Всю жизнь она мечтала шить и путешествовать. В грезах тумана легкий шелк скатывался вниз, невесомой дымкой оседал; на складках вырастали горы, во впадинах журчали реки, такие, как в заповеднике Йеллоустоун в США. Там еще есть немного доисторической прелести… И туман-туман… Перед глазами всплывали неведомые дали, шири, океаны, луга, каких не видели давно.
-Спи сладким сном, я спою твою любимую песню: «На свете есть за-а-мок из пы-ы-ли жемчужной, и сердце мое – там…»
Один и тот же голос, мягкий мужской голос, - и сон снова длится.
Так продолжалось долго… Бесконечно долго…
***
-Это НУЖНО сделать,- совершенно спокойно пояснила Джулия.
Они с Майклом шли навестить мать Джулии. Девушка семенила маленькими шажками; она была уже на шестом месяце беременности, и животик изрядно вырос – ребенок будет крупным.
-Ты уверена, она услышит?- нервно переспрашивал Майкл, почтительно следуя за супругой.
-Уверена, конечно!- Джулия ТАК посмотрела на своего мужа, что тот понял: он сейчас «сморозил» жуткую глупость. Белые халаты развевались наподобие паруса. Громкое эхо разносило по всему коридору шум от их шагов.
В палате ничего не изменилось: белизна, скромный букет в вазе (спасибо, свежий) и застоялая тишина. Все так же тихо работал кондиционер, изредка принимался монотонно гудеть робот-капельница, приводящий в норму жизненные импульсы пациента. Джулия и Майкл уселись у изголовья кровати, на которой покоилась женщина лет сорока. Она была в коме, но тот, кто этого не знал, подумал бы, что женщина просто прилегла на минутку и сейчас откроет глаза. Лицо было молодое и свежее, без участия кремов или хирурга, само собой. Тело тоже, казалось, «законсервировалось». Женщина спала, так это выглядело.
-Здравствуй, мам,- пожалуй, чересчур официально произнесла Джулия. Они с мужем переглянулись.- Мам, я так долго не была у тебя… Прости. Мы ездили в Канаду, к родителям Майка, и провели там целых семь месяцев. С Карло все в порядке. Учится. У нас тоже все хорошо…
Тишина. Как-то нервно тикали на стене часы.
-Мам, я беременна. Уже на шестом месяце. У нас будет мальчик. Мы уже знаем… И мы знаем, как его назовем. Оливер – в честь дедушки…
Джулия вздрогнула, лицо ее скривилось. Она сжала безвольную кисть матери.
-Я бы так… хотела,… чтобы ты… увидела вну-ука…
Спустя минут десять они ушли из палаты.
***
«Сегодня стало известно, что популярная актриса Альви Лауз, дочка маэстро Игора Лауз, вместе со вторым своим мужем Оливером Брауном попала в автомобильную катастрофу в трехстах милях к северу от Нью-Лондона по Главному шоссе. Пара отправлялась на совместные съемки фильма, которые продюссировал мистер Браун. В связи с воздушным столкновением с гонщиками-нелегалами произошла авария с падением машины актрисы на землю. Оливер Браун скончался по дороге в реанимацию. О миссис Лауз известно лишь то, что она госпитализирована в Центральной больнице Лондона с тяжелым повреждением головного мозга. Слухи о смерти или коме актрисы опровергаются».
Так говорили газеты десятилетней давности.
Потом еще одна вырезка:
«Сегодня грустная дата – уже год, как не стало с нами популярного актера Оливера Брауна, и столько же находится в коме его вдова, всеми любимая актриса, Альви Лауз. В этот день поклонники со всего мира шлют своей любимице цветы и подарки, а также сувениры с ее любимым символом – звездой. На них только одна надпись: «Возвращайся скорее, Альви! Мы ждем!» Любимые фильмы с участием Альви или Оливера смотрят сегодня все и, конечно, их дети: Д жулия Браун и Карло Оливер Браун. В этот день они хотят навестить маму, не переставая верить в чудо. Напомним страшные обстоятельства трагедии, произошедшей год назад:…»
С тех пор о ней редко вспоминали, проще сказать, ее «похоронили» под звуки фанфар и со словами «надежды». Но их нельзя было за это упрекать. Все жили прежней жизнью: ездили на луну, покупали дома, строили планы на выходные и выбирали, что лучше: собачка-киборг или же собачка-робот? Она была не здесь; она была где-то там, но не здесь. С ней был только один человек.
