Я встал, как с кактапульты, так что усы подпрыгнули, шагнул
через гроб, но неловко как-то...нога поехала и мне пришлось
балансировать, стоя на крышке и съезжая с нее.
Фу, как нехорошо...То есть, хорошо, что в гробу никого нет,
хотя это и мой гроб, но это тоже хорошо...Что меня там нет.
Мысли заплелись в тугую косичку и глаза мои прищурились от
такой натуги...
Я просто ничего не видел перед собой через эти щелочки.
Тяжело, на ощупь, обнаружил косяк двери, толкнул - и
веселый запах мочи сразу вернул меня к жизни.Я шел по улице
и медленно, с удовольствием тупел, освобождая себе голову от
спутавшихся в косичку мыслей и ослабляя натяг,
и вот уже я даже что-то стал видеть по бокам от себя...
Вот девочка.Ее зовут Чёбля.Ее все время домой зовет мама.
И она ей отвечает. А вот собчка-недоносок.Ее зовут Аригато.
Японцы уезжали - спросили:никому неьнадо собаку?
Вот она теперь надувается воды у колонки - полное пузо и
поливает по всему двору и днем и ночью, бессмысленно,
бессовестно и бездушно.
Кафе - через улицу, там, где ветла на пригорке.
Кафе называется "Ветла" и там отличный коньяк и кофе.
Я иду туда, как в преисподнюю - оттого, что чувство такое,
будто не надо мне туда идти.
Если с одной страны ветер несет запах роз, а с другой -
запах семечек, из которых делают масло, а с третьего края
идет вонь жареной селедки - суммарным запахом всегда будет
запах носков.
Он суммируется всегда как раз у дверей кафе и я инстинктивно
задерживаюсь на пороге, не в силах поверить в то, как
однозначно аутентичные мировые запахи неизбежно складываются
в глобалистическую вонь...
Вот и люди в кафе...Я их уже хорошо вижу.
Две толстых сестрицы - им сильно не повезло в жизни: у них
всегда есть деньги.
И они их всегда тратят, в основном, на еду в ресторане,
да так, что и жениться на толстухах что-то охотников
не видать.Хотя это даже странно и все ждут появления
неизбежного прощелыги, который запудрит девушкам мозги, да
еще и приятеля такого же притащит за собой.
Они мне кивают, я говорю им очень тихо - "Брекекекс" и
сажусь подальше. А бармен дело знает: сто коньяка и кофе...
Оркестранты прилипли как мухи к потолку к своим электрическим
гитарам и долбят одну и ту же, неизвестную науке ноту: то ли
"ля", то ли "си"...
И оно им очень запало ее долбить и удивляться...
Делаю мелкие глотки попеременно и ловлю жизнь полным парусом...
И тут заходит девица, вся в коже, вся в красном, в такой
мини-юбочке и с таким декольте, что мои глаза перестают
воспринимать глас разума и начинают самостоятельные движения,
шныряя то вверх, то вниз.
Девица берет "кровавую Мери" и идет, вибрируя телом, как
пружиной - прямиком ко мне.
Дождавшись, когда я, наконец, перестану на нее пялится и
подвинусь, она улыбается и глядит на меня сквозь такие плотные
черные очки, что кажется, будто у нее нет глаз, но есть сканеры.
И тут до меня, наконец, доходит!
Девица тоже понимает мое запоздалое озарение, придвигается
поближе и мило шепчет на ушко: - Ну, что - бегать за тобой будем,
по всему городу?
Мне неловко, так что глаза сейчас упадут на пол... Я говорю:
- Я передумал...
- Вот как?! - изумилась она, - А я тебе что - девушка по вызову?
То он решил, то он передумал! Ты лучше вон туда посмотри!
Я обернулся и увидел огромного детину с огромным пистолетом в
руках. Он пустил слюну с угла рта и, сидя спиной ко всем, а лицом -
ко мне одному, стал вертеть в руках свою пушку, то приставляя ее
к своему лбу, то целя в мой...
А за стеклом кафе стояли на улице два террориста и нервно курили,
и что-то раскидывали на пальцах, обмотанные все каким-то скотчем,
веревками, скрепками и подшипниками...
Девица вынула из сумочки бинокль и дала его мне.
- Воооон там! - Она показала на чердак дома, метрах в сорока
от кафе.
Там тоже кто-то курил.
Я рассмотрел получше и увидел снайпера, глядящего на меня через прицел.
Я помахал ему рукой и он мне - тоже.
Тогда девица хлопнула "мэри", облизалась и сказала: "Без глупастёв".
Она поднялась и качая бедром, пошла к оркестрантам.
Завидев этакое диво, те даже перестали долбить свою междуноту.
- Чего желает мадам?
- мадам желает забрать свою косу.
Оркестранты обернулись туда-сюда и увидали изящную косу, какой косят
человеческие жизни.Она была со стразами, с мигающими лампочками,
и кажется, какой-то известной фирмы, чей логотип явственно переливался
на солнышке...
Оркестранты остолбенели.
Тогда она сама прошла между ними, взяла косу в руку, перекинула сумочку
через плечо и сказала:
- Я не к вам. Я - вот: к нему.
И указала на меня.
- Сыграйте ему Элиса Купера, а я пошла.
Музыканты радостно задергались и стали играть "Welcome To My Nightmare".
В дверях она то ли хотела послать мне прощальный поцелуй, то ли ручкой
сделать,эффектно развернулась на ходу и тут у нее каблук угодил в щель
и девица на полном форсаже, матерясь, вылетела в дверь, прямо на асфальт.
Детина от неожиданности засадил себе пулю в лоб и рухнул на стол.
Террористы, услышав гром выстрела, решили, что это взорвались они сами,
упали на колени перед бородатым дядькой, шедшим им навстречу.
У них валились с карманов на асфальт шарики, спички и
пистоны с петардами.
Девица, охая, встала, вынула из сумочки плащ с капюшоном, накинула его
и улетела на косе, как на метле - в три стороны сразу.
Оставался снайпер.
Я взял забытый бинокль и погладел на чердак.
Там дым стоял столбом.
Видимо, он курил и когда началось представление - отшвырнул окурок
прямо на солому. Половина его правого бока обгорела дырами.
Но ему было не до бока. У него была красивая навороченная винтовочка
в чемоданчике и он никак не мог ее бросить и убежать.
Он скакал по горящей соломе, свинчивал винтовочку и упаковывал ее
аккуратно в свой пижонский чемоданчик, несмотря на возгорающуюся
одежду.
Я первый раз видел такого меркантильного киллера.
Я уже подходил к дому, когда он выбежал мне навстречу из подъезда.
- Привет! - сказал я ему, закопченому, когда он пробегал мимо, прижав
палец к губами делая страшные глаза чтобы я его не сдавал.
Было с чего ему беспокоится.
Соседи уже бежали тушить чердак.
Они бы ему вломили от души, если б знали кто поджег.
На голове б ему его винтовочку любимую разломали вместе с чемоданчиком.
Снайпер кое-как завел свой раздолбанный мокик и уехал, тарахтя.
А я залез в свою конуру, нашел топорик и порубал гроб на дрова.
Зажег камин и стал ждать чуда.
Дровишки весело горели, двор стихал и загорались звезды...
Но я ждал чуда...
Я не мог уснуть, его не дождавшись.
И дрова догорели, и фонари зажглись...
И чудо произошло!
Без пяти двеннадцать ты позвонила мне!
Ты!
Сама!
Ты сказала:
" Сбрей усы свои дурацкие усы. Я завтра возвращаюсь к тебе. Навсегда".
(4)
