В апреле 1851 года Лев Толстой вместе с братом Николаем уехал из Ясной Поляны на Кавказ. Николай ехал на службу: он числился в артиллерийской бригаде, расквартированной на Тереке. С какой целью ехал Лев, было неясно: то ли просто проехаться, то ли служить в действующей армии. О неопределенности цели свидетельствует и то, что Толстой не подготовил нужных документов. На Кавказе это осложнило его зачисление на службу.
Путешествие было долгим — больше месяца. Ехали через Москву, Казань, плыли по Волге до Астрахани.
Только к июню братья Толстые добрались до станицы Старогладковской — места службы Николая. Лев записал в дневнике:
«Пишу 1 июня в 10 ночи в Старогладковской станице. Как я сюда попал? Не знаю. Зачем? Тоже».
Можно только поражаться глубине и постоянству толстовских сомнений в своем предназначении. Больше месяца, во все время путешествия, имея рядом такого умного собеседника, как брат Николай, который понимал «все тонкости жизни». Лев не пришел к однозначному ответу на вопрос: чем он будет заниматься на Кавказе и, главное, каково его будущее призвание?
У абсолютного большинства двадцатилетних людей если и появляются подобные мысли, то они связаны с поиском спасительного выхода из житейской пустоты. Природа толстовских сомнений иная. Они происходили не от слабости или растерянности перед многоликостью жизни. Это были сомнения человека, постоянно занятого размышлениями о смысле своего существования, о том, на что употребить огромные душевные силы, которые он в себе чувствовал.
Толстой не зря считал, что неполных три года, проведенные на Кавказе, были временем его наибольшего душевного роста; все выше становились его требования к себе.
Брат Николай часто и надолго уезжал по службе, и Лев оставался в одиночестве. Но он не жил в станице как скучающий путешественник. Даже развлечение охотой превращалось для него в наблюдение за природой и жизнью казаков. Впоследствии это отразилось в кавказских повестях и особенно в повести «Казаки», которую он писал с перерывами десять лет.
Он записывал казачьи песни, делая научные наблюдения, которые составили бы честь специалисту. Готовился к зачислению на службу в артиллерийскую бригаду и участвовал в качестве волонтера в операциях против горцев. (В январе 1852 года после экзамена на звание юнкера Толстой был зачислен на военную службу фейервейкером 4-го класса.) Изучал местные языки и говоры, много читал, переводил на русский язык «Сентиментальное путешествие» своего любимого писателя Стерна. И это далеко не полный перечень занятий Толстого.
В это время писались и по нескольку раз переписывались страницы повести «Детство». Работая над нею, Толстой заметил в дневнике:
«Слог слишком небрежен и слишком мало мыслей, чтобы можно было простить пустоту со-держания».
Если Толстой так относился к повести, признанной одной из лучших в русской литературе, то можно понять крайнюю степень его требовательности к себе и в дневниковых записях, и в повседневной жизни. Он хотел быть мужественным и храбрым и добился этого — окружающие почитали его за храбреца. На охоте подпускал огромного кабана на такое близкое расстояние, что от выстрела подгорала щетина. Участвовал в многочисленных операциях против горцев и однажды чуть не был убит снарядом, угодившим прямо в колесо пушки, которую он наводил.
Он всегда поступал согласно законам чести, но в мыслях и дневниках часто корил себя за трусость, бесхарактерность, лень. Можно улыбнуться, зная то, чего не знал молодой Толстой: что и восьмидесятилетним стариком он останется так же требователен к себе, так же будет корить себя за отступление от нравственных законов.
4 июля 1852 года Толстой отослал рукопись «Детства» в лучший журнал того времени — «Современник», который редактировал Некрасов. Письмо, которым сопроводил рукопись двадцатитрехлетний автор, заканчивалось словами:
«Я убежден, что опытный и добросовестный редактор — в особенности в России, — по своему положению постоянного посредника между сочинителями и читателями, всегда может вперед определить успех сочинения и мнения о нем публики. Поэтому я с нетерпением ожидаю вашего приговора. Он или поощрит меня к продолжению любимых занятий, или заставит сжечь все начатое».
С такой чистотой уверенности могут писать только гении.
В день своего рождения Толстой записал в дневнике:
«Мне 24 года, а я еще ничего не сделал. Я чувствую, что недаром вот уже восемь лет борюсь с сомнениями и страстями. Но на что я назначен? Это откроет будущность. Убил трех бекасов».
