Как оценивают критики

Рассказывают, что А. С. Серафимович, принимая зарубежных гостей, среди которых были Анри Барбюс и Мартин Андерсен Нексе, достал с полки огромную папку с машинописной рукописью и, держа ее на весу, проговорил с оттенком торжественности в голосе:

— Дорогие друзья! Запомните это название — «Тихий Дон». И имя автора запомните — Михаил Шолохов... Вот вам мое слово: вскоре его узнает вся Россия, а через два-три года — и весь мир...

Автор «Железного потока» в то время был редактором журнала «Октябрь», он одним из первых прочел начальные части романа, написанного мало кому известным молодым писателем с Дона.

Минули считанные годы, и Шолохова, действительно, узнал весь мир... А шел ему, когда «Октябрь» стал печатать роман, всего лишь двадцать третий год.

В наши дни двадцатилетние порой еще сидят за учебниками и только мечтают о самостоятельной жизни, а в те бурные времена юноша из станицы Вешенской уже имел за плечами трудовую биографию, которой, как говорится, хватило бы не на одного: учитель в школе для малограмотных крестьян, служащий ревкома, делопроизводитель в заготконторе, — это у себя на Дону; а когда поехал в Москву поступать на рабфак, то «для поддержки существования» вынужден был овладеть еще и специальностями каменщика и грузчика.

Но, пожалуй, самая памятная строка в биографии молодого Шолохова — та, что связана с его службой в продотряде, куда он вступил добровольцем, — реквизировать у кулаков хлеб, необходимый голодающей России, орудовать пулеметом на боевой тачанке! «С 1920 г. служил и мыкался по Донской земле, — расскажет он позже.— Гонялся за бандами, властвовавшими на Дону до 1922 г., и банды гонялись за нами. Все шло, как положено. Приходилось бывать в разных переплетах».

Один из «переплетов» — когда продармеец Шолохов попал в плен к махновцам, допрашивал его лично батько Нестор и не расстрелял только из-за малолетства, но пообещал: во второй раз попадешься, повешу обязательно.

Восемнадцатилетний Шолохов был уже автором многих пьес для местного драмкружка, в газетах и журналах один за другим стали появляться его фельетоны и рассказы; за два года до «Тихого Дона» он издал в Москве новеллистические сборники «Донские рассказы» и «Лазоревая степь» — около тридцати произведений.

Столько успеть в ранней молодости! Но в те годы и Фурманов начинал примерно так же, и Николай Островский, и Аркадий Гайдар; а Александр Фадеев, ставший в двадцать с небольшим лет автором своего знаменитого «Разгрома», до этого не только успел написать «Рождение Амгуньского полка» и «Разлив», но и узнал революционное подполье, был комиссаром бригады дальневосточного партизанского соединения, в числе героических делегатов X съезда партии участвовал в штурме мятежных фортов на кронштадтском льду.

Появление «Тихого Дона» (первая книга увидела свет в 1928 году:) стало большим событием всей литературной жизни. Читатели в разных концах страны заметили произведение, его перепечатала «Роман-газета», вскоре заговорила о Шолохове и критика, — впрочем, далеко не единодушно: одни рецензенты горячо хвалили новое произведение, другие на первых порах довольно смутно понимали, что за книга легла на их стол, какого масштаба эти типы и характеры — Григорий Мелехов, Аксинья, Ильинична, Бунчук... Им казался странным и сам выбор темы, и то, что главным героем повествония Шолохов сделал человека такой неуравновешенной натуры и путаной судьбы, да к тому же писал о нем с явным сочувствием... Недовольство критиков этого рода было столь велико, что автора стали обвинять во всех смертных грехах, вплоть до «сочувствия кулацким настроениям».

Сегодня невозможно без улыбки вспомнить, как непоследовательны были противники романа: то начисто отрицали какую-либо его художественную ценность, то вдруг заявляли, что молодому литератору из Вешенской ни за что в жизни не создать было такого потрясающего литературного шедевра.

