Да, именно с этого слова обычно и начинается скандал. Сейчас он, конечно же, начнет уговаривать её заняться чем-то таким, чем заниматься совершенно не хочется. Она пока не знала, что это будет: уборка или поездка на дачу, но то, что ей это не понравится, было очевидно.
-… у нас новый сосед.
- И что теперь? – немного грубо ответила Аня.
- Он художник.
Девочка вздохнула, слегка закатив глаза.
- Нет.
- Но ты даже не пробовала!
- Пробовала, ты что забыл?!
- Тебе было одиннадцать.
- Сейчас мне семнадцать, и мое отношение ко всяким таким художествам не поменялось! Я не буду! Ясно?!
- Ясно, - коротко ответил отец. Он нервно вытер руки о полотенце и пошел собираться на работу.
Андрей Евгеньевич всегда мечтал, чтобы его дочь рисовала. Особую любовь к этому виду искусства он питал из-за умершей жены, которая писала, даже с трудом держа в руке кисть. С каждым годом координация её движений становилась все хуже и хуже. Доктора не могли ничего сделать. Потерю Андрей переживал трудно. Он сменил работу, хотел переехать в другую квартиру, но денег было не слишком много, поэтому пришлось оставаться на насиженном месте, где все напоминало о его любимой Маше. Андрей периодически срывался на дочь, иногда выпивал. Теперь, спустя восемь лет, он научился жить один, научился готовить, терпимо относиться к Ане, которая иногда могла закатить истерику из-за пустяка или сказать что-нибудь грубое. Но вечером, когда дочь ещё не пришла с гулянки, а он уже дома, ему делалось как-то жутко. Да и не то чтобы жутко, а как-то пронзительно тоскливо, словно он заперт в собственном доме. Заперт, и никогда не сможет выйти наружу. Но это гнетущее чувство сразу же исчезало, как только возвращалась Аня, румяная и счастливая.
Дочь пережила все встряски намного спокойнее: ни на кого не срывалась, не кричала. Она несла свое горе молча, стараясь внешне оставаться прежней.
Спор по поводу занятий живописью тоже возникал не впервые, но каждый раз заканчивался ничем. Ане казалось, что её неумелые работы окажутся карикатурой на талант матери и боялась расстроить отца.
Она уже доедала завтрак, когда папа вернулся в кухню. Он посмотрел на неё с молчаливой просьбой в глазах.
- Ну, папа, я, правда, не могу.
- Это не отнимет у тебя много времени, всего пара раз в неделю. Если тебе не понравится, то я заставлять не стану.
- Я не могу, серьезно, не могу,- почти жалобно говорила девочка.
- Пусть это будет подарок…
Дочь вопросительно посмотрела на него.
- Девятнадцатого февраля твоей маме исполнилось бы сорок, - конец предложения был сказан почти шепотом.
Аня вздрогнула, закрыла глаза и долго молчала.
- Ладно, - голос был хриплым и немного подрагивал, - но если мне не понравится…
Отец кивнул и повернулся чтобы выйти из кухни. На пороге он остановился и, не поворачиваясь лицом к дочери, пробормотал что-то невнятное. Это было «Спасибо».
***
-Фу, Нюта, да он же страшный какой-то!
- А ты видела его последнюю фотосессию? - Немного обиженно спросила она, садясь за парту рядом с Ниной.
- Даже боюсь на это смотреть, у него же лицо лошадиное, и глазки поросячьи.
- А ты у нас, конечно же, без недостатков. И комплексов у тебя нет. Чудо, а не человек, - ирония произвела на Нину должный эффект, девушка обидчиво надула свои и без того немаленькие губы и скорчила жалостливую рожицу.
- Не, ну ты посмотри на это! – она ткнула пальцем в одну из журнальных страниц. - На нем же дурацкие зеленые джинсы, и этот свитер, бее!
Аня уже собиралась сказатьей в ответ какую-то гадость, но прозвенел звонок, и все грубости были забыты.
***
Она ожидала увидеть не такого человека. Ей казалось, что это непременно будет седовласый дедушка с доброй улыбкой и мягким, приятным голосом. На деле же не оказалось ни намека на седину или улыбку. Это был высокий, одетый в синий испачканный краской рабочих халат мужчина. Мышцы его лица, кажется, совершенно отвыкли выражать какие-либо эмоции. Глаза, серо-голубого оттенка с металлическим проблеском подчеркивали его холодность и равнодушие. Как такой человек, мог чему-то её научить, Аня не знала .
Комната, в которой она оказалась, вероятно, была мастерской. По периметру её были развешаны картины, в основном натюрморты. Но в первую очередь взгляд вошедшего привлекали не изображения мертвой природы, во всех её вариациях, а портрет невысокой дамы в парадном черном платье. Она не была красавицей, но черты её лица казались невероятно живыми. И ни парадное платье, ни строгая прическа не могли скрыть этой живости, которая казалась зрителю почти осязаемой. Девочка смотрела на неё, внимательно изучая каждую деталь. Послышались шаги художника, и она поспешила отвернуться, словно боялась, что он заметит её интерес к портрету.
- Добрый день, - начал он, как только зашел в комнату, - меня зовут Сергей Алексеевич. Мы говорили с Вашим отцом по поводу занятий, и я согласился, но только при условии, - холодный, официальный тон. Да, именно так и должен был говорить человек с подобной внешностью. Но, тем не менее, это безразличье в голосе ей ужасно не нравилось.
- Что за условие?
- Я жду от Вас идеальной посещаемости.
Последняя фраза разбудила до этого мирно дремлющий в её душе вулкан бешенства. Раздражение вызывало не столько само условие, сколько его наличие.
- Ждите, - коротко ответила Аня так, словно даже прождав её сотню лет у себя в мастерской, он не дождется.
- Надеюсь, Вы не станете пренебрегать занятиями, если же мои надежды не сбудутся, я буду вынужден принять меры.
Она уже собиралась что-то возразить, но, подняв голову и наткнувшись на его взгляд, почему-то передумала.
- Ну, вот и замечательно, берите мольберт, - кончики тонких губ Художника едва заметно приподнялись. Он резко развернулся и вышел из комнаты.
Когда Сергей вернулся, девочка уже сидела у мольберта и карандашом писала на нем, очевидно, какую-то не самую лестную надпись о его персоне. Она не услышала, как он вошел. Не заметила, что он стоит за её спиной. И продолжала писать.
- Я подобного терпеть не стану, поэтому лучше сотрите, пока я не успел прочитать.
Она вздрогнула и резко обернулась.
- Зачем так подкрадываться?!
- А зачем писать на мольберте? – ответы вопросом на вопрос её раздражали.
Художник подошел к высокому стеллажу и достал с верхней полки проволочный куб. Недолго повертев в руках, он водрузил его на табурет.
- Живопись невозможна без рисунка, а потому вот Ваше задание на сегодня.
- Но я не умею, - возмутилась девочка.
- Как умеете, потом мы разберем ошибки, и я Вам все объясню. Мне нужно знать, с чем я имею дело.
Сергей Алексеевич сел за стол и занялся какими-то своими делами, оставляя Аню наедине с этим жутким проволочным кубом.
***
За два занятия Аня прониклась такой горячей любовью к проволочному кубу, что готова была скрутить его в любой момент. Сергей Алексеевич объяснял все предельно ясно, коротко и доступно. Но между «понять» и «сделать» глубокая пропасть, а переступить через неё оказалось для неё сверхзадачей.
На втором занятии Ане удалось правильно построить куб. Конечно же, похвалы от художника ждать не стоило. Единственное, чем был отмечен результат её труда – это короткий кивок. Затем он снял фигуру с табурета и опустил на пол. Задание было тем же. Но выполнить его оказалось куда труднее.
К концу второго часа, Аня уже не могла находиться в этом помещении. Хотелось встать, кинуть карандаш на пол и уйти, хлопнув дверью так, чтобы в квартире этого противного человека задрожали стекла. Но она ничего подобного не сделает: её поведение расстроит отца.
- Я устала. Можно я пойду? – Почти жалобно спросила девочка у учителя, повернувшегося к ней спиной и разглядывающего пейзаж за окном. Он ответил не сразу.
- Идите, - такого простого ответа она не ожидала.
«Идите» - как всегда на «Вы». Почему он всегда обращается на «Вы»? Ведь так обращаются только к старшим, или это такой способ подчеркнуть официальную, рабочую обстановку? Спрашивать об этом она не собиралась. Слишком велико было желание уйти.
***
- Я не могу этого больше выносить!
- Ты была только на двух занятиях, - отец устало потер лоб и посмотрел на Аню.
- На трех. И мне хватило, я больше не могу.
- Но это же искусство, его изучение должно приносить удовольствие, разве не так?, - он смотрел на дочь с надеждой, но все надежды были напрасны.
