Было обычное январское утро. С неба, серого, затянутого молочной пеленой тумана, падал снег. Прямо сверху опускались громадные монолиты бездушных стальных конструкций, закованных в бетон. Люди были в них, как в скорлупе. И никогда не выходили наружу. А пустые улицы дымились костром фабрик, в которых тоже были люди. И они тоже не видели мир. А с неба, не переставая, падал снег. Вслед за ним, упала большая белая птица. Она летела, теряя перья. И падала в жёсткий, угрюмый бетон. Я пошёл посмотреть. Птица, наверняка разбилась. Бедная. Ей негде было быть в этой густой дымке тумана. И она не видела. Так же как и все те люди в скорлупе. Поэтому и упала…
…Я взлетел высоко, чтобы было больнее падать…
Я шёл по широким, пустым улицам. Эхо моих шагов отражалось от зданий. Всё тонуло в тумане. Но я знал куда идти. Куда упала птица. Но когда я пришёл…я с удивлением для себя обнаружил - нет, не птицу. Ангела. Он сидел на бетоне, разметав белоснежные крылья. И смотрел вверх. Печально, как у брошенной собаки, поблёскивали очень светлые глаза. Тонкие губы скривила обида. Он будто прощался... прощался навсегда. Но с кем он расстался? Я невольно тоже уставился в небо. Пытался разглядеть, увидеть, понять. Но там был только снег. Тогда я заговорил:
- Тебе больно? – Ангел посмотрел на меня. И от его взгляда у меня защемило сердце. И мне сразу захотелось проглотить свой ненужный язык и спрятаться, а лучше убежать. Острое чувство вины, не понятно за что. Попытался отвести взгляд и зацепился им как за корявый ржавый гвоздь о белоснежные, изломанные крылья.
- Тебе очень больно? – Повторил я, для большей убедительности, кивнув на крылья. Ангел посмотрел вниз. Туда, где по мягкой глади бетона корабликами плавали перья.
- Больно… - Колокольчиком зазвенел голос. Тоскливый взгляд вновь устремился в небо. – Мне больно прощаться…
- С кем ты прощаешься?
- Я прощаюсь с небом… - Звон его голоса отражался от стен серых монолитов, растекался по сонным, мёртвым улицам, тонул в тумане.
- Но там же ничего нет. Там негде быть!
- Там негде быть… - Повторил ангел. – Но там есть, где жить.
- Жить? Что значит «жить»?
- Это значит, лететь! Лететь высоко! Выше! Выше! Когда закладывает уши от пронзительно чистого ветра. Выше! Выше густого тумана! Выше облаков! Туда, где лазурное небо, чище стекла и намного живее! Выше! Куда не попадает дым фабрик и заводов! Выше! Где все краски сливаются в восторженных взглядах! Где не трудно забыть, где верх, а где низ! Выше! Туда, где нельзя быть! Туда, где можно только жить! Выше… выше… - Ангел замолчал. На миг блеснувшие восторгом глаза, вновь потускнели. Ангел склонил голову и по бледным, фарфоровым щекам потекли капельки кристальной воды.
- Ты больше не можешь лететь? Выше… выше…
- Не могу… - Согласился ангел.
- Значит, ты больше не можешь жить.
- Не могу…
- Не можешь… - Я замолчал, глядя на ангела. А ангел смотрел вниз. – А может быть…
- Быть? – Тревожно вскинул голову ангел. – Я не могу быть! Не могу! Я рожден, чтобы жить!
- Скажи мне ангел, тогда для чего рождены мы? – Но ангел не ответил мне. Он поднялся на ноги, расправив сломанные крылья. И свет, такой яркий и пленительный расплескался вокруг. И улица ожила, и серый бетон изогнулся, искривился, стремясь убежать от ангела. И послышался шум и гам, и вой сирен. – Ангел! Быстрее прячься! Прячься! Они поймают тебя! Ангел! – Но слишком поздно. Серые люди в серых одеждах схватили несчастную, белую птицу...
…Моя клетка соткана из прутьев золотых… но не купишь на то золото свободу…
Уже несколько дней я не видел его. Снег не переставал с того самого утра. Он всё падал и падал. Люди всё так же были в домах и заводах. В своей скорлупе. Они даже и не знали, что совсем недавно, прямо с неба, пробив белоснежными крыльями густую дымку тумана, упал ангел, белая птица. Неужели они так и не узнают? Лишь один я буду знать? И не расскажу им? Никогда? И эта белая птица останется лишь в моей памяти. Он рассказал мне странные вещи. Он рассказал, как нужно жить. Он рассказал, как прекрасно это! И в его словах не было лжи! А что, я бы тоже так мог! Я мог бы летать! Мог бы жить! Мог бы сам во всём убедиться, и рассказать! Да! Рассказать всем, как нужно жить! Мог бы… но не буду. Не взлечу. Не расскажу. Но и не упаду. И никто никогда не узнает об ангеле, о его красивых речах… и таких печальных глазах… я пошёл к нему. Я хотел увидеть его ещё раз. Я шёл по тёмным, узким коридорам. Одна пустая комната сменяла другую. И не было окон в тех комнатах. Но было светло. Как в молоке. И на потолках висело по одной лампочке, да и те не горели. И люди там были. Усердно что-то печатали. Стучали по клавишам машинок, покрытых пылью и паутиной. И если заглянуть одному из них через плечо и посмотреть над чем они так усердно трудятся, то на серой бумаге вы не увидите ничего, кроме пробелов. Здесь люди печатают книги. Вот если бы у меня была машинка, то я бы написал про ангела, что упал прямо с неба. Про то, как он летал, как жил. И как учил меня. И про падение тоже написал бы. Но чтобы книга получилась полной, нужно спросить у ангела. Он же так и не ответил мне! И я пошёл дальше. И я нашёл его. В чёрной комнате, прикованного к холодной стене. Я подошёл и сел напротив. Ангел поднял голову и глянул мне в глаза. Он не был уже так прекрасен как в день нашей первой встречи. Синяки и ссадины стали украшать его фарфоровую кожу. Белоснежные крылья безвольно распластались на полу.
- Скажи мне ангел, зачем же рождены мы? – Но вновь он не успел ответить. Дверь скрипнула, и серые люди в серых одеждах выволокли его из комнаты. На площадь. Там его приковали и приговорили:
- Отсечь ему крылья!
- Нет! Не надо! Прошу вас! Я же больше не смогу летать! Прошу! Господи, что же вы делаете?! – Звонкий голосок сменился отчаянным криком, когда острое, холодное лезвие опустилось на нежную плоть. В небо взметнулись перья, стремясь улететь. Но не было в них силы, чтобы пробиться сквозь пелену тумана. – Господи…как же теперь жить-то… - А судья продолжал:
- За употребление запрещённых слов, приговорить ангела к высшей мере наказания! Смертная казнь через сожжение!
На площади, прикованный к бетонному столбу, ангел неотрывно смотрел в небо, сквозь туман, он видел что-то, что не видел никто. Он видел лазурные дали, он видел Бога. А по щекам катились слёзы-алмазики. Я пробивался к нему через толпу и всё кричал:
- Ангел! Ангел! – Но мой голос заглушал более громкий.
- Привести казнь в исполнение! – И неживое, газовое пламя взвилось в небо. Синие языки взбирались по белой птице. Сжигая, плавя фарфор. И слёзы сохли, и не оставалось даже влажных дорожек. Ангел опрокинул голову, распахнув длинные ресницы, молча, безропотно уставился в небо, пытался вдохнуть прохладу. И, наверное, мечтал о ветре, который затушит мёртвое пламя.
- Ангел! Прошу тебя! Ответь мне! Ангел! Для чего же?! Для чего мы рождены?! Ангел! – Но ангел и в этот раз не успел ответить. Он растаял горящими искрами, слезами облака, пеплом обернулся и взлетел. Взлетел ввысь! Освободившись от оков! И подхваченный ветром он прорвался сквозь густой туман и летел. Выше… выше… туда, где в далёкой синеве, мерцают звёзды, где свет наполняет сердце каждого своим теплом и любовью, где можно жить, где умеют жить и где живут. Выше… выше…
Мне не было его жаль. Я сожалел лишь о том, что он так и не ответил на мой вопрос. Но в любом случае, спустя несколько лет после того случая, я, наконец, обзавёлся машинкой. И теперь, я могу написать историю о падении ангела. И вы бы непременно прочли бы её, но, увы, моя машинка умеет печатать одни лишь пробелы...
(1)
