****
Я забрел в старые развалины какого-то каменного замка. Его хорошо было видно с Восточного холма, но труднодоступность этого места была вызвана гористым уступом, расположившимся поперек дороги, и сыпучестью песков и камней, делавших этот путь опасным для жизни. Но вот я уже несколько дней стоял с мольбертом и изучал древние руины, нанося краски на только что выделанный холст. У меня еще был отличный восьмикратный бинокль, который я обменял на ярмарке за одну из своих ранних работ, впрочем, далеко не лучшую из того, что я успел создать к тому моменту.
Внешне сооружения напоминали разорванный каменный занавес, низко стелившийся по земле, отдельные башни сохранились полностью, но вьющиеся растения, сочившиеся из стен, давали начало медленному разрушению некогда еще процветающей эпохи. Я заключил, что время - убийца последовательно выбирающее себе новые жертвы, однако некоторыми довольствуются довольно-таки долго, но оно изменчиво, и рано или поздно даже лучших из них постигает погибель, и лишь время обретает бессмертие. Так я рассуждал, пока не вошел вовнутрь крайнего бастиона.
В темном углу в конце зала стоял деревянный стол, тускло освещенный догорающей свечой. Я не заметил в начале, что на стуле кто-то сидит, но после того как некто пошевелился, нагнув свою сутулую спину, произошло кратковременное «затмение» и показался тощий как спичка силуэт с ярко выраженным ореолом. «Олла!» - произнес я на всякий случай, хотя так и не был уверен, что вижу все-таки человека.
Очевидно, он меня услышал и поэтому попытался повернуться, но жуткий треск его слабых костей, похожий на лязганье железных оков, причинил ему сильную боль и, упав на поддерживающую его спинку стула, издал ужасный протяжный стон, который многократно отразился от стен и затем медленно ушел в землю. Я поторопился ему помочь, но его шкурка оказалась такой тонкой, что пока он делал вторую попытку повернуться, она полностью сползла с него, и я успел намотать ее на свою руку.
«Покорнейше благодарю» - произнес старик, чуть не задев меня своими длинными тараканьими усами. Он протянул мне иссохшую руку и я возвратил ему его кожу. «А я не заметил». – Пробурчал он. – «Здесь все такое ненадежное». – Потом он попросил у меня немного краски и, т.к. я взял с собой все необходимые аксессуары, то принес ему один тюбик, который он выдавил на себя и затем натянул свою шкурку.
«Я здесь нахожусь еще не так долго», - заговорил он, - «но постоянная жара угнетает меня и вот за десять лет я высох как мумия и подобно призраку скитаюсь в стенах этих развалин, которые с каждым годом становятся все ненадежнее и ненадежнее. – «Как ты сюда попал?» - спросил я его. – «Меня принесло сюда мое же воображение. В последние дни перед моей кончиной я пребывал в забытье. Кисть перестал держать еще раньше, но, погружаясь в сон, я мысленно рисовал себе сюжеты невоплощенных в действительность идей. Я натягивал полотна от неба до земли, с одной части света до другой, и рисовал настолько быстро, что едва успевал за проносящимися в голове образами. Были картины и очень маленьких размеров. Тогда я уменьшался в сотни, тысячи раз и, проникая вовнутрь, становился элементом этой картины; я познал формулу! – нет… я тебе ее не открою, чтобы познать ее, мне понадобилась целая жизнь! На ее закате я, наконец, понял и мог осознать интуитивность творческого процесса. Куда там до меня всяким психологам и философам – исследователям человеческой психики! – они как слепые ходят без проводника и падают в яму неопределенностей». – «Так Вы нашли своего проводника?» - «Я сам проводник. Мне не нужна посторонняя помощь»
Тут он достал кожаный чехол и вытащил оттуда три свертка, но сразу же все уронил. – Помоги мне, юноша! – дрожащим голосом произнес он. – Это бесценнейшее сокровище!
Я подхватил свитки и аккуратно медленно стал их развертывать. Пыль поднялась в воздухе и я даже прищурил глаза. Это были картины. Три совершенно одинаковые картины. Там изображен этот самый старец. Он одиноко сидит в пустыне на Виндзорском кресле. Вместо опор этого кресла - изогнутые в спираль овальной формы усы старика. Взгляд его ничего не выражает. Он безумен. Его взор устремлен в даль, где в самом центре картины, сливающаяся с горизонтом, клубится бесформенная масса в голубых, розовых и лиловых тонах. Человек в кресле обнажен, лишь на ногах свисает алая атласная ткань, которая стелется по песку. Небо преимущественно кофейного цвета. На нем собираются в кучку маленькие блестки. Колорит в целом беден, но создает впечатление пустынного одиночества. Я поднял глаза.
- Ну, что, посмотрел? Это три совершенно разные картины. - И тихо закряхтел от удовольствия.
- Вообще-то я не усмотрел ни одного различия на этих полотнах. Может быть на свету появятся другие оттенки?.
- Ты хочешь сказать, что я дальтоник? – и обнажил свою беззубую пасть.
- Я не хочу сказать, что Вы дальтоник, но я, насколько могу судить об этих картинах, просто не вижу разницы между ними.
- Дурак! – выругался старик и с силой вырвал у меня все свитки (откуда у него только сила появилась?). – Вот смотри, глупый мальчишка! На первой картине изображен я в пустыне. Пустыня- это пустота моего творчества, в которой я пребываю в данный момент времени. Аморфное облако в дали – это бурное творчество, которое меня ожидает в будущем. Но на первой картине я думаю, что сейчас у меня нет никаких идей, чтобы создать мое произведение. На второй я начинаю фантазировать и смешивать различные образы между собой. На третьей я понимаю, что ничего придумать не смогу и это лишь головная боль и напрасная трата времени. Так что я прекращаю думать об этом в ожидании лучших дней.
Тут старик подскакивает и хлопает мне по носу своими свитками. Довольный он смеется как ребенок.
- Да Вы – ненормальный, выживший из ума старик! Морочите мне голову какими-то бредовыми идеями. Кто будет писать три одинаковые картины и объяснять всем внутреннюю часть написанного. Могли бы хоть мимику менять у старика. А так лишь это просто перепечатки. И никакой ценности они собой не представляют!
Безумец внезапно исказился в лице и повалился на землю. Он жалобно застонал, а его косточки захрустели. Я попытался ему помочь, но как только к нему приблизился, он затих, а затем накинулся на меня. Мне ничего не стоило подняться вместе с ним на ноги. Он был так легок как пучок хвороста и я побоялся его снять, чтобы не порвать на части.
- Что ты ко мне привязался?! Что тебе от меня нужно?!
- Идем и не спрашивай, сейчас увидишь!
Тогда мы спустились в подземелье. Я зажег факел и мы проникли сквозь медную дверь вовнутрь. Он водил меня по галерее и показывал все картины, которые написал после смерти или те, которые никто не видел при жизни. Тут мы оказались в большом просторном зале, где висели его самые лучшие картины. Их было всего три. Я был вне себя от восхищенья. Я мог ими любоваться бесконечно, но старик сказал, что время у нас на исходе и пора выходить наружу.
Только он просил меня никому не рассказывать о том, что я здесь видел и особенно про те три – совершенные.
Я вышел на свет и меня чуть не ослепило. Потом долго поднимался на холм и все находился под впечатлением увиденного. Не заметил, как вошел в город, прошел несколько кварталов и кто-то меня дернул за руку. Это была моя знакомая девушка.
- Я тебя несколько раз звала, но ты как будто погрузился в раздумья. Раньше ты меня замечал с первого раза!
- Сейчас тоже …- улыбнулся Дали. Но девушка состроила недовольное лицо.
(0)