- Да, нет в этом дурацком кубе никакого искусства! – Закричала она.
Андрей молчал, а Аня замерла, глядя на отца возмущенным и вопросительным взглядом.
Ну и что ей теперь говорить? Сказать твердое «нет» и потом каждый раз ловить себя на мысли, что это по её вине он расстроен, что это из-за неё ему грустно?!
- Ладно, я пойду туда в следующую среду.
- Если ты не хочешь, не нужно, - Аня пропустила эти слова мимо ушей.
***
- Потому как основная Ваша задача – овладеть живописью, а не рисунком, я убираю этот уже полюбившийся Вам предмет на его законное место, - он сдавленно улыбнулся Ане и поднял куб на верхнюю полку стеллажа.
Затем художник пододвинул табурет к стене, достал из небольшой тумбы несколько кусков ткани бордового цвета. Внимательно осмотрев все, что лежало на подоконнике, он взял длинную зеленую бутылку и вазу.
Ткань была прикреплена кнопками к обоям и задрапирована, глиняная ваза отражалась темным пятном в стекле бутыли. Пара ссохшихся абрикосов сиротливо жалась к свежему и блестящему лимону. Сергей смотрел на созданное им чудо и хмурился. Он снова подошел к стеллажу и вытащил из почти расколовшейся амфоры букет сухоцветов. Поставив его в вазу, он аккуратно вытянул несколько стеблей и положил их на темно-бордовое полотно. Абрикосы и лимон были сочтены лишними и убраны на одну из многочисленных полок.
- Ваша постановка на ближайшие три занятия. Можете начинать, - сказав это, он вышел из комнаты.
Девочка взяла лист бумаги, и достала коробочку с кнопками. То, что происходило дальше нетрудно представить. Тот, кто хоть раз пытался прикнопить лист бумаги к деревянной поверхности, знает, что процесс этот не так прост, как кажется сначала. Кнопка то и дело норовила выскользнуть из Аниных пальцев, острие её ломалось, стоило ей надавить чуть сильнее. Она уже успела не раз пожалеть об отсутствии молотка.
Сергей Алексеевич стоял в дверном проеме и с интересом наблюдал за стараниями девочки. Тонкая, глумливая ухмылка играла на его губах. Но уже через минуту зрелище чужих мучений перестало быть интересным. Несколькими стремительными шагами он преодолел расстояние от двери до мольберта. Он взял маленькую Анину руку в свою и резко надавил на неё. Кнопка поддалась.
Девочка повернулась к нему лицом. Она глядела требовательно и в тоже время испуганно, очевидно, ожидала каких-либо комментариев к его действиям.
- Остальные три самостоятельно. Я вернусь через пятнадцать минут.
Дверь захлопнулась. Аня подняла руку к глазам. Заметив небольшой порез от резака или кнопки. Осмотрев его с пристальным вниманием, она сжала руку в кулак так сильно, что побелели костяшки пальцев. Мучиться с этими дурацкими кнопками она не собиралась. Девочка подошла к столу учителя, надеясь найти скотч. На столе был совершенный завал: зарисовки, бумаги, книги, несколько кружек. Она немного отодвинула стопку папок в надежде найти то, что ей нужно. Скотча нигде не было. Тут её внимание привлекла толстая тетрадь в кожаном переплете. Из неё торчала закладка, разрисованная какими-то рунами. Аня, недолго думая, взяла тетрадь. Открыв её на той странице, где была закладка, она увидела множество карандашных зарисовок. Это были портреты одной и той же женщины в разных ракурсах и положениях. Той самой женщины в черном платье. С одной страницы она улыбалась, а с другой смотрела серьезными, умными глазами. Аня перевернула листок. И снова она. Почему он рисовал её столько раз? Если это был заказ, то, как получилось так, что её портрет остался в мастерской? Или она просто ещё не успела забрать его?
Она бы так и подумала, если бы не заметила дату, написанную ровным, красивым подчерком в самом углу страницы: «8. 09. 2001» Заказ должен был быть выполнен одиннадцать лет назад.
Хлопнула дверь. Девочка тут же закрыла тетрадь. К её счастью скотч буквально сразу же нашелся на подоконнике. Несколькими ловкими движениями она приклеила лист к мольберту, взяла в руку карандаш и начала старательно изображать бурную деятельность.
Подойдя к мольберту, Сергей усмехнулся, увидев белые полоски молярного скотча.
- И что это такое? – с необычайным для него, живым интересом спросил художник.
Аня молчала. Да и что она могла сказать.
