Семён Степанович Стрельников, а точнее прототип его, разрешил мне записать эту историю, но с условием, что сам он будет неузнаваем.
***
Мы с Семёном Степановичем живём в городе Казани и работаем на одном авиастроительном предприятии. Он заведует у нас конструкторским отделом, ну а я, Арсений Антоныч, являюсь начальником инструментального цеха номер три, где на трёх участках идёт раскрой лёгких и прочных композитных материалов. Стрельников старше меня по возрасту и куда опытнее в вопросах производства.
Кабинет у Семёна Степановича большой и необычный, как, впрочем, и он сам. Окна занавешены зелёными шторами. Против окон стоят высокие тёмные деревянные шкафы, отделанные под морёный дуб, застеклённые, заставленные аккуратным образом самыми разнообразными деталями и приборами. Слева у входа стоит желтоватый закрылок, сделанный в моём цеху, ещё неокрашенный, и разные металлические детали, включая два ярко-желтых пропеллера. Оба стола у Степаныча – компьютерный и конструкторский – стоят в правом дальнем углу комнаты, и они всегда завалены разными небольшими деталями. И вот над всей этой техникой, на стене справа, светлеет большая картина в золоченой раме – как бы окно, распахнутое в иной мир, в самое начало ХХ-го века. И из того мира смотрит на нас усатый лётчик в черном комбинезоне, усталый и счастливый. А за ними стоит толпа роскошно одетых мужчин и женщин, с восторгом взирающих на то, как взлетают и приземляются аэропланы…
Встречая однажды гостей, Семён Степанович обвёл кабинет свой рукою и, указав на картину, сказал:
– Из всего, что тут есть, маленький самолет собрать можно. Который вот так же разбежится и полетит! И куда быстрее полетит!
Мы с Семёном Степановичем имеем много общего и неплохо ладим. Стрельников любит Российскую историю, её деятелей, генеалогию и всё, что связано с авиацией. И я его с удовольствием слушаю. Сам же я всегда могу рассказать Степанычу о том, что нового открыл для себя, читая и перечитывая святых отцов, или о Святой Земле, о Киево-Печерской лавре или Дивеевской обители – четвёртом и последнем уделе Божьей Матери на Земле, где побывал сам. Тут уж больше Стрельников меня слушает. Он ведь тоже христианин, всё это понимает, вот только сам святых отцов не читает.
Недавно Семён Степанович присутствовал на крещении внука и внучки в маленькой и очень красивой Церкви. И есть у них в семье одна традиция – ездить на ночную пасхальную службу в древний Ивановский монастырь. Теперь, когда дети у него выросли, то они сами туда семьи свои привозят.
Тип лица у Степаныча – славянский, внешность – неброская, волосы – седовато-русые. Одеваться он любит во всё серое, и с отблеском металлическим. А вот жена у него другого склада, и работает она директором ресторана.
Звонит мне как-то раз Стрельников по служебному телефону и говорит:
– Привет, Антоныч! Мы сейчас с главным инженером у гендиректора были и о твоих закрылках говорили. Дал он нам и тебе добро на приобретение большого автоклава, после утверждения тех-схем, конечно! На все обоснования и расчёты – три дня! Лечу к тебе, Антоныч! Минуток через пять буду! Встречай…
После того звонка пошёл я встречать Стрельникова к центральному входу нашего корпуса. Стою внизу, у больших окон, и жду.
Стояла ранняя весна. Ночью прошёл «ледяной» дождь и «одел» всю Казань в лёд. Дорожки у нас на заводе кое-где песком посыпали, но не везде. Время на больших часах в фойе идёт, а Степаныча всё нет… Метрах в ста от центрального входа стоит трёхэтажный директорский корпус. Слева и дальше, будто айсберг, возвышается наш главный сборочный цех. И ещё левее частично виден серый ангар поменьше – цех покрасочный.