«Привет, ты, наверное, меня не помнишь. Я – Джек Саркинс, мы учились в параллельных классах. Мы тогда редко пересекались, иногда на вечеринках и однажды, когда ездили к морю. Вообще до сих пор не понимаю, как это так совпало. Твой отец, он вечно хотел тишины, аи там как раз было более-менее тихо… Помнишь, как он сердился, когда мы чересчур громко дурачились в саду? Я тебя катал на своем первом тропоцикле, тебе тоже нравилось кататься… С тех пор многое изменилось, правда? Я стал врачом, а ты… ты… сложно даже представить, такая знаменитость – тридцать два года и восемнадцать фильмов, два сериала!... Я – твой поклонник. И твоего отца – у меня много альбомов с его репродукциями и эскизами…
Вот как все обернулось, да? Мне очень жаль. Я буду за тобой присматривать. Может, ты вернешься к жизни, и тогда все будет хорошо. Не знаю, слышишь ли ты меня, но я знаю: все будет хорошо. Я позабочусь об этом».
Этот голос вынес ее из тьмы и всегда был с нею. Он буквально вытащил ее с Того света, пусть, не до конца, но не давал ей упасть, покатиться и сгинуть. Череда самых разных образов каждый день проносилась перед ее глазами: она будто бы снова переживала всю свою жизнь. И там все было хорошо: без смерти, без катастроф… Все спокойно.
«Не знаю, говорил тебе или нет, но ты мне очень нравилась и теперь… тоже… Всегда. Когда я поступил в колледж, то очень сожалел, что так и не смог тебе в этом признаться. Вот такой вот дурак. Ты не сердишься? Ты была особенной, ненавидела сидеть на месте, и к тебе никто почему-то не относился серьезно. Однажды я увидел тебя сидящую и плачущую одну в классе – тебя обидел старшеклассник Уилл Кеннер. Ты теребила свой медальон – тот, счастливый, с Оливером Брауном. Нашла, по-моему, в пачке с драже, или что-то вроде того… И пела свою любимую песенку – забавным, гнусоватым голосом, потому что долго плакала: «На свете есть за-амок из пы-ыли жемчужной, и сердце мое – там…»
Тогда я опять не осмелился к тебе подойти, но в моем плеере постоянно играла эта дурацкая песенка. А потом… Ну, ты стала по-настоящему крутой, все время играла в фильмах… Потом… замуж вышла за этого… бр, Джейка Хаввера. Извини, просто… Даже не представлял вас вместе. Но у вас родилась Джулия, вы развелись, Оливер… Мне очень жаль, правда. Я знаю, как вы друг друга любили, ну, вы выглядели такими счастливыми…. Мне жаль. Надеюсь, ты все знаешь, иначе это будет жутким потрясением, когда ты очнешься…»
Она знала. Оливер приходил к ней однажды. Он прикоснулся к ней, прошептал: «Все кончено. Держись…». И растаял, как утренний туман из ее детства. Тот, кому она отдавала всю себя, стал рассеявшейся иллюзией, миражом. Да она и сама вполовину была нереальной… Ее сын и дочь росли, навещали ее, она хотела быть с ними, но что-то тянуло ее назад.
«Я видел сегодня фильм с тобой – «Нечаянная радость». Он такой… необычный, его все время показывают весной, ближе к Пасхе, да, где-то за две недели до пасхальных каникул. Мы раньше всегда смотрели этот фильм всей семьей: я, Николь и Колин. Николь с Гарри, моим другом, уже два года, и я смотрю этот фильм один. Николь никогда не любила, когда я подолгу задерживался на работе… Забавно; никто даже не знает, как тебя представить: ты не с ними, но и не умерла. Какая глупость».
Так проходили дни, дни стройной цепочкой складывались в месяцы, ну а они, в свою очередь, превращались в года. И волны грез и миражей, невозможности вернуться несли Альви Лауз по течению в зыбком мире, неведомом простому человеку, скрытом от него, как скрыто все тонкое и хрупкое, скрыто навечно…
Так было всегда. Пока однажды что-то не поменялось.
***
В этот день Джек Саркинс не вышел на работу. Альви этого не знала,… но почувствовала. Она поняла, что что-то изменилось, чего-то недостает. И ей стало тревожно. Внешне на ней это никак не отразилось, но в своем зыбком мире, несомая туманом, Альви Лауз оступилась.
