кем-то, он с вами разговаривает, смеется, считает себя умным, красивым,
успешным. Точку зрения какую-то высказывает, положением своим в обществе
гордится. А меж тем внутри него копится говно. Оно медленно
вырабатывается в его утробе, ползет по кишечнику, побулькивает и воняет.
Правда, почувствовать вонь нам сложно, ибо она заперта в кишках до поры
до времени, но можно не сомневаться: она есть. Подумайте, ведь стоит
говну выползти наружу при посторонних, как репутация человека будет
загублена на корню. О нем будут думать только и исключительно как об
обосравшемся. Он может быть выдающимся специалистом, замечательны
собеседником, тонким остряком, внимательным слушателем, любящим
родителем и почтительным ребенком, но стоит нам узреть его говно, как он
тут же становится для нас засранцем. Разве мы не знаем, что он полон
говна? Нет, нам это прекрасно известно, но мы лицемерно молчим. Мы
делаем вид, что говна в собеседнике нет. Что оно не бурлит буквально в
полуметре от нас, стиснутое его кишками, что оно не вылетит тугой
вонючей струей через полчаса, когда он забежит в туалет, потея от страха
не успеть. Мы стараемся не думать о том, что говно это, вылетев под
напором, загадит прекрасный белый унитаз, этот образец изящества и
формы, это фарфоровое воплощение грации и гордости. Говно будет стекать
по нему, оставляя жирный коричневый след, безнадежно загаживая
безупречную белизну совершенства. Мы стараемся не думать о том, как наш
собеседник будет кряхтеть, стараясь выгнать из своего нутра частичку
себя, частичку, которую он сам в себя загнал, измусолил, переварил,
выжал все соки, в буквальном смысле превратил в говно, и теперь
выбрасывает, как надоевшую игрушку. Нас окружает говно, господа. Все
наши собеседники носят в себе говно. Но сами они еще большее говно, чем
то, что с кряхтеньем и пердежом высирается ими ежедневно в туалетах.
Задумайтесь над этим.
(2)