И вот гляжу – идет, наконец, Семён Степанович, в куртке тёмно-серой нараспашку, без шапки и без галстука. И не от директорского корпуса он идёт, а от цеха сборочного, и не по дорожке скользкой, а у самой стены корпуса нашего пробирается. По такой гололедице идти там, конечно, лучше. И вот идёт себе Стрельников у стены, идёт и, вдруг повернул голову к тропинке обледенелой, что шла рядом, и без раздумий на неё перепрыгнул! И как на ногах устоял только?!
И тут: – «Трах-бах»!! – Сосулька пятиметровая с наростами, с двадцатипятиметровой высоты рядом с ним о бетон – «тресь»!! Вдребезги, и осколки во все стороны разлетелись… А там, где она упала – Степаныч как раз идти был должен! Да как он углядел её только и в последний миг отпрыгнуть успел? И как осколками его не побило?
Семён Степанович втянул голову только, и осторожно двинулся по обледенелой дорожке дальше.
Меня от избытка чувств прямо на лестницу так и вынесло.
– С днём рождения вас, Степаныч! Видно, вы в рубашке родились! – говорю ему.
– Именно, что в рубашке, Арсений, – негромко сказал он и, посмотрев вокруг, добавил: – Хочу я с вами обо всём этом поговорить. Но не сейчас, а когда время будет… Ну, а сейчас займёмся вашими композитами. Пойдёмте прямо в цех…
И случай поговорить об этом нам, действительно, представился вскоре. Прошла неделя, и возникла у нас со Стрельниковым необходимость съездить в другой город, к поставщикам препрегов – полуфабрикатов для органопластиков. Для поездки этой высмотрел он в гараже новую спец-«газель», с салоном, отделённым от водителя перегородкой, тремя рядами кресел и столиком впереди. Сели мы со Степанычем у стола. И как только машина за город выехала и пошла ровнее, я у него спросил:
– А расскажите мне, Семён Степанович, как вы от сосульки той увернулись?
– А сосулька та, Арсений, явление для меня обычное, – вдруг сказал он. – После случая этого стал я другие такие случаи вспоминать, и насчитал их двадцать пять! И ещё не все вспомнил… На свадьбе моей, в те ещё годы, тесть мой длинную заздравную речь сказала: – «Слава Богу, что Стёпка наш смог дотянуть до этого дня! Чего только с ним в жизни только не приключилось! И просто это чудо, что он дожил до дня своей свадьбы!»
По сути, Арсений, грешный я человек. Живу я, как все, хожу в Храм и за ошибки каюсь. До сих пор в толк не возьму, почему со мной всё это происходят? Почему я всякий раз сухим из воды выхожу? И какое у меня предназначение?
Ехал я однажды в одном вагоне, из Сочи в Москву, с известным писателем – Даниилом Граниным. Стоя у окна, я рассказал ему кое-что из своих случаев. Слушал он меня с большим вниманием. Но куда больше его удивило то, что я, киевлянин, променял свой цветущий город на провинциальную Казань. Знал он москвичей многих, да и творческих личностей из других городов, кто мечтали переселиться в прекрасный Киев. Ну, кто в те годы мог знать, что как потом всё обернётся?!… И свой спокойный переезд из Киева в Казань я считаю одним из тех чудес, которыми одарил меня Бог.
Когда мы к Москве подъезжали, то Даниил Гранин листок из блокнота вырвал, номер телефона написал и очень просил ему позвонить. Я на другой день позвонить решился, но листка того не нашёл. И вдруг через неделю Даниил Гранин сам в дом мой пришёл! Ну не ко мне, конечно, а к моему родственнику, чтобы послушать его рассказ о судьбах российских генетиков, что и легло в основу его известной повести «Зубр». О том, что я тоже там жил, он не знал, а меня тогда дома не было. Вот так телефон Даниила Гранина вновь попал мне в руки, но я ему почему-то так и не позвонил…
Много лет я искал святого старца, обладающего «даром рассуждения», но не нашёл. Есть в 3-й книге Ездры такая строка: «В последние времена святых будет столько, сколько смокв на смоковнице после сбора урожая»… Говорил кое с кем, конечно. Один священник такую вещь мне сказал: «Если двое или трое попросят, не сомневаясь, то получат просимое у Бога. Когда христиане дают Господу быть между ними, то их слово становится Его Словом и Его Делом».