Она слышал сквозь темную пелену глухие, как из песка, голоса медсестер:
-…не смог. Говорят, заболел немножко…
-Он всегда говорит «немножко»…
-…Подцепил грипп. Этот вирус такой коварный сейчас – мутирует, ну, ты знаешь, кому я объясняю…
-Пусть лучше дома посидит – как бы без осложнений…
-Этого-то трудно удержать дома...
Тревога становилась все сильней. Она сама того не замечала, но ее «замок из пыли жемчужной» стал осыпаться.
А потом все случилось само собой.
Альви Лауз открыла глаза…
Она впервые увидела свою палату – не полностью, сгустился сумрак, только из-за приоткрытой в коридор двери пробивалась полоска света. Из-за пластикового окна все же раздавался едва слышный шум машин.
Первую минуту она не могла понять, что с ней произошло.
Альви увидела свое тело – безвольное, лежащее под белым одеялом и понемногу стала вспоминать. Они ехали… авария… Оливер что-то кричит… Они погибли… Оливер погиб…
Альви села и схватилась за голову.
Все ее движения были чисто инстинктивными, неосознанными. Мышцы отвыкли от такого напряжения и возмущенно загудели, взбунтовавшись против своей хозяйки. Так что через несколько секунд она снова опрокинулась. Никто не услышал шума. Альви, вздрагивая всем телом, рыдала, лежа в кровати; взгляд становился расплывчатым, все тело знобило. Альви Лауз снова села, на этот раз медленно и робко, как младенец, садящийся впервые в своем манеже. Дрожащими руками она заправила волосы за уши и в полумраке огляделась. На стене справа, за капельницей, были приклеены какие-то газетные вырезки. Альви медленно потянулась за ними. Прочитала, вгляделась и со стоном боли упала вновь на кровать.
-Десять лет,- прошептала она сухими потрескавшимися губами,- десять лет… десять, десять, десять…
Это невозможно понять в полной мере, это не поддается описанию. Она подумала, что сходит с ума. Ей снова хотелось забыться, и в то же время она понимала, что это невозможно: назойливые мысли хлынули к ней, затопляя все вокруг. Какие-то отдельные мысли складывались в обстоятельства, до конца не осмысленные: «…У нас все хорошо, Альви, Карла сказала, что приедет завтра…» «Мама, мы учимся хорошо, а Джулия даже поехала по обмену в Испанию». «Мам, у меня сегодня выпускной, аттестат с отличием…» «Кто придумал эти долгие переезды? Карла тут, она живет в нашем старом доме…» «Мам, я выхожу замуж за Майкла, он хороший человек, работает в…» «Когда ты проснешься? Без тебя так тоскливо!»
-Надо было больше быть с ними,- мысль вслух. Альви сказала это попусту, глупо, все еще не до конца не разобравшись в том, что пролежала в этой палате десять лет.
Чтобы как-то унять дрожь она встала, вернее, попыталась; ногам было трудно, особенно, коленям. Пришлось доползти до окна как-то полуползком, черте как, одним словом. Потом, зацепившись за подоконник, неуклюже встать и удерживаться на дрожащих ногах.
Альви Лауз обернулась на шум – звук глухого удара об пол. Это медсестричка, работавшая здесь уже шесть лет, упала в обморок, предварительно оглядевшись.
***
-Главное, не волнуйтесь, ваши дети уже обо всем предупреждены,- так говорил ей психолог, теперь находившийся рядом с ней постоянно, прилипчивый, как банный лист,- вам нельзя волноваться, помните это. Кажется, дочь плакала, слава Богу, сильное волнение обошлось без угрозы преждевременных родов; она всегда была крепкой и сильной – ее дочь. Карло - тоже. Николас, ее брат, вылетел первым же рейсом из Манчестера. Карла была далеко, в Тибете; ее не могли найти, кажется.
-Главное, не волнуйтесь и держите все в тайне не давайте огласку прессе. А не то эти варвары всю больницу сметут,- кричал по телефону Николас. А потом ложил трубку и бормотал: «Святые небеса… это чудо какое-то… Святые небеса…» И звонил снова.
-Альви Лауз воскресла?- возмущался ее старый агент.-Славная девочка… Только без шума! Что же нам теперь делать с ней, Боже? Это почти то же самое, как если бы Элвис Пресли надумал вернуться сейчас с Ориона…
-Они идут, будьте спокойны,- сказал психолог.