***
- Чей это портрет? – спросила она, набравшись смелости.
- Человеческий.
- Нет, ну, правда же…
- Честное слово Вам даю, что человеческий, - с почти незаметной улыбкой отвечал Сергей.
Аня решила больше не спрашивать. Позволить ему глумиться над собой, было ниже её достоинства. Уже день, как она начала работать в цвете. И это оказалось куда более приятным, чем проволочный куб. Девочка писала и улыбалась, сама не зная чему. Её работы, конечно, мало чем отличались от работ первоклассников в художественной школе, но отчего-то это перестало казаться ей важным. С того дня, когда она обнаружила тетрадь прошла неделя. И она до сих пор не знала, что думать о её хозяине. Способен ли он любить ту женщину, что рисовал столько раз? Способна ли она была полюбить его? И почему не забрала портрет? Или он писал его для себя? Все эти вопросы человеческих отношений казались ужасно важными, но что бы она ни думала, что бы ни предполагала, она не знала как подтвердить или опровергнуть все эти суждения.
- Эта леди– жена одного очень богатого человека. Прескверная личность, я Вам скажу.
Возникла молчаливая пауза. Аня не думала, что Сергей Алексеевич снизойдет до ответа.
- Прескверная? По ней не скажешь.
- Отчего же? – спросил он сухо и без любопытства.
- Ну, у неё лицо очень живое.
- И что с того?
- Обычно люди с таким лицом очень искренние и активные, но никак не злые, - немного смущенно ответила Аня.
- Вы правы. Она была такой.
- Но почему Вы назвали её скверной?
- Взгляните в её глаза на этом портрете? Какие они?
Аня подошла к полотну. Глаза девушки не казались ей какими-то особенными. В них не было ни грусти, ни радости. В них ничего не было.
- У неё пустые глаза, - в его голосе ясно звучало разочарование.
- Но ведь это Вы их такими нарисовали.
- Я тут ни при чем.
- Может быть, Вы ошиблись в ней? Может быть она не такая, какой Вам кажется.
- Может и не такая. Вы чем-то похожи на неё.
- И чем же?
- Не знаю, - ответил Сергей со вздохом
- Как её зовут?
- Разве это имеет значение. Вы её вряд ли когда-либо увидите, поэтому знать, кто она, Вам не нужно.
- Но это всего лишь имя, - Аня не совсем поняла, что он имеет в виду, но старалась не показать этого. То, что Сергей Алексеевич говорит с ней на тему, лишь слегка касающуюся живописи, было уже удивительно.
- Имя определяет человека. Делает его узнаваемым среди остальных людей. Вы можете запомнить внешние признаки кого-либо, но без имени все это бесполезно.
- Как же бесполезно! Я же видела этого человека, значит, я его знаю.
- Знаете… Когда он будет уходить, а Вы захотите догнать, будете кричать « Эй»? Я бы на его месте не стал останавливаться.
Аня ещё раз заглянула в глаза девушке, серые глаза её по-прежнему оставались пустыми.
- Настасья. Для Вас Настасья Сергеевна.
Девочка вопросительно посмотрела на художника.
- Чтобы Вам не пришлось кричать «Эй», если Вы вдруг когда-нибудь встретите её.
- Она Ваша дочь? – Опять не сдержав свое любопытство, спросила Аня.
- А это уже не твое дело.
- Если так, то это очень обидно.
- Из-за чего?
- Мне за неё обидно.
***
- Я вот все думаю, купить мне тот рюкзак или нет.
- Как хочешь, - Анина надежа на то, что короткий ответ удовлетворит Нину, разбилась вдребезги.
- Ну, а ты бы на моем месте купила?
- Я не на твоем месте, - её ответ был благополучно пропущен мимо ушей.
- Если я его куплю, то мне может не хватить на джинсы. Но джинсы мне пока не очень нужны.
Аня не ответила.
- Ну, помоги мне?! Скажи, что мне делать?!
- Слушать, что говорит учитель! – Раздражение все-таки выплеснулось наружу.
- Не, ну так покупать или нет?
- Помолчать. Я сюда не тебя пришла слушать.
***
Он наклонился к полотну с девушкой в черном платье и аккуратными движениями кисти положил несколько мазков около самой радужки глаза.
Сергей встал из-за мольберта и отошел на пару метров, желая взглянуть на работу издалека. На художника глядела его любимая дочь. У неё были глубокие серые глаза с тонким синим ободком по самому краю радужки.
(0)