А в то время у дочери моей серьёзная проблема была. По медицинским показаниям она не могла иметь детей. И стали мы со всеми близкими родственниками в одно и то же время молиться, и это помогло.
А когда я о чудесах своих думаю, то о вас, Арсений, всегда вспоминаю. Помолиться я хочу вместе с вами и попробовать в беседе понять, что со мной происходит. Вы вот писатель. Работы мне ваши нравятся. Багаж некий духовный у вас есть. А разговор наш, после молитвы, мы могли бы построить так. Вы задаёте мне вопросы, а я даю на них ответы. Мне интересны ваше понимание и все рассуждения вокруг этой темы. А там, кто знает, может быть, и мне что откроет Господь… Ну что, Арсений, как вам моё предложение о совместной молитве? И если мы, действительно, сподобимся чего-то понять – вы сможете об этом написать.
– Давайте помолимся, – с внутренней радостью согласился я.
– Священник мне сказал, что форма у совместной молитвы вольная и посоветовал читать три основные молитвы: «Царю Небесный…», «Отче наш…» и «Богородица Дево, Радуйся…» После общего обращения к Богу двое или трое молятся неспешно про себя. Желать что-либо «увидеть» нельзя, но устремиться всем сердцем в неведомую высь ко Христу можно.
Потом Стрельников сказал такие слова:
– Господи, Иисусе Христе, выведи нас, грешных, из бездны грехов наших, и помоги нам, немощным, понять, почему со мной такие случаи странные происходят?
И после этих слов мы прочитали по три молитвы.
Потом я его спросил:
– Расскажите, Семён Степанович, какие ещё странные случаи, ну, типа сосульки той, с вами были?
– Понятно, слушайте… – немного подумав, сказал он. – Лечу я однажды ночью по автотрассе со скоростью 110-120 км в час. Сзади дремлют в салоне мои жена и двое детей. Три дня до этого в местах тех лил дождь, и к ночи асфальт высох. Дорога была однополосная ровная. Луны не было: темень полная. Вот только справа, в боковых отсветах фар, деревья, столбы и кусты мелькают. И нигде, на всей дороге, нет огней машин. И вдруг приходит мне мысль: «А что я это посреди ночи по краю дороги еду? Посреди трассы ехать ведь безопаснее!» И как только я и повернул руль налево, то тут же справа, в боковом свете, большой черный провал на асфальтовом полотне увидел. Ну, ещё бы чуть-чуть позже руль повернул, и как есть – в промоину эту въехал. Встал я тогда у обочины, и меня трясло. В провал тот я ветви большие стоймя поставил. С тех пор ночью с пассажирами я быстро не езжу…
Вот второй случай. Еду ночью по федеральной трассе один. Местность неровная – то вниз, то вверх, и вот потому я с ближним светом ехал. Но захотелось мне отчего-то дальний свет включить. Давлю рычаг. А трасса сразу вниз пошла, и тусклый дальний свет вдруг выхватил несущийся на меня перевёрнутый тракторный прицеп!! Давлю тормоз, кручу руль, и по краю обочины, по траве кое-как рядом с ним пролетел! Переключись я тогда на дальний свет чуть-чуть позже, и всё: в прицеп бы как есть врезался… И такие вот чудеса со мной всю жизнь происходят.
– М-да… Обе эти истории на случай с сосулькой похожи, – кивнул я и задал второй вопрос: – А какие случаи другого рода, Семён Степанович, с вами были? Расскажите чего-нибудь побольше. Что с вами самое яркое приключилось?