Говорим: нельзя без улыбки вспомнить, — а между тем самому Шолохову в те давние годы — за рабочим столом, над белым листом, где еще только вырисовывались заключительные части романа, — ему-то было явно не до смеха. Об этом можно судить по сохранившейся странице письма к Серафимовичу, пронизанной сердечной болью и недоумением: «Горячая у меня пора сейчас, кончаю третью книгу, а работе такая обстановка не способствует. У меня рука останавливается, и становится до смерти нехорошо».

Факты эти давние, можно сказать, быльем поросли. Но мне думается, что знать о них должен и сегодняшний читатель, чтобы в полной мере оценить творческий и гражданский подвиг художника: автор «Тихого Дона» велик не только тем, что создал эту замечательную книгу, но еще и тем, что сумел выстоять, не опустил руки в труднейшей обстановке, довел замысел до конца!

За талантливый роман тогда вступились Фадеев и Горький, сам нарком Луначарский сказал, что произведение Шолохова «напоминает лучшие явления русской литературы всех времен» В А. С. Серафимович опубликовал в газете «Правда» статью с теплым напутствием молодому автору, говоря, что народился «писатель особенный, ни на кого не похожий, — с своим собственным лицом, таящий огромные возможности...».

Так начал «Тихий Дон» свой большой путь, все набирая и набирая высоту, — судьба этой книги (у книг, как известно, тоже свои судьбы, часто весьма похожие на человеческие) могла бы в свою очередь стать занимательным драматическим сюжетом, где есть все — и свои конфликты, и забавные казусы, и торжество справедливости. Это был бы рассказ о том, какое горькое разочарование пережил молодой автор, когда, написав половину книги, вдруг понял, что получается совсем не то, чего хотелось (первый вариант произведения назывался «Донщиной»), —и гора написанного была отодвинута в сторону, все пришлось начинать заново, по более широкому плану, с первого листа; и потом еще не раз — не без внутренних мук — он отказывался от готовых глав и целых сюжетных линий: была вынута из повествования история пребывания Григория Мелехова в Первой Конной, дальнейшие события, случившиеся с отцом и сыном Листницкими, — из ста печатных листов, написанных Шолоховым, в окончательный вариант «Тихого Дона» вошло восемьдесят пять. Роман уже стал достоянием широкого читателя, а писатель между тем все продолжал работать над текстом.

Подсчитано, что Шолохов писал книгу около пятнадцати лет. Когда в 1940 году были сданы в печать заключительные главы эпопеи, про ее, автора можно было сказать: начинал он публикацию мало кому известным молодым вешенским литератором, а завершал уже маститым художником с мировым именем, — в десятках стран читатели узнали историю донского хлебороба Григория Мелехова, тиражи изданий романа на всех языках постепенно достигли поистине астрономических цифр. Обстоятельства тех или иных отдельных публикаций могли бы, без сомнения, дать воображаемой «биографии» романа не одну занимательную страницу: как над переводом «Тихого Дона» вырастали целые переводческие династии, дело отца продолжал сын; как в некоторых странах Шолохова стали издавать чаще, чем своих любимых классиков; как шолоховское произведение не раз становилось сильнейшим оружием в руках борющегося зарубежного пролетариата; и, напротив, как нечистыми руками иных реакционных издателей текст романа грубо искажался, с помощью всевозможных купюр и «вольностей перевода» его старались повернуть против революции и парода, о котором писал Шолохов, против него самого. Гитлеровцы, придя к власти в Германии, жгли на кострах «Тихий Дон» вместе с другими прогрессивными книгами; через тридцать лет экземпляры романа с той же беспощадностью уничтожали маоисты, по иронии судьбы назвавшие себя проводниками «культурной революции»...

