За потемневшими стёклами не видно ночи. Смотрят надменные глазницы домов, внутри которых переползают с места на место двойные зрачки. Красный с жёлтым, два чёрных, белый и розовый… зелёный и вон тот, самый заметный, цвета ржавчины. И у каждого есть тень. Она посмотрит ещё немного, честно пытаясь разглядеть ночь за этими безмолвными бетонными черепами, и допивая свой кофе. Потом сядет за стол и погрузится в чтение книги. Через час или около того, сознание начнёт застревать на одной строчке, перечитывая снова и снова. Она выключит свет и отправится спать. Она провалится в мутные завитки спирали сна и остаток ночи будет кататься на змее, свитой в гипнотическое кольцо. Но этот чешуйчатый, ручной Уроборос Морфея всё же дотянется в конечном итоге до своего хвоста. Сознание вынырнет из ласковых глубин Леты в мир двойных зрачков, и людей, отбрасывающих тень. Она встанет с постели неохотно, медленно позавтракает. Фоном будет служить радио, а там будут говорить о тенях, там звучит то, что слушают тени. Позже, пребывая в задумчивой рассеянности, она будет приводить в порядок свой дом, свою глазницу, то приближаясь к телефону, то отдаляясь от него, но так и не неберёт номер, не позвонит людям, которые отбрасывают тени, не станет говорить о сером и спрашивать о контурах...
Она шла по улице, под дружелюбным летним солнцем, но ярко освещались лишь те небольшие круглые островки, на которые она наступала. Свет полз от её ног вверх, не позволяя телу становиться монохромным, заставляя мелкие цветочки на блузке мелькать синевой. Множество людей было вокруг. Они ходили, разговаривали, отбрасывали тени. А она была среди них одинока, потому что тень отбрасывала её… Тень отбросила её в этот мир, который с каждым годом всё сильнее вводил в замешательство своей иррациональностью. Но никто не видел, никто не замечал скрытой насмешки в шелесте листвы, безумия, запертого в походке счастливого ребёнка с мороженым в руке. Когда то она всерьёз считала, что реальность – это разновидность долгого сна, в котором время может вытягиваться как вещество жевательной резинки. Она верила, что в любой момент может проснуться и осознать: наваждение уже уходит, растворяется в памяти. Но через некоторое время она поняла, что реальность – это тень… тень, которую отбрасывает что-то Иное, во много раз более яркое, отчётливое. И это Иное никогда не задумывается о реальности, во всяком случае не чаще, чем человек думает о своей тени…
«Если бы я отбрасывала тень, сколько миров могло бы в ней поместиться?» - думала она, прогуливаясь по парку вместе с неотвязно следующим за ней солнечным светом.
(3)