Будущность не заставила себя ждать: на следующий день Толстой получил ответ из «Современника». Некрасов стал первым из профессиональных литераторов, кто оценил толстовский талант. Вместе с перечислением достоинств присланного текста он сообщил о своем решении опубликовать повесть в ближайшем номере журнала. 6 сентября 1852 года, через два месяца после того, как Толстой отправил рукопись, «Детство» было опубликовано. Повесть была замечена критикой; Толстой с радостью читал одобрительные отзывы.
Впервые за время пребывания на Кавказе Толстому пришла мысль об отставке:
«Служба мешает двум призванием, которые я единственно сознал себе, особенно лучшему, благороднейшему, главному, и в том, в котором я более уверен найти успокоение и счастье».
Итак, после восьми лет сомнений и поисков, Толстой впервые твердо определил два главных своих призвания. Первым и главным была литература, вторым — улучшение жизни крестьян, о которых он не забыл на Кавказе.
Но Толстой понимал и чувствовал, что возвращаться в Ясную Поляну, вести сравнительно спокойную жизнь ему еще рано. Его душа требовала жизненных впечатлений.
После первого литературного успеха Толстой оставался на Кавказе еще полтора года. Поняв свое призвание, оставался в той жизни, видеть и знать которую необходимо художнику так же, как рыбе плавать в воде. Как писатель он был признан не только другими, но и, что для Толстого всегда было важнее всего, самим собой.
Его дневник этой поры можно считать путеводителем по лабиринтам творчества. Сколько веры в его записях! Даже сомнения Толстого в эту пору отличаются странной утверждающей силой: его простые слова словно заряжают энергией.
«Сейчас лежал я за лагерем. Чудная ночь! Луна только что выбиралась из-за бугра и освещала две маленькие, тонкие, низкие тучки; за мной свистел свою заунывную, непрерывную песнь сверчок; вдали слышна лягушка и около аула то раздастся крик татар, то лай собаки; и опять все затихнет, и опять слышен только свист сверчка и катится легенькая, прозрачная тучка мимо дальних и ближних звезд. Я подумал: пойду опишу я, что вижу. Но как написать это? Надо пойти, сесть за закапанный чернилами стол, взять серую бумагу, чернила; пачкать пальцы и чертить по бумаге буквы. Буквы составят слова, слова — фразы; но разве можно передать чувство. Нельзя ли как-нибудь перелить в другого свой взгляд при виде природы? Описание недостаточно. Зачем так тесно связана поэзия с прозой, счастье с несчастьем? Как надо жить? Стараться ли соединить вдруг поэзию с прозой, или насладиться одною и потом пуститься жить на произвол другой?»
Как назвать эту цитату? Пейзажной зарисовкой? Рассуждением на тему творчества? Размышлением, по словам современного писателя Андрея Битова, «на границе поэзии и прозы»? Как незаметно и органично молодой Толстой переходит от впечатлений к описаниям, к мыслям, к вопросам, в одном звучании которых таится притягательная сила!
Эти слова объясняют состояние Толстого в последний год перед отъездом с Кавказа. Он видел жизнь, ощущал ее жаркое дыхание — и сразу же отвечал ей и поведением, и внутренней напряженной работой. В нем умещалось все: и стремление послужить так, чтобы не стыдно было вернуться домой, и жажда новых впечатлений (которых, впрочем, было в избытке — однажды, например, уходили с приятелем от двух десятков чеченцев и чудом успели доскакать до крепости Грозной), и огромная работоспособность, поражающая людей конца двадцатого века. Толстой-военный служил, воевал, играл с сослуживцами в карты — что всегда вызывало запоздалое раскаяние, не говоря уже о больших материальных издержках. Толстой-писатель за этот короткий срок «запустил» всю свою будущую творческую лабораторию. В это время он писал повесть «Отрочество», рассказы «Набег», «Записки маркера», «Рубка леса», роман «Беглец», «Роман русского помещика» и многие другие произведения. Все это было частью завершено, частью только начато. Количество же набросков, зарисовок и записей в дневнике — огромно.
В январе 1854 года, после производства в прапорщики и прошения о переводе в действующую Дунайскую армию, Толстой покинул Кавказ.