.. Коричневый?!..
Стоя на пороге здания американской колонизации, они прощался с Фрэнки.
- Если на вас нападут бургеры, сразу зовите меня! – Ник расхохотался. Джек хмыкнул.
- Ладно, пока, - продолжил Фрэнки. - Передавайте привет Беку! Кстати, давайте вечером в бар, а? Джек, как тебе?
- Ммм?
- Вечером? В бар?
- Ммм… - Джек прислонил указательный палец ко рту, поднял голову к небу и застыл. Прошло секунд десять.
- Джек? – молчание… - Джееек? – молчание. – ДЖЕК! - тот встряхнулся.
- Ммм?
Фрэнки завопил. Ник улыбнулся. Фрэнки распылился.
- Вечером! В бар?! Как тебе?!
- Ммм! Угу.
Фрэнки закатил глаза. Улыбнулся.
- И ради этого угу… А Ник, ты как?
- Я с радостью, ты же меня знаешь.
- А Ленка?
Ник улыбнулся.
- Затащу. Насчет Бека правда не уверен, но куда ж он денется! – Фрэнки рассмеялся. Джек хмыкнул.
- Ну ладно, пока, смотрите, не протухнете тут! - Фрэнки ушел, снова взяв в руки саксофон и наигрывая ритм. Ник с Джеком постояли - постояли, и, когда Джек дождался секунды начала рабочего дня, вошли внутрь.
Приветственный запах заводской тухлятины встретил их с распростертыми объятиями.
- Вот мы и на работе, Джек.
- Угу.
- Привет Соловей, Джек!
- Привет Миха! Слушай, Джек, а твою эстетическую сторону, как кулинара, никогда не раздражало то, что здесь происходит? Привет Влад!
- Здаров Соловей!
- Ну так что, Джек?
- У-у.
- Как так получается? Тебе должно быть глубоко отвратительно все это!
- Ммм… - Джек задумался. Пожал плечами.
Они наскоро накинули на себя форму и отправились по местам. Ник на кухню, в уличное отделение (там, где люди предпочитают постоять за отравой на солнышке, а не в душном помещении, и где дяди на машинках покупают радостным детям перекус по дороге на дачу), а Джек взялся за ведро и швабру.
Ник взял на лопаточку (а-ля вилочку) кусок… эээ… мяса, и начал его жарить. Повалил трупный запах. Безуспешно попытавшись зажать нос, он, наконец (и как всегда), смирился со своей тяжкой участью и продолжил жарить котлеты.
- Привет Ник, - вдруг послышался голос сзади. – Как твое ничего? – этот голос Ник узнал бы где угодно. Он улыбнулся, оборачиваясь. Бек.
- Ну здравствуй, друг.
Бек Гаврилович Иванов рода Болконских (это было обязательным уточнением) всегда точно знал, что ему надо. Такого рода устремленность и упертость Ник знал только у лососей и баранов. Пробовать переубедить Бека в чем-то было также сложно, как и заставить Джека говорить. И Джек, кстати, был чуть ли не единственным, кто мог переубедить Бека, а Бек, в свою очередь, был чуть ли не единственным, кто мог выдавить из Джека словцо. Бек по натуре своей был бунтарем: ругаться, плеваться и чертыхаться у него получалось лучше всего на свете. Он был человеком ума и действия, критиком от рождения.
А жил Бек Гаврилович очень богато. Его мама (Ольга Болконская), из мягко скажем небогатой семьи, вышедши замуж за миллионера, сразу попыталась снабдить любимого сыночка всем, чего у нее никогда не было. Но Бек оказался себе на уме. Во всех частных школах дети и учителя боялись его открытости, напора и мыслей. Если он что-то хотел сказать, он говорил это в лоб, не стесняясь, и всегда был готов отвечать за свои слова. Он никогда не открещивался ни от какой сказанной им фразы, ни от одного замечания. А говорил он много. Рассуждал, плевался, ругался и чертыхался он эмоционально и желчно, но без лишнего возбуждения, без крика и размахивания руками: он всегда был точен и объективен.
В классе Ника он сразу стал изгоем, что было естественно, так как все сразу сочли его избалованным маменькиным сынком, "сидящем на золотом горшке и сосущим пачку долларов". Бек парировал все обвинения в свою сторону с присущей ему остротой, за что его невзлюбили еще больше. Но больше всего он ссорился с Фрэнки. Настоящие словесные баталии происходили у них каждый день: желчность против шуток. Упертость против упертости. И так бы наверное продолжалось вечно, если бы не случай.
- Как сам-то, Бек? - Ник улыбался, пожимая ему руку. Тот усмехнулся. Глаза его сверкнули ехидным задорством.
- Сижу на золотом горшке и сосу пачку долларов, как же иначе? – Ник засмеялся.
- Ты все еще помнишь? Кстати, Фрэнки передавал тебе привет, зовет в бар вечерком. Придешь?
Бек улыбнулся и выпрямил спину.
- Приду, куда ж я денусь, - и он снова, усмехаясь, сверкнул глазами.