Альви неуверенно встала. Она слышала за дверью приближающиеся шаги, взволнованные голоса: два мужских и один – женский. Дверь распахнулась…
На пороге стояли… Ее брат, Николас, а с ним молодой красивый парень в необычном комбинезоне и молодая симпатичная девушка с «животиком». Оба вздрогнули, борясь с подступающим стоном к горлу.
Дрожащими пальцами девушка теребила жакет, парень и вовсе не знал, куда деваться. У них обоих блестели глаза.
Как они похожи!
-Джулия,… Карлос,…ну, идите с-сюда,- она чувствовала, что силы покидают ее,- скор-рее...
И вдруг что-то лопнуло – они с криком, плачем кинулись к ней. И обняли – так крепко, что стало тесно дышать. В этом смеющемся-плачущем-вскрикивающем коконе они были единым целым, нераздельным вновь. Альви смотрела на них и повторяла:
-Как вы выросли! Боже, как вы выросли!...
Они долго не могли начать говорить, но потом понемногу…
-Я всегда слышала вас, - говорила она,- я всегда вас слышала.
Она обнялась и с Николасом. В этот момент в палате появился еще один персонаж. Молодой мужчина, весь какой-то взъерошенный, в мятом костюме и с чемоданом.
-З-здравствуйте,- робко произнес он,- я – Майкл. Я… я услышал, что… В общем, приехал. Я рад, что вы очнулись,- обратился он к Альви.
-У тебя очень хороший муж,- сказала она дочери и вновь поцеловала ее.
-Вы знаете, у ворот больницы столпилась масса телевизионщиков,- ее агент окинул всех присутствующих обреченным взглядом.- Они ломятся внутрь и утверждают, будто бы им доподлинно известно о «воскрешении» Альви Лауз. И что теперь нам делать?
***
Альви находилась в палате целую неделю.
Все это время, почти все, с ней были Николас, незанятый никакими съемками, Джулия и Майкл. Они оберегали свою мать. Николас лично следил, чтоб ни одна живая душа не пробралась внутрь с дурными намерениями. И все это время Альви говорила, смеялась, вспоминала заново все пережитое. Вместе с детьми.
-Мы никогда не помышляли об актерстве,- смеялась Джулия,- вообще-то я – разработчик пищевой продукции на Марсе, просто сейчас – здесь.
-У тебя всегда была к всяческим экспериментам особая страсть…
--А я – профессиональный спасатель,- заявил Карло.
-Вы у меня молодцы,- Альви поцеловала их по очереди; теперь ей казалось, что детей, давно уже взрослых, надо целовать почаще. Но чем больше она смотрела: как они говорят между собой; как общается Джулия с мужем; как трет виски Николас и как мечется ее агент – тем сильнее ей казалось, что она отдаляется от них. И смутная тревога закрадывалась в сердце. Альви не знала, что с собой поделать.
Однажды ночью она задремала, не в силах заснуть по-настоящему. В коридоре, по неосторожности близко к ее приоткрытой двери, говорили двое. Это были ее дочь и агент:
-Мы наймем охрану, ее будут оберегать…
-Все не так просто, Джу. Я опасаюсь последствий.
-Что ты мелешь?
-Понимаешь, прошло десять лет. Десять лет! Все это время вы приходили к ней, разговаривали с ней, но никак не ожидали, что она возьмет и проснется! Это как умерший близкий тебе человек: была надежда, случилось горе, не было утешения… И все! Неважно как, но жизнь продолжается. Все потихоньку забывается, ну-ну, не смотри на меня так, не совсем, конечно. Память о человеке остается. Но не более! И вот внезапно этот человек возвращается! Вы встречаете его с искренней радостью, но со смущением и недоумением. Вы счастливы, но не ждали его. Вам уже хорошо и без него, хотя с ним лучше. Родственники боятся пережить страх его смерти еще раз, да и изменились они все за столь огромный срок…
-Нет же!- голос прервался, перешел в всхлип, Джулия плакала,-я тебе не верю, не верю!
-Я прав; ты еще не поняла, но я прав. Лучше гость ожидаемый, хоть и долго, чем неожиданный, но приятный. Альви будет чувствовать себя лишней. На ней это может плохо сказаться…
Через несколько секунд всхлипы Джулии прекратились. Она спросила у агента срывающимся голосом:
-И чт-то н-нам теп-перь д-делать?...
-Оберегать ее. Всеми силами убеждать, что она – не лишн7яя, что вы любите ее по-прежнему; это поможет и вам, и ей: расстроившись, она может выкинуть какую-нибудь глупость.