И все-таки в полувековой истории этой книги горестных дней было несравненно меньше, чем светлых. Были и поистине «звездные» моменты — когда писатель стал Героем Социалистического Труда, лауреатом Государственной и Ленинской премий; когда в 1965 году ему присудили высшую международную премию по литературе — Нобелевскую: в Стокгольмской ратуше под рукоплескания фрачной публики ему был вручен лауреатский диплом — ничего не поделаешь, шведское жюри больше не могло «не замечать» книгу советского писателя, о которой целый мир говорил как о произведении подлинно гениальном. Секретарь Шведской академии доктор К. Р. Гиров на банкете произнес тогда примечательные слова: «Такое эпическое произведение, как ваше, могло быть написано с огромным размахом, с широким кругозором, с бурным, но величественным потоком эпизодов и фигур, с уверенным мастерством решения темы, — и уже в силу всего этого оно стало бы шедевром, который никогда не будет забыт. Его можно бы пронизать живым ощущением драматической обстановки, острым взглядом на каждую подробность, имеющую художественное значение, страстным сочувствием судьбе человека, — и все это сделало бы его произведением, всегда любимым. Соединение же обеих возможностей является приметой гения, вашего гения...

Этот двухтомник придет к читателю в канун большого события в жизни Шолохова. Ему исполняется 75 лет, Михаил Александрович родился 11 (24) мая 1905 года.

Становление Шолохова-писателя таит в себе некий серьезный урок: надо быть исключительно внимательным к молодым талантам, верить и поддерживать их — со всей полнотой души! Всегда помнить, как это бывает в самой жизни, как произошло с Михаилом Шолоховым. Жил рядом, делил с хуторянами хлеб-соль, корпел над своими хлопотными бумагами, — а потом стал великим художником. И односельчане не без некоторого внутреннего изумления начинают припоминать: ну да, как же, такой он и был всегда — общительный, со стариками любил посидеть на завалинке, все выспрашивал их... Еще песни охотно пел, «дишкантил» прекрасно — как затянет нашу казачью...

И участники московской литературной группы вспоминают: действительно, появлялся в 20-х годах, говорил, что приехал с Дона на рабфак устраиваться... Литературная группа блистала своими корифеями, а тут деревенский паренек, заморенный какой-то (тогда Шолохов через биржу труда устроился чернорабочим — днем таскал камни, а по ночам писал). На парня с Дона мало кто обратил внимание. «Был Шолохов крайне застенчив, — напишет потом в своих воспоминаниях один из участников литературной группы.— Читал невыразительно, однотонно, неясно выговаривая слова. Нельзя сказать, чтобы рассказ произвел особенно сильное впечатление...»

Он стал писателем с мировым именем. Государственным деятелем. Академиком. Бессменным народным депутатом... Он стал Шолоховым, вот что самое главное! «Национальным героем советского народа» назвал Шолохова декан Шотландского университета Сент-Эндрюс во время торжественной церемонии присуждения автору «Тихого Дона» почетной степени доктора прав.

Теперь целый мир, не только земляки, с изумлением перебирает прошлое, каждый шаг замечательного художника.

Словно всматриваясь в молодость Шолохова, говорил Г. М. Марков в докладе на Шестом писательском съезде, в том месте, где речь зашла о творческой смелости начинающих литераторов: «По хуторам и станицам колесит юный продработник, охваченный одним желанием: побольше, как можно побольше взять хлеба для голодной, разрушенной страны... Вокруг — ни редакций, ни издательств, а у паренька в думах вызревает замысел «Тихого Дона». Как пчела с цветка берет драгоценный нектар чуточку за чуточкой, так и он, будущий наш прославленный романист, откладывает до поры до времени в своей памяти то одну подробность, то другую деталь, которых ему потребуется потом неисчислимое множество. В душе его крепнет решимость, созревают силы для дерзновенного подвига.

Представьте на минуту: оробел бы молодой художник перед громадностью своего замысла, перед сложностью конфликтов и коллизий времени. Не по себе становится от одной мысли, что бы мы потеряли, какого сокровища не получил бы наш народ...»

Известны высокие оценки творчества Шолохова, его огромной общественно-политической деятельности, данные Роменом Ролланом и Горьким, Вилли Бределем и Луначарским, Долорес Ибаррури и Пальмиро Тольятти, Фединым и Анной Зегерс, Джеком Линдсеем и Джеймсом Олдриджем.