- Скрипку захватишь?
- Все вам подай на блюдечке с голубой каёмочкой! – он двинул бровями. – Ну ладно, так уж быть, уговорили, сволочи. А, кстати, - Бек оглянулся по сторонам, - где Джек?
- ЫЫЫ! – металлический лязг и грохот… Секунда тишины...
- МАРТИНС, ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ!
Бек устало оглянулся на Ника и встретил в его глазах такое же выражение.
- Он что, снова поскользнулся на собственноручно выдраенном полу?..
- Видимо так…
- Чего желаете?
- Два бургера и колу.
- Ник, два бургера и колу! - Бек закрыл окошко.
- Да слышал, не глухой авось.
Ник сортировал еду в пакетики. Бек откинулся на стул.
- Черт, как меня достала эта работа! То и делаешь, что пресмыкаешься, "чего желаете?", "ваш заказ" перед этими червями!
- Почему же они черви?
- Почему? Да я уверен, что половина из них по пути сюда говорят что "фастфуд - зло!", "вреда немеренно!", но все равно приходят и жрут. Жрут! Дома сидят, говорят, что "чистого воздуха нет", "еда трансгенная", а потом приходят сюда и что делают? Жрут! Жрут, и причитают, что "дети в Африке голодают, да и в России тоже, с этим надо что-то делать!" - Бек передернулся и сверкнул глазами, - и потом, преисполняясь великой гордости за принесенную жертву, кладут три рубля "на помощь детям". А потом жрут. Жрут и недоедая, выбрасывают половину. Ну не черви ли?.. Здравствуйте, чего желаете?
Ник не раз отмечал, что когда Бек произносил коронное "чего желаете?", он говорил это намеренно-приторно, а его глаза пронизывали издевкой.
- Ник! Два мороженых и две колы.
- Слышал!
- Проходите, в следующем окошке ваш заказ. А знаешь, чему в школе учат? В каждой школе они на уроках говорят о "глобальном потеплении", "загрязнении окружающей среды", обсуждают "проблемы молодежи" и т.д. ит.п. И все(!), все приходят и говорят, что "с этим надо бороться, бла бла бла", а потом идут пить пиво, а допитую бутылку без размышлений бьют об пол! Но нет, "с этим надо бороться, да, с этим надо бороться!" Тьфу!.. Чего желаете?
Ник оторвал взгляд от плиты и оглянулся. Джек стоял неподалеку и с отсутствующим видом мыл пол. Широкими движениями, как маляр кистью, он водил шваброй, любуясь мокрым следом. Его дреды, свисающие до пояса, едва видно колыхались от его движений. Глаза были открыты и смотрели непосредственно под ноги. Правый уголок рта поднялся. Так и есть, он не упускал ни единого слова.
- И что Ник? И где же действие? Все только говорят, только языками мелят, а делать "нееее, слоооожно, да и чтооо подееелаешь, если тааак уже ееесть", тьфу! Я конечно понимаю, что мрачное утро все же обещает возможность светлых перемен, но...
- Ну зачем же так? - Ник оторвался от еды. - Скажи по-другому… Например: "поганый завтрак не значит невкусный обед!".
Бек злобно улыбнулся, повел плечами и сощурил глаза.
- "Голодный студент"... Пусть так, но суть от этого не меняется. Только знаешь, что еще? Есть еще и такие, как я. Они сидят и хают всех и вся а сами ни черта не делают. Только и умеют, что ругаться. Михалков таков, например. Снимает всякие там патетические фильмы типа "12" (кстати, нагло списанный с фильма "12 разгневанных мужчин") а сам сидит дома и плюшки поедает! - Бек злобно смеялся. - Ну что Ник, похож я на них?
- Нет, - ни мгновенья ни задумываясь ответил тот.
Бек искренне изумился.
- Как нет?
- Ты понимаешь, кто ты такой, и не скрываешь этого, - Ник дружелюбно улыбался. - Вот поэтому - он ткнул пальцем Беку в грудь, - ты на них и не похож.
Бек скривил лицо. Выражение было кислым, но отнюдь не враждебным.
- Но ты уж слишком нападаешь на людей! Не все же они такие!
- Ха! Не все! А вот...
- В других нужно видеть прежде всего достоинства, в себе же - недостатки, - неожиданно перебил его голос, раздавшийся с совсем неожиданной стороны. Ник с Беком повернулись. Джек стоял, опершись на швабру, широко открыв глаза и улыбаясь до ушей. Бек ошарашился.
- Что прости? - спросил он.
Джек пристально глянул ему в глаза, чуть наклонив голову. Бек поймал взгляд.
- В других - достоинства, в себе - недостатки?
Джек закрыл глаза и кивнул. Потом взял в руки швабру и продолжил драить. Улыбка не исчезла.
Бек открыл было рот, но, подумав немного, замолчал. Прошло секунд тридцать.
- Чего желаете?
Ник тихо улыбался. Он знал, что на некоторое время Бек утих.
(1)
