Ш-ш-ш-ш. За окном дождь, мочит своим грузным осенним телом асфальт, проползая от дома к дому по обшарпанной тысячей ног и колес улице. Я прикасаюсь к стеклу кончиками пальцев, оно вздрагивает водянистой рябью и пропускает мои пальцы в сырой воздух города. Страшно. Но мысли уже уходят дальше не оставляя места иллюзиям, я смотрю на свою руку: «Опять забыл постричь ногти». Ухожу от окна в глубь темной, холодной комнаты. От каждого шага окружающая обстановка стареет ровно на год, обои зажелтевшими полосами начинают отходить от стен сжимаясь в причудливые пугающие формы, с потолка снегом обваливается побелка добавляя сюрреализма в картину чужого уныния. Нога проваливается в истлевший паркет, обнажая моему зрению полчища крыс испуганно мельтешащих под ним, я с брезгливостью отскакиваю, ускоряя ток времени. Мерзкие создания подвалов замирают… их безвольные тушки, медленно истлевая, превращаются в обычный прах, уже не такой отвратный. Я иду дальше, ножницы всегда были в ванной, но сейчас уже и не понятно где она, стены местами стали обрушаться, создавая причудливый лабиринт. Часы блужданий по умирающему сознанию, заставляют покинуть истлевающий дом, выйдя из него, я любуюсь, как серая коробка хрущевки медленно повторяет судьбу своих мелких пушистых хозяев… Дождь все еще идет, мелкие омерзительно холодные, как пальцы мертвеца, капли воды ударяются об невидимый колпак моей капсулы. Я тоже раб этого мира, я хочу из него сбежать, но я не имею права, я должен видеть её смерть, это мое право на наказание, я сам выбрал его на суде и теперь я любуюсь тем что навсегда впечатается в мою память. На городских часах пробил полдень, это значит, что осталось совсем немного, теперь надо идти на центральную площадь, там меня будет ждать она, для последнего слова и прощения. Я не хочу туда идти, потому я не хочу прощения. Но ноги сами начинают передвигаться, правая, левая, правая, левая… левая нога чуть осторожнее, иначе боль из лодыжки выстреливая огненный спазм пробирается в колено и приходиться стоять ожидая когда пламя утихнет в мертвеющие угли. Вот и она, в белоснежном платье, почему с ней все не так? Почему её мир такой, откуда столько холода, вокруг все как будто пропитано старым кладбищенским склепом. И она, в центре этого осыпающегося мира, не затронутая его тленом, чистая молодая прекрасная. Все её существо только усиливает обреченность. Я подхожу к ней и молча смотрю на её губы, ярко-алые, на её бледном лице, как кровь на январском снегу. Я вижу, как кровь течет, по синим венам, под её кожей, как пульсирующие струйки жизни прорываются из последних сил. Я не в силах взглянуть в её глаза, по кошачьи зеленые, колдовские, я знаю что увижу в них, это будет тоска и печаль, еще там будет прощение, которое мне теперь совсем не нужно. Она протягивает руку к моему лицу, в последний раз прикасаясь ко мне своими пальцами, они теплые, не такие как в палате, в которой она сейчас умирает, я помню эти пальцы, они все также красивы и нежны… Она поднимает мою голову, чтобы заглянуть в мои глаза. С безумным криком я вырываюсь и видение исчезает.
Я все в той же палате, слышен лишь мерный безличный писк медицинской аппаратуры, кричащий о её смерти. Наверное все таки стоило последний раз видеть её глаза живыми…
(0)
