- Карл! Черт возьми! Вы уже знаете последние новости?
- Тихо-тихо, мой мальчик! Ты еще кабинет мне разнеси! Послал же Бог племянничка… Сядь! Отдышись! С утра столько нервов- не к лицу молодому человеку, хоть и главному редактору, но моей газеты, влетать к начальнику с такими заявлениями! Пизанская башня упала все-таки? Или тебя пришельцы ночью похитили?!
-Хуже! Читайте на первой полосе!- Андерс швырнул на суконный стол, помнящий еще руки покойного батюшки, теплый номер DN.
-Ха, ну и что?!- Карл залился смехом,- Выброси это!!!
-Впервые вручается премия в области психологии! А мы будем читать сенсационные статьи конкурентов и ничего не сделаем?! Простите дядя! Но я ничего тогда не понимаю! Да еще посмотрите кому? Кому? Какому-то сумасшедшему русскому!!!
-Ну, хватит!- сердце Андерса забилось еще чаще, дядя никогда не повышал на него голоса. – Садись! И потрудись соблюдать субординацию!- Карл встал с кожаного кресла, которое также помнило не только его брата, но и руки, и прочие части тела молодой, но уже не свежей белокурой Евы, в обязанности которой входило, как выяснилось позже, многое. Открыл сейф, взял бутылку коньяка и пару стаканов.
-Вы мне хотите что-то поведать?
-Нет. Я хочу с тобой выпить.
-Вот так с утра?
-Помнишь старый анекдот? Почему премия не вручается в психологии, социологии и других общественных науках?
-Потому что все они получили ее в области литературы,- Андерс улыбнулся.
-Браво, мой мальчик!- они отпили из стаканов, закурили сигары.
-Если бы этой истории не было, ее надо было бы придумать. Она - бесконечна, и красивострашна, как песня Beatles: She is so Heavy!!!- Давняя привычка отождествлять события и всяческие моменты жизни, не столь прекрасные, с каким-либо произведением искусства. Не с материальной составляющей, а с эмоцией, которая была вызвана при контакте с шедевром. Как бы плохо не складывались дела - именно эти параллели заставляли напрячь воображение и память, тем самым хоть немного, но отвлекая от настоящего.
- Ой, дядя, давайте без сравнений! Вам - одно, мне другое совершенно. Вы опять про свою жизнь залихватскую, полную приключений ненужных и борьбу непонятно с чем и кем? Так это мы проходили… - Андерс хотел, было, усмехнуться, но, переводя взор с окна на свой уже пустой стакан, наткнулся на пепелящий взгляд Карла, и почувствовал ту оторопь, которую испытал в начале разговора. «Странно, был бы маленьким»,-подумал Андерс, «… как тогда… отец умер… страшно было по-настоящему только в тот момент. Был и студентом: «оторви, да брось», и школу помню, и били, и дрался, и так, что потом в больнице с переломами и ничего… а тут взрослый! Почему боюсь?»
- Я тебя мало о чем просил в жизни. Ты - блистательный молодой человек! Твои родители должны были тобой гордиться!.. Но есть такие вещи и качества человеческого существа, от которых я и мой брат, мм…- Поджарый старик начал, как это и бывало у него в минуты глубокого раздумья или попросту пытаясь найти подходящие слова, покусывать правую часть желтой нижней губы.- Пытались тебя уберечь… Волею не случая, а нашей, ты стал именно таким, каким ты есть!- Карл выдержал внушительную паузу, пристально оглядывая узел Андерса. «А ведь я научил малыша еще тогда… вязать этот чертов платок тремя способами»- это воспоминание ушло так же быстро, в одно мгновение, как и пришло.
- Так и о чем вы меня хотели попросить?
- Заметь, «попросить»! Ибо, как истинный приверженец своего дела, ты, естественно, напишешь статью в свойственной тебе манере, да так, что до ее несвоевременности абсолютно никому не будет дела. И DN-эшники в очередной раз умоются.- Карл всегда гордился своими людьми и не скупился на дифирамбы в их адрес, внушая каждому работнику, начиная с поломойки, что они лучшие, и редакция у нас лучшая, хотя в ряде случаев это и не соответствовало действительности. Объяснялось все довольно просто: «Это люди мои, и других у меня не будет. Надо уметь любить тех, кто с тобой работает».
- Я весь во внимании,- это была совершенная неправда. Коньяк в Андерсе чувствовал себя, как дома и сосредотачивал все его существо исключительно на тушение сигары в пепельницу. Выходило скверно.
- Ты не будешь ничего писать,- Карл замер в ожидании хотя бы удивительного «ЧТО?», но реакции не последовало никакой. Его где-то это даже разозлило. – Ты меня слышишь?
- Да, да,- не отвлекаясь от занятного на тот момент акта борьбы с углем, пеплом и сигарой, отрешенно, еле слышно проговорил Андерс.
И будто весь мир остановился. Всегда профессионально дерзкий, с амбициями, возведенными чуть ли не в абсолют, готовый дать по рукам любому, кто пытается лишить его работы, сейчас сидит и преспокойно занимается ерундой после таких известий.
- Может, ты меня не понял?- осторожно, шепотом спросил Карл, находясь в предвкушении не понятно чего, но чего-то грандиозного. Хотя рассчитывал он больше на шторм, чем на гладь мельничного пруда.
- Что ж, дядя. В таком случае отложите все дела и встречи на сегодня и велите Еве принести вторую бутылку. У вас, должно быть, веские причины, чтобы просить меня именно об этом.
На исходе 54 июня Петра Осиповича.
*
-Я - необычный студент. Вы меня не встретите ни в МГУ, ни в педе, ни в Гнесинке. Не увидите с горой учебников. И в строгом костюме, на выпускном, вы меня не узрите. ..Видите? Ну, вон там, толпа. Красивые молодые смеются. Наверное, защитились. Там меня тоже нет. А вон на лавочке сидит один и курит, и вид такой, будто не то что не сдал, а знает, что умрет через четверть часа. Так вот, это тоже не я. А это я. То самое воплощение серости. Нас не много. Вы не обязаны спрашивать наши имена, все равно не вспомните не то что имени, а как мы выглядим. И никто не в обиде. Так надо… кому-то. Не поверите, но мы не дружим даже промеж себя, таких же. У меня никого нет. Мои родители погибли два года назад. Я живу с этим чертовым стариком, который назывался когда-то другом семьи. Я с ним не разговариваю, как и ни с кем, впрочем. Ем отдельно. В маленькой комнате, пропахшей им же. Посуду не мою. Вообще ничего не мою. Он спрашивает меня о чем-то, пытается узнать, как у меня дела, короче хочет быть участливым. Я молчу. И ни капли то мне его ни жаль… Я не знаю что такое любовь. Может, и знал при родителях, но не помню. А старика я вовсе ненавижу. Ни за что. Просто… История моего существования хуже убогих дешевых и банальных книжонок с невнятным, а порой, как два пальца, сюжетом… Ну, да ладно, пошел сдавать…
**
-Господи, как я волнуюсь! У меня же гос!!! Я пять лет шел к этому! Мама! Папа! Как жаль, что вы только в сердце и на фотографиях… Но вы видите меня, наверное, и тоже переживаете. Отец! Я не подведу! Я готов! Я все знаю!.. Петр Осипович- замечательный человек! Вот, что значит друг. Я проникся к нему самыми светлыми чувствами. Конечно, отца он не заменил, но относился ко мне, как к сыну. Последние два года были крайне тяжелы для меня, для нас с Петром Осиповичем. Но, когда горе делится на всех, а не достается одному, все же, куда легче. И Сашка, этот замечательный, солнечный человечек, которую я очень люблю (женюсь осенью) мне очень помогла. Так, время- время… Зайка уже наверняка готова! Еще цветы надо купить! Зайду к ней! И на метро! У нее же тоже гос! Вечером посидим где-нибудь. Нет, лучше дома, втроем!.. Эх, прибраться не успел, жаль… Вечером быстренько пол протру… Побежал!..
***
-Какой день!.. Эх… А воздух!.. ммм!... Вот я и на воле… Нда… И куда идти?.. Хотя, стоп! В кармане, если волки не вытащили, адрес. Точно. Надо же, полтора года прошло, а бумажке хоть бы хны… Дядя Петя… Хоть бы раз появился… Или передачку какую… Сука… Ну, ладненько, айда к нему… Гульнем с месяцок, вернем должок гниде и восвояси… Бегать не буду… Пусть берут… Хотя, видно будет…
Вначале предпоследнего ноября Петра Осиповича.
*
-Я - атом, индивидуум, родившийся в зрелом возрасте, напрочь лишенный воспоминаний, проникающий во все без исключения реальности, абсолютная пустота, поедающий все грани, чистота моя и святость сродни им всем: Митра, Кришна, Осирис, Будда, Христос, воплощение всего сущего на земле, сверх человек или нечто…
-Бедный мой мальчик… Если бы не врачи, так все бы уже… Так и не оправился после смерти родителей. Забросил институт. Писал постоянно что-то. Долго писал... Мог бы я, конечно, ему помочь. Увести куда-нибудь. Так ведь нет. Никакой обремененности. Сидит себе в комнате, что-то пишет. У меня своя жизнь. Спасибо, что не мешал. Гениальность-это чреда предсказуемых элементов поведения, которые могут быть смодулированны. С сумасшествием дела обстоят в точности так же. И ни капли то мне его ни жаль… И виноватым я себя тоже не чувствую. Он омерзителен. Психическое заболевание сопровождается всегда соматическим, а телесные страдальцы капризны и не нужны никому. Никто меня не осудит. Да и потом. Был шанс заразиться. Болезнь чувствует жертву, имеющую обиду на кого-то, стресс, переживания. А где одинокому в таком возрасте взять хорошее настроение?..
первая и последняя глава.
На исходе 25 августа Петра.
-Мариш! Привет! Завтра мы с Шуркой решили сыночку пикничок устроить, в первый класс ведь послезавтра! Да, да в первый раз в первый класс! Подъезжайте с Петрушей к нам на дачу часикам. - Мама приложила трубку к плечу и, немного отклоняясь на шкаф прихожей, чтобы было видно молодого тогда и полного еще сил, но уже лениво развалившегося на диване и, смотрящего телевизор папу, голосом ничуть ни громче телефонного, без охоты спросила: «Шур, ну что, во сколько?»
- Ну, мы с Димкой раньше поедем! Мясо там, дрова. Давайте к двенадцати. И тебя пусть заберут, все равно через нас из города поедут.
Услышав в своей комнате родной уставший голос отца, слова не разобрав, кроме: « МЫ ПОЕДЕМ!», - Димка тут же поскакал в комнату, выронив из головы фланг наполеоновской армии, которая заняла выгодную позицию на подушке и поджидала пластмассового, но одинокого Кутузова.
- Куда?! Куда?!- Он вскочил на диван и плюхнулся на папин живот. – Куда?!
- О, какой слух у разведки! Все ведь выведает!- Отец схватил его на руки и лежа поднял над собой. – Шашлыки будем есть! Партизан! Только не так, как в Новый год – всю ночь на унитазе.
-Так-то ты не уследил!- у возмущенной мамы, только что вошедшей, получился такой ярковыраженный акцент на «ТЫ», что Димке стало чуть неловко.
- В этот раз мы этого не допустим! Да? Герой! Пойдем, уложу тебя.
*
Почему-то это единственное событие из детства особняком стоит в моей памяти. Но, а так ничего конкретного. Меня поймут, наверное те, у которых, как и у меня было все замечательно, без исключения. Ни бед, хоть и детских, ни страха, ни переживаний. Все обыденно и сладко. В окружении любви, поцелуев родителей, дорогих игрушек, сладостей, я проживал в царстве собственной прихоти. Ни разу не видел и не слышал, чтобы мама с папой ругались. Со мной занимались уроками каждый день, и, если я что-либо не понимал, то папа отодвигал все свои дела и принимал эстафетную палочку от мамы. Он часами объяснял мне принципы решений задач и уравнений с воодушевлением и страстью. После чего мы принимались за ужин. Мама восхитительно готовила. А после ужина меня ожидал сюрприз: как и всегда бесконечно интересные вечера с Петром Осиповичем- «профессором моего института сознания».
Он был другом семьи, но, вероятно моя заинтересованность в нем и эмоции с лихвой захлестывали те моменты, когда он общался с моими родителями. Или я попросту не помню эти стыки. Как будто бы он был только для меня и все тут. Никогда не видел, как он приходил и уходил. Но, когда я вбегал в свою комнату, он уже сидел на обветшалом, раскладывающемся кресле. Положив ногу на ногу, и, перелистывая мой дневник с наклейками на первой странице и далеко не с пятерками на последующих, он про себя мычал что-то на вроде стихов, но абсолютно невнятных. И время медленно густо текло. Неторопливая его речь обволакивала мой разум. Полное отсутствие непонятных слов. Просто о сложном. Это все было в раз и вместе. Такое ощущение, что я знал абсолютно все и про всех. Будто вселенная- это живой организм, который общается со мной посредством вот этого невзрачного мужичонки. Меня поражало то, что, как можно было одними дрянными названиями, как физика, химия, история, астрономия загнать в убогие рамки представления людей абсолютно святые вещи! По-настоящему насмехаться над природой, пытаясь объяснить все ее проявления цифрами, законами наивысшей степени невежества! Все переворачивалось. От убогих тарелок, стен комнаты, игрушек я улетал далеко-далеко, держа за руку моего таинственного учителя. Обессиленный я падал в кровать и засыпал сладким сном. Но наступало утро. Аромат горячих бутербродов, как легкий, летний, одинокий ветерок просачивался в мою комнату, но находил меня не сразу. Он словно набирался сил либо ждал кого-то, чтобы опуститься прозрачным теплым облаком. Чуть погодя, потянувшись, я резво вскакивал и бежал в ванную. Мысли были свежи, как никогда. Помнил я все, что со мной происходило ночью. И от этого был счастлив.
А теперь самое интересное!
Я- Дима. Мне семь лет и я- эксперимент. Все, что Вы прочитали вначале- это разные стороны моей жизни, взятые в один момент с точностью до секунды. Я привел всего четыре примера. На самом деле их тысячи. Это просто крайние противоположные точки. Ну, грубо говоря, представьте розу ветров. Север, юг, запад и т.д. Это тоже самое. Единственное, что сумасшедший дом- это последняя точка, и я там умру. А родился я очень больным ребенком, в следствии того, что от меня несколько раз пытались избавиться. Папа был очень талантливым , но бедным ученым и имел друга Петра Осиповича, практикующего психолога. Дела, как-то раз, у него не пошли в гору вплоть до попытки суицида. И он, не будь дураком, предложил родителям свои услуги в качестве сиделки. Ну, и попытаться повлиять на ход моей болезни. Конечно, они согласились. К семи годам я с трудом мог встать с кровати. Болезнь прогрессировала. Не координировал свои движения. Но мозг работал отменно. К пятнадцати я уже мог что-то членораздельно выговаривать. А ближе к дур дому, говорил, как в первом классе- там- то все и закончилось.
Суть эксперимента такова. Во время отсутствия родителей, передо мной разыгрывался спектакль. Разные люди. Разное отношение. Где он только находил людей? А вечером он много читал вслух. Кстати, эти люди, приходящие в квартиру на несколько часов, вели себя так, будто меня не было вообще. И день за днем. Новые люди, новые жизни. Родители ничего и не подозревали. Потом они попали в автокатастрофу. И предоставили своим уходом Петру полную свободу действий. Со временем перепуталась реальность с теми постановками. Я жил всеми, ощущая даже малейшие движения. Многое представлял, додумывал, но суть оставалась одной. Меня становилось все больше и больше. Вы спросите: « как же он все это чувствовал?»,-элементарно. Каждое утро Петр вводил меня в гипноз и записывал все, что со мной происходило после театра, чтения и сна. После моей кончины, собрав все материалы воедино, он выдвинул теорию о возможности на моем примере переживать несколько жизней одновременно. И стал нобелевским лауреатом. А Карл- это брат моего папы. Их мама, моя бабушка, развелась с дедом и, забрав двух из трех сыновей, уехала с любовником в Осло.
Но я все еще больной мальчик Дима семи лет от роду…
Кортусов Кирилл. Екатеринбург.
(0)
