Внезапный свет разорвал нежное лоно тишины, и ворвался в сознание кавалькадой звуков и образов. Петр лежал на земле, вокруг бушевал бой, его последний бой. Вместе с сознанием пришла боль, болело все, казалось, что все кости разом захотели покинуть тело и теперь выворачивались из своих мест, разрывая жилы, сминая внутренние органы.
Петр попытался шевельнуться, но вспышка боли опять потушило его сознание Спустя бесконечное, долгое мгновение, способность мыслить вернулась, хотя даже это давалась уже с трудом. Единственное что оставалось это смотреть в небо и любоваться догорающим остовом танка. Последнее что он помнил, было улыбка Сашки-стрелка, который радовался очередному хорошему попаданию и перекошенное лицо командира, видимо уже увидавшего немецкого гранатометчика. Как он оказался жив и как выбрался из танка он уже не помнил, да и неважно это уже было, Петр понимал, что жизнь его уже решена, и осталось только дождаться возвращение в тишину вечного спокойствия.
Где-то на краю сознания все еще теплилась мысль, что все не так уж страшно, что просто сильно ударился головой, и что сейчас подбежит санитарка и дотащит его до своих. Это была, наверное, самая красивая ложь и самая сладкая, потому что он помнил как по одному затихали голоса других радистов в шлемофоне, как захлебнулась собственной кровью атака пехоты, как уже в полном одиночестве перли на вражеские блиндажи...
Теперь это все казалось далеким и ненужным, бессмысленным. Сейчас хотелось вернуться к Верке, опять завалить её на сеновал, и опять получить нагоняй от комбата. Именно сейчас безумно хотелось жить, хотелось бежать и веселиться, как в 39ом, в парке с Оксанкой, где она теперь, может так же лежит на земле или в объятьях какого-нибудь лейтенанта мирно спит. Нет, он не ревновал, он понимал, что три года это нереальное испытание, когда каждый день у тебя последний, когда каждый новый заход мессера как приговор, и как радостно видеть падение этого самого мессира от собственного снаряда, как хочется поделиться этой радостью с кем-нибудь.
За этими мыслями он и не заметил, как вокруг воцарилась тишина, та самая тишина, которая летает над полем брани, когда последний из сражающихся упадет, тишина от которой очень хочется выть. В этой тишине как грохот сотен снарядов раздались мерные шаги, в поле его зрения появилось два офицера вермахта, чистые, вылизанные, холеные. Посмотрев на него, они обменялись лишь парой фраз, и один из них просто навел на него свой револьвер и выстрелил. Дальше все было как на сломанном кинопроекторе, пуля медленно вылетела из дула пистолета в ореоле пороховых газов, и стала так же медленно и нереально приближаться к нему… Пуля вошла в левый глаз из за чего несколько брызг прилетело на брюки офицера, от чего то грязно выругался и пнул уже мертвое тело радиста Петра.
-Герр Шауфман, по-моему один из этих варваров остался жив, пойдемте взглянем, на этого героя что так близко смог подобраться к нам… Ооо, какой молодой варвар, хорошо что они никогда не смогут больше топтать эту землю, разрешите мне остановить его вытье, оно очень раздражает, я уже пять минут только его и слышу…
(0)
