В этот город они переехали недавно. Но Лида знала, что море она найдёт непременно, если ей не помешают взрослые. На её счастье серые прохожие серого города проходили мимо, иногда задевая её, отчего становилось как-то неспокойно и страшно среди этой бесчувственной толпы. Она перестала идти по тротуару, так как люди уже представляли собой бесконечный поток, за которым не было видно заветного горизонта. Она шла по краешку дороги, мимо проносились заляпанные грязью, однообразные, хотя и разноцветные автомобили, унося за собой поток пыльного воздуха, который подхватывал длинные распущенные волосы девочки. И на этот раз никто её не заметил.
Лида шла по пустырю. Шум моря уже достигал её ушей. Сегодня оно было серым. Серо-зелёным. Лида остановилась, вглядываясь в густо-синий горизонт небосвода, которого задевала почти чёрная кромка воды.
Если взобраться на тот берег, выдающийся над ещё тёплой галькой и над основным уровнем, то можно увидеть гораздо больше. Лида шагнула по тонкой дощечке, расставив руки для равновесия. Морской ветер, затаив дыхание, смотрел, как она спокойно проходит по тонкой жизни над зияющей пропастью вечного сна. Он, боясь, что у Лиды вот-вот закружиться голова, подхватывал её под руки, скользил по лицу, пытался высушить своим дуновением мокрую доску, по которой Лида переходила через узенькую горную речку на другой берег, отчего Лида шла как балерина, осторожно, чтобы не оступиться и не наступить на морской ветер, делавшего тщетные попытки.
И, если честно, то он даже мешал. Из-за его неловкого порыва из альбома Лиды чуть не вылетели некоторые листы.
На другом берегу – как-то символично для этой местности – росла берёзка. И немного деревьев, которых Лида не знала. Впрочем, здесь даже тополя были странные. И теперь Лида смотрела на это чахлое деревце, как на далёкого друга из её родного города.
Кроме моря Лида очень любила рисовать. И теперь, присев около этой берёзки, она раскрыла альбом. В нём уже были нарисованы красная звезда и Лидина пятерня на первой странице, и человечки, показывающие на большую птицу, которая взмыла выше солнца с тремя лучами на второй. Третья была предназначена морю.
В радужно-глупой детской сумочке, со слащавой улыбкой Барби на одной стороне, не оказалось синего или зелёного карандаша – просто не поместились. Она была маленькой и тонкой – едва ли больше чехла для телефона. Поэтому море пришлось рисовать чёрным.
Лида смотрела на море, вслушивалась в просьбы чаек, осязала неизвестно каким шестым ли, седьмым чувством тревожно вздыхающее нечто. Тщеславный морской ветер, который прилетел в открытое море с горной речкой, присел на ветки березы. Он тихонько посмеивался, шевеля листки альбома и рассыпая по плечам непослушные детские волосы.
Он столько раз провожал сюда знаменитых писателей и поэтов, фотографов и художников всех мастей, что было обидно оттого, что на этот раз он привёл не того, кого надо.
Не найдя вечной правды в выражении детских рисунков, он принялся сдувать листок. Его усилия были вознаграждены – листок воспарил над хозяйкой и море, блеснув своими чёрными волнами, опустилось немногим дальше от Лиды. Девочка, отложив альбом и сумку, побежала за листком. Ветер отслонил её и раздражённо дунул в сторону рисунок, но Лида упрямо цеплялась за воздух пальцами, в надежде схватить его.
Рисунок, описав в воздухе мёртвую петлю, завис где-то над краем. Лида подбежала к нему, но ветер ещё раз проявив свою характерную истеричность, вырвал листок почти из Лидиных рук и грубо толкнул её. Девочка покачнулась на самом краю. Земля посыпалась совсем из-под самых ботинок, и Лида, оступившись, попыталась ухватиться за растения, но промахнулась и оказалась в воздухе, параллельно острым булыжникам на безлюдном берегу.
Море, всколыхнувшись, волной поднесло сильный порыв ветра. Он, взметнувшись вместе с солёными брызгами, силился остановить падение Лиды, обхватил за плечи, стремясь вернуть взрослеющую девушку обратно девочкой к берёзке и чёрным волнам. Но от этого лишь сильнее развевались седеющие волосы, распахивались глаза и губы, глотавшие свой последний воздух.
Ветер не сдавался, силился предотвратить падение, трепетал белое платье. И возможно благодаря ему не было так больно. Ощущение было похоже, будто упал мешок картошки – Лидию Николаевну со всей дури прижало к камню, отчего хрустнули шейные позвонки, но старое иссушенное тело, уже привыкшее к боли выдержало и оставило ещё на несколько секунд жить свою обладательницу. Лидия Николаевна ощутила какую-то жидкость, липкую и похожую на сироп. Она капала с камня и розоватая пелена застилая глаза, оставила для Лидии Николаевны последнюю картинку – девочка-подросток, ухватившись за траву обрыва, карабкалась вверх.
Лида забралась на край, перевела дух, и посмотрев на старую женщину, лежащую внизу на камнях в нелогичной и неестественной позе, набрала номер.
- Алё, скорая слушает. Алё! Алё, говорите же! Алё!
Лида не могла ничего произнести – у неё с детства была травма голосовых связок. Всё, что ей удалось вывести едва слышно:…
- Мама…
…растворилось в молчании взбесившейся было женщины.
Лида стояла на краю. Молча глядела. Сзади раздались шаги и прерывистое дыхание мачехи.
- Лида! Лидочка, осторожнее!!!
«Мачеха»…
«Она не ударит»…
«Она будет добрее, чем мама»…
«Теперь уже всегда».
Она подбежала к Лиде и обхватила её, омывая искренностью чисто голубых глаз.
- Лидочка, пожалуйста, больше не исчезай! Больше никогда-никогда не исчезай!
Но почему же ты не можешь быть мамой…
Лида слабо кивнула, по-прежнему глядя вниз. Мачеха проследила за её взглядом и увидела листок с чёрными волнами, который плавно, подобно чайке, опускался на гальку. И вновь подняла глаза на неё.
- Хочешь, я тебе сколько угодно таких нарисую? Или давай нарисуем вместе?
Лида покачала головой. Листок раскинулся на камне, как белое платье. Лида приобняла мачеху.
- Пойдём домой?
Лида кивнула. Мачеха подняла сумочку, альбом, протянула руку Лиде. Они спустились, шли по гальке рука об руку.
«Я плохая мать. Я не уследила за ребёнком. А она ведь хотела своей смерти, стоя на том обрыве… Господи, как же мне знать, что думает она, что твориться в её детском сознании?!»
Мачеха бессильно опустилась на колени. Слёзы покатились градом из её глаз. Она потянула к себе девочку, но та чуть отступила, пристально смотря на рыдающую женщину.
- Прости меня, прости, если я в чём-то виновата!
Тщеславный морской ветер, бродящий около горной речки смотрел на них склонив голову. И, желая что-то сказать приоткрыл рот, но море шикнуло на него, вспенившись волнами.
- Мамочка, не плачь!
(1)