Вот и все, что слышала Альви Лауз. Лежа в своей палате, к которой привыкла за десять лет своего бессознательного существования.
На нее вдруг накатилась сильная непреодолимая тоска. Да, он прав. Она – лишняя. Что ей делать сейчас? Чем заняться? Она останется взаперти, в искусственном мире, инкубаторе, одним глазком выглядывая туда, где бурлит настоящая жизнь. Ей останутся только ее воспоминания, размышления, никого не интересующие вопросы… Впервые после комы взглянув на себя в зеркало, Альви не увидела ничего. Кроме пыли. Пыли пустого, исчезнувшего, упавшего в никуда десятилетия. Пыли, которую сложно стереть. Еще ее могут вывести в свет под шум оваций. «Только сейчас и только у нас! «Звезда», вернувшаяся с Того света! Уникальный номер! Чего вы хотите, миссис Лауз? Вы должны сняться в новом шоу! Старое? Его уже закрыли, шесть лет назад. Странно, что вы не в курсе. Ах да, мы и забыли. А вот обратите внимание на этот фильм – его сценарий написан прямо специально для вас…»
Нет. Это еще хуже.
Нет никого, кто бы ни мог посмотреть на нее, не думая ни о «звездности», ни об ущербности. Альви придется провести остаток своих дней в одиночестве.
«…А вчера я напился и всю ночь разговаривал с роботом-администратором. Не знаю, случалось ли у тебя, что поговорить было не с кем…»
Джек Саркинс.
Человек, которому она не безразлична.
Было два часа ночи, когда Альви Лауз выбралась из палаты, одела поверх больничного старое пальто медсестры и, тихо, крадучись по бесшумным коридорам, исчезла.
Она ехала на запад, в свой старый дом, в район исторической аристократии, куда очень медленно подбирались небоскребы и сверхскоростные трассы. Ей пришлось ехать в воздушном автобусе и, замирая от дикого страха, разглядывать горизонт.
Альви боялась высоты.
Вскоре в ночи огней стало меньше, начались е кварталы, почти не изменившиеся. Возле одного дома Альви сошла.
Дома все было по-старому.
Старые панели красного дерева потемнели, тяжелые запылившиеся портьеры не пропускали ни единого огонька с улицы. Удивительно – возвращаться домой, когда наполовину забыл обстановку. Ковры загнивали. По скрипучей лестнице Альви поднялась в мастерскую отца. Все было закрыто чехлами, на картины накинуты ткани. Она не стала включать свет, чтоб не спугнуть призраков прошлого. В одиночестве бродила она среди белых холстов, и все происходящее напоминало очередной ее сон.
-Стой.
Негромкий голос, очень знакомый разбил тишину.
-Карла…
-Не называй меня по имени.
Силуэт Карлы четко вырисовывался на фоне голого окна. Время сильно потрепало ее.
-Стареешь.
-А вот ты сохранилась не в пример лучше,- Карла потрясла револьвером,- стрессы, знаешь ли, ощутимый фактор. Я в экспедиции, так что в Лондоне меня быть не должно. Но я знала, где тебя найти , не на пользу другим.
В течении нескольких секунд молчания Карла старалась сохранить невозмутимость. Альви была абсолютно спокойна и смело глядела в глаза своей убийце.
-А почему ты раньше не…?
-Не было возможности. Около твоей палаты все десять лет часто ходил врач, наблюдавший за тобой. Глупый гусь! Я все десять лет ждала…
-Неужели только из-за наследства?
-Я ВСЕГДА ТЕБЯ НЕ ЛЮБИЛА.
В тишине слышалось лишь гулкое «Кап, кап!». Наверное, Карла плохо закрыла воду.
-Ты ничем не обделена, Карла.
-Ну почему же? Мои сын и… друг нуждаются в капитале, а я хочу встретить свою старость достойно.
-А как же мы с Николасом?
-Пустяки.- Впервые за долгое время их разговора Карла уверенно и самодовольно улыбнулась.- Все будет четко.
-Тебя поймают.
-Ну, с твоим отцом же не поймали…
-Мразь!- Альви почувствовала, что теряет контроль над собой, и сделала шаг вперед,- мразь…
-Еще шаг, и я тебя прикончу!- визгливо вскрикнула Карла. Ей тоже становилось все труднее.
-Ты все равно поплатишься!