Национальный герой... А он, открытый и сердечный, с такой неистребимой усмешливостью в уголках глаз, стоит под шквалом этих высоких проницательного понимания всего происходящего вокруг.

«Он все такой же», — говорят о нем в станице Вешенской.

Все такой же — станичник, труженик.

Кто бывал в Вешенской, знает, — здесь по-крестьянски встают задолго до солнца. Но вспоминают: как бы рано ни пробудился станичник, и до войны, и после войны, окно в шолоховском доме на высоком донском берегу уже светится, писатель уже работает...

Хорошо известно о Шолохове — одном из руководителей писательской организации страны, члене редколлегий журналов, о Шолохове - академике и Шолохове-депутате, его заботах, поездках, встречах.

Какой надо обладать жизнедеятельностью, чтобы совмещать все это с творческой работой — главным делом жизни! Однако сам писатель объясняет: «Если бы я уединился, если бы я жил под стеклянным колпаком, то и герои моих книг были бы какие-нибудь стеклянные или пластмассовые».

Писатель с мировым именем в первые же дни войны, отдав свою государственную премию за «Тихий Дон» в фонд обороны, уходит на фронт газетным корреспондентом, пишет под огнем, пишет, только что перенеся контузию, пишет, похоронив мать. Он приехал в Вешенскую, чтобы эвакуировать семью, они выезжали под бомбами, мать замешкалась на минуту, сказала: «Отъезжайте, я сейчас», — бомба разорвалась в двух шагах, и тут же запылал дом. Сгорели рукописи, вторая книга «Поднятой целины», заметки... Когда он лотом будет писать роман об этой войне, о тех, кто сражался за Родину, там будет страница, где старшина, по-стариковски трудно преклонив колена над дорогой могилой, скажет еле слышно о том, что отольются эти слезы врагу, когда мы пойдем назад — такими тяжелыми шагами пойдем, что затрясется земля под ногами у немцев. «Может, и до вашей могилки долетит ветер с Украины...»

Велики заслуги Михаила Александровича во всеобщей борьбе за мир, так широко развернувшейся в нашей стране в послевоенные годы. Вместе с А. Фадеевым, К. Фединым и другими он был одним из авторов известного открытого письма советских писателей «С кем вы, американские мастера культуры?» (1947). Активно участвует Шолохов в различных всесоюзных и всемирных форумах борцов за мир, является членом Советского комитета защиты мира. Широкий международный резонанс получил его призыв к писателям всех стран сесть за «свой круглый стол» для «взаимного духовного обогащения и познания» (Письмо в редакцию журнала «Иностранная литература», 1955). Исключительно плодотворны поездки писателя в разные страны Европы, Азии, Америки, его постоянные личные контакты с такими известными художниками слова, как Ханс Шерфиг и Мартти Ларни, Луи Арагон и Чарлз Сноу, и многими другими. Перу Шолохова принадлежат яркие выступления в защиту мира: «Свет и мрак» (1949), «О маленьком мальчике Гарри и большом мистере Солбери» (1960) и другие.

Как Шолохов работает над своими книгами? Еще кое-что мы знаем о «предстольном» периоде: много ездит по стране, в особенности, по степям родного Дона, часто наведывается на полевые станы, к пахарям, трактористам; внимателен он к людям в любой ситуации — на рыбалке, в попутной машине, во время депутатского приема, ему интересны не просто «типажи», а живая жизнь, мечты и надежды людские, заботы, поиски.

Л потом, когда он остается один на один с чистым листом? Только сличение разных печатных вариантов позволяет представить, каких невидимых миру творческих мук стоит ему та или иная глава, тот или иной образ. Он пишет медленно, но пишет вещи, которые всякий раз делают целую эпоху в литературе. Так было не только с «Тихим Доном», но и с «Поднятой целиной», с «Судьбой человека».