– Вот случай для меня особый… – покачал головою Стрельников. – Отдыхали мы с женой на Черном море, а в Казань улететь не можем. В Одессе во все концы билетов на месяц вперёд нет. Стоим мы всю ночь у кассы с паспортами в руках. Кассиршу упросили, и она билеты нам в базе ловит. Светать уже стало, когда на один из рейсов, и как раз на Казань, два пассажира не явились. Кассир суёт нам билеты, мы благодарим её, и с рюкзаками и сумками бежим в посадочный терминал.
Вот так мы попали на рейс Ту¬-124 Одесса-Киев-Казань, 28 августа 1979 года.
Идём мы по переходам, что-то говорим, смеёмся и не верим своему счастью. Но как только я услышал гул нашего самолёта, то радость моя сразу пропала. Звук от турбин шёл странный! В самолёте, на полу – ковровых дорожек нет?! Стюардесса нас торопит. Проходим на свои места, пристегиваемся. Я продолжаю слушать гул двигателей.
Сижу и с обречённым видом жду, что вот-вот выйдет кокетка-стюардесса и скажет: «Уважаемые пассажиры! Наш вылет по техническим причинам откладывается! Приносим свои извинения…» Но турбины ревут всё громче. Это ведь лётчики их на рабочих режимах испытывают! И как будто шелест от них пошёл! Ну, какое на них лететь, да их в утиль сдать надо!! Или уж, по крайней бедности нашей, на капитальный ремонт… Так мы ещё и с места тронулись, скорость набираем, на рулёжку едем?! «Куда, куда»!! – кричу сам себе и не знаю что делать… И вот на этих аварийных турбинах мы взлетаем!
Турбины ревут всё надсаднее: мы набираем высоту. Корпус весь дрожит и вибрирует. Бесконечное ожидание неминуемой катастрофы. Душа моя не то что бы в пятках, а на земле, где-то там осталась… Вот турбины стали звучать ровнее, и фюзеляж самолёта занял горизонтальное положение. Набор высоты, значит, закончен, и мы заняли свой эшелон… Но что это был за рейс! Я всё время, весь полёт, непрерывно Николаю Угоднику молился! Жене, беременной нашим первенцем, я виду не подавал.
Потом я заметил другую вещь. Раз в пять минут пилоты наши странные манёвры выполняют. То на несколько сотен метров идёт спуск, то подъём, направо поворот, налево поворот. Пилотируют они, значит, вручную. И вот так мы до Казани и летели. Система управления у них дала сбой! И тут турбина вдруг левая завыла. Весь корпус в жуткой тряске и вибрациях сотрясается: грохот невообразимый в салоне стоит. Сижу и молюсь, молюсь только, чтобы турбина эта в режим вошла, и корпус самолёта тряску выдержал. Потом турбина левая успокоилась, зато позже – правая вразнос пошла.
А по салону стюардесса с подносом ходит, с улыбкой натянутой, и кофе с булочками пассажирам раздаёт. Сама она как смерть бледная и в глаза никому не смотрит. Подходит к нам. И я спокойно ей так говорю:
– Спасибо за адреналин, девушка. А нельзя ли нас минералочкой остудить?
Стюардесса спокойно уходит и вскоре подаёт мне литровочку минералки с двумя одноразовыми стаканчиками. Я благодарю её и минералку беру…
Потом из кабины пилот вышел, весь с иголочки, в костюме синем, и возле меня встал. Я сначала думал, что он из-за стюардессы пришёл, и хочет мне что-то сказать. Но нет, меня он даже не замечает. Глаза у него холодным блеском светятся. И он ими водит всё время: направо – налево, направо – налево. Потом понял я уже, что это он через иллюминаторы то на одно крыло, то на другое смотрит – как закрылки на них работают. А самолёт при этом,делает: направо завал – налево завал, направо завал – налево завал…
И я ему, тоже так спокойно говорю:
– Ну что, командир, летать вот так вам не страшно?
А он, не глядя на меня, негромко отвечает:
– У пожарников страха нет! Потеряли они этот страх…
Потом он опустил глаза, голубые-голубые, как небо, похлопал меня по плечу и говорит:
– Эх, хорошо летим!