-А ты состаришься и умрешь быстрее прежнего! А?! Как, да?! Но не бойся, я этого не допущу – я убью тебя раньше …
Все, вот сейчас, и…
-Быстрее, я слышу голоса наверху!
Этот крик слышался с лестницы, оттуда же раздавался топот ног. Карла затравленно оглянулась. И… Секунды тянулись исключительно медленно. Каким-то чудом догадавшись, Альви схватила двумя руками отцовский мольберт и со всей силы шарахнула убийцу по голове.
Карла всхлипнула, обмякла и упала. Дверь распахнулась. На пороге были Николас, агент и еще несколько людей в форме.
-Да-а, готова,- философски заметил один из полицейских.
-Значит,… значит, все-таки… Да,- прошептал Ник ошарашено.
-Как… вы меня нашли?
Догадались, куда ты пойдешь,- ее агент закурил,- встретили комиссара Сандлера,- названный кивнул,- а он услышал от соседей, что в дом потихоньку приехала Карла. Подозрительно. По справкам пятнадцать лет назад она была одной из подозреваемых в смерти твоего отца. Но тогда ей все поверили…
-Я как чувствовал,- простонал ее брат.
Как ни удивительно, но Альви оставалась спокойна. Впервые за очень долгое время ее охватило настоящее, не сумеречное спокойствие. Почти.
-Я должна идти.
Все присутствующие удивленно посмотрели на нее.
-Куда?- Николас спросил свою сестру таким тоном, словно подозревал ее в полном сумасшествии.
-Не бойся, я вернусь. Утром. Мне надо, очень сильно, увидеть одного человека. Он мне дорог.
-Скажите, кто вам нужен, я пробью адрес,- вежливо предложил комиссар.
-Будьте любезны, Джек Саркинс.
Получив голографическую карту, Альви спускалась вниз, когда услышала голос агента:
-…она не выдержит. Можно просто увести ее подальше и все опровергать. Или пустить слух, что она умерла. Она мучается…
-Лишь бы с ней все было хорошо…
-Все будет хорошо, верь.
***
В квартире Джека все в полном беспорядке Альви попала сюда благодаря полицейскому пропуску. Она искала его… человека, вернувшего ее к жизни…
На кровати, весь в поту, бредил мужчина. Худой, болезненно бледный, с короткими пепельными волосами – в этом человеке смутно угадывался тот улыбчивый парень, катавший ее когда-то давным-давно, еще в той жизни, на тропоцикле…
-Джек,- тихо позвала Альви.
Мужчина открыл глаза и затуманенным взором посмотрел на нее.
-Кажется, я брежу…
-Нет, это я, Альви. Я пришла к тебе.
-Аль-ви…,- его речь то и дело обрывалась, - Аль…
Альви начала действовать. Она измерила у бессознательного Джека температуру и покачала головой: около сорока. Она нагрела воды, заказала по телефону мед и молоко – они сейчас стоили очень дорого и были не во всех магазинах, но ту нее были деньги. Затем, как когда-то делала для детей, приготовила горячее питье больному и дала ему его вместе с жаропонижающим. Все это время Джек Саркинс смотрел на нее, едва разлепляя веки, все еще отказываясь верить, что перед ним – она. Но он уснул, погрузился в беспамятство. Альви укутала его в одеяло и легла рядом, обняв.
-Я пришла к тебе, потому что люблю тебя… Слушай, Джек, слушай,- раздавался в темноте тихий шепот,- я спою тебе твою любимую песенку. Только выздоравливай… Выздоравливай скорее, нам надо многое успеть. «На свете есть за-амок из пы-ли жемчужной, и сердце мое – там…»
Под утро, совсем рано, Альви разбудил свет восходящего солнца. Она тихо встала и прикоснулась ладонью ко лбу Джека. Кажется, жар спал. Тихо, чтобы не разбудить его, она встала и подошла к окну – задернуть шторы. А на улице уже вовсю кипела жизнь: по земле и по воздуху неслись машины, сновали люди… Все шумело и радовалось новому дню. Мир проснулся, как просыпался каждый день. И был готов к переменам, движению вперед, как был готов всегда. Альви вздрогнула от неожиданности – она ощутила тепло Его тела. Это Джек, проснувшись, встал и, едва держась на ногах, пошел к ней сзади, чтобы обнять. Они не произносили ни слова – зачем? Они всегда были вместе, но только в темноте, не видя друг друга, и вот прозрели. Прозрели, проснувшись от старого сна и не собираясь уже когда-либо засыпать…
Конец.
(0)