Невозможно и на минуту заглянуть в шолоховскую «скворечню» (как называет сам писатель свой рабочий кабинет на верхотуре вешенского дома): какие превращения, варианты претерпевает та или иная романная ситуация? Какие чувства владеют при этом автором?

Никто не знает.

Или, напротив, все знают? Потому что и страсти, и заветные желания, и любые жизненные искания автора — все в его произведениях, в образах и идеях знаменитых шолоховских книг.

Однажды писатель словно приоткрыл для нас дверь «скворечни» — когда поделился своими представлениями о писателе за рабочим столом.

«Не может быть художник холодным, когда он творит! С рыбьей кровью и лежачим от ожирения сердцем настоящего произведения не создашь и никогда не найдешь путей к сердцу читателей. Я за то, чтобы у писателя клокотала горячая кровь, когда он пишет, я за то, чтобы лицо его белело от сдерживаемой ненависти к врагу, когда он пишет о нем, и чтобы писатель смеялся и плакал вместе с героем, которого он любит и который ему дорог...»

В этом высказывании — весь Шолохов.

Прочитав третью книгу «Тихого Дона», А. М. Горький сказал об авторе: «Он пишет, как казак, влюбленный в Дон, в казацкий быт, в природу...»

Любовь вообще чувство деятельное, сыновнее же отношение Шолохова к отчему краю, так восхитившее Горького, оказалось чувством на редкость плодотворным. Сам казачий край теперь нередко называют Тихим Доном, два этих слова, как бы уже оторвавшись от книжной обложки, звучат в названиях колхозов и пароходов, фирменных поездов и санаториев, школ и боевых самолетов.

Именно с шолоховским романом Донщина по-настоящему открылась мировой литературе и сам Дон стал неотделим от имени Шолохова, как Днепр — от Гоголя, Рязанщина — от Есенина, Волга — от Горького...

А ведь было время, — это относится даже и к первым советским го--дам, — когда упоминание о Доне, донском казачестве рождало у читающей публики ассоциации в высшей степени смутные и тревожные.

Что знали о казаках? С одной стороны, потомки дерзкой вольницы, сумевшей добиться своего даже в чудовищной действительности российской крепостной державы; беглые холопы, бунтари, Стенька Разин, Пугачев, Болотников... А с другой, казаки — нечто пугающее, те, что пороли нагайками студентов, разгоняли маевки, потопили в крови Девятьсот пятый...

Но казаки - это ведь и легендарная Первая Конная, слава и оплот молодой Советской власти! Сам Буденный — из .казачьего хутора Козюрина... Что же они за люди, в конце концов, эти казаки, какие на самом деле? Шолохов ответил так, как может ответить лишь самое искусство. Он сделал читателя старожилом казачьей станицы, посадил с хозяевами куреня за один стол, взял в поле «сены ставить», на рыбалку, на ток. Казак не в сапогах и не на коне с пикой, а в сыромятных чириках, с граблями в руках, с ребенком на коленях, с любушкой у плетня... Роман развеял мистическую, «загадку казака». Не поражая читателя экзотикой, не потрафляя и тем, кому для любого сложного жизненного явления нужна формула-отмычка в два слова, Шолохов рассказал о жизни трудной и противоречивой, о людях, не претендующих на приятность (приятного человека среди героев Шолохова нет ни единого — ни к Подтелкову, ни к Аксинье, ни тем более к Григорию Мелехову это определение нисколько не подходит). Он вывел характеры людей грубых и душевных, гордых и во многом спутанных по рукам и ногам сословными предрассудками.

Источники:

• Шолохов М. А. Тихий Дон: Роман в 4-х книгах. Кн. 1-2. Вступ. статья В. Литвинова.— М.: Худож. лит., 1980.— 656 с. (Б-ка классики. Советская литература)

Аннотация: В том входят первые две книги романа М. Шолохова «Тихий Доя», раскрывающего, по словам А. Толстого, «тему рождения нового общества в муках и трагедиях социальной борьбы». Трагическая судьба главного героя романа Григория Мелехова как бы символизирует гибельность «третьего пути» между двумя насмерть борющимися силами.