когда ошалевшие воробьи купаются в лужах, а по улицам Миродара начинают течь реки грязной воды,
возле скобяной лавки «Слон и моська» появился странного вида гражданин. В
клетчатом поношенном пиджаке и допровских казенных штанах неопределенного
цвета. В гражданине очень трудно было
узнать бывшего миллионера Остапа Ибрагимовича
Бендера.
На потемневшей и потускневшей
кокарде герб города Киева почти не угадывался… Вместо лаковых штиблет на
его ступнях были надеты калоши разных цветов , потому, что нигде на прилавках Соломенного рынка не стояла полноценная пара - мера
предосторожности против краж. Остапа это мало смущало, он был задумчив. На похудевшем
лице застыло выражение потерянности и одновременно – тихой радости. Позади два
месяца заключения в допре, месяц из которых Остап провалялся в лазарете
(последствия той самой знаменательной ночи, сильнейшее воспаление легких),
позади две недели пешего перехода до Миродара, а впереди – безмятежное
существование в рядах служащих. До уровня управдома он дослужится, конечно же.
Надо бы сначала приодеться и получить паспорт, подумал Остап. Но из всех
документов у него была в наличии лишь справка из лазарета одесского допра
- о том, что он не является
носителем холеры и чумы. Остап решительно вошел в лавку и поздоровался тоном
бодрого, но нечестного человека. Жорж Баранников, нэпман первой волны, и
владелец ряда лавок на Соломенном рынке с пристрастием осмотрел гостя. От его
взгляда Остапу стало немного не по себе. Это был взгляд очень жадного человека,
и такие личности Остапа раздражали.
- Сколько стоит фунт гвоздей,
десятый номер? – спросил бывший миллионер у настоящего непмана.
- Пятиалтынный. Гвоздильная артель Симеона Жука, первый сорт товар.
- А нет ли у вас, например,
холеры или чумы? – поинтересовался возродившийся и восставший из пепла
сожженной хрустальной мечты детства великий комбинатор. – Я инспектор из Главздрава губернии, и
совершаю командировку. Служебную.
Жоржа Баранникова всегда смущали инспектора. Фининспекторы или инспектор из Главздрава для него не составляли
особой прелести, и он внутренне
приготовился сказать нелепость.
- Холеры, спрашиваю, нет в
городе, папаша? Остапу начинало нравиться играть очередную роль, тем более, что
собеседник так привычно занервничал. План захвата города
созревал синхронно с искренней растерянностью Баранникова. Мысли и проекты
текли потоком со скоростью течения бурной весенней горной реки. Остап возрождался.
(0)