Знаю я этикет у лётного состава. Вот так вот взять и похлопать пассажира по плечу лётчик никак не может. Для пилота сделать так – это истерика. Так он поглумился сам над собой!
Пилот ушёл, и от двух турбин сразу пошла жуткая вибрация, которая то сходится, то расходится в резонансе. «Вот они – предсмертные судороги», – подумал я. И жена ещё спрашивает:
– Стёпа, ты ведь про самолёты всё знаешь. Всё ли у нас в порядке?
– В воздушный поток мы вошли, – совершенно невозмутимо сказал я и, нисколько не сомневаясь, добавил: – Скоро всё это кончится.
Вскоре возле меня появился второй лётчик, по-видимому, бортинженер. Он люк на полу крючком поднял, встал на колени, и там что-то стал плоскогубцами подкручивать. А люк этот на линии крыльев располагался. И значит, через него доступ к двигателям был.
«Ну что же это такое?! Ну не в троллейбусе же мы едем, чтобы вот так, на ходу, двигатели ремонтировать»! – чуть было не сказал я ему.
И как только я мысленно перекрестился, то вибрация эта кончилась, и турбины загудели ровно. Так вот мы до Казани и долетели, и приземлились, будто бы по ухабистой горке ехали. Сообщает нам в микрофон об удачной посадке пилот. Всё у них чин по чину. И трап сразу к самолёту аэродромные службы подали. Пассажиры все встают и идут гурьбой к выходу. А я идти не могу, ноги меня не держат. Жена сидит рядом и иногда на меня смотрит. Остались мы так с ней в салоне одни.
И вот вижу, лётчики с борттехниками из кабины к трапу идут. По обычаю на пассажирских линиях лётный экипаж первым по трапу на землю сходит. А этот выходил последним. И кто-то из них такую вещь сказал:
– А ещё габаритные огни не горят!
Ну, лётчики лётчиками, но я-то точно знал, что это только сам Николай Угодник нас всех спас. Я только вещи дома оставил и сразу прямо в Собор Никольский пешком пошёл. Службы в нём не было. Больших свечей накупил, Христу и Богородице по три свечи поставил, и на коленях перед большой иконой Николая Угодника стоял. Но всего этого было мало: на сердце своём я по-прежнему ощущал долг. И только через год я смог его отдать. Для этого мне пришлось поехать на отдых в Турцию, в город Демре, в те места, где некогда служил и нашёл упокоение Николай Угодник. Там я ещё раз поблагодарил его за спасение и попросил святого дать сил делать добро людям…
Чисто по-человечески понять-то тех лётчиков было можно. Лет за десять до развала Советского Союза в армии были большие сокращения. Многие военные лётчики прошли курсы повышения квалификации и искали работу в гражданской авиации. Срок эксплуатации многих пассажирских самолётов в те годы как раз завершался, а денег на замену всего авиапарка у государства не было. Тогда отправлять на капитальный ремонт нужно было почти всё. Если какой-то пилот начинал артачиться и лететь на аварийном самолёте отказывался, то его тут же увольняли, а в кресло его садился другой.
На другой день самолёт тот Ту-124 обратным рейсом Казань-Киев-Одесса полетел вновь, и что удивительно, в Одессе он приземлился благополучно. Но на обратном пути в районе Саратова его в воздухе разорвало, и обломки на 20 км разбросало… Фотографии того лётчика, что на закрылки смотрел, и стюардессы, что минералку принесла – по первому каналу показывали. Лётчик тот взял на борт в Одессе всю свою семью, что до этого на Черном море отдыхала…
После той катастрофы все самолёты типа Ту-124 с пассажирских линий сняли…
Отец мой был классным инженером-авиатором. И потому лет семьдесят назад послали его работать в очень необычную лабораторию, в город Киев. В лаборатории той была единственная в Советском Союзе сверхзвуковая аэродинамическая туба. Дали нам в Киеве однокомнатную квартиру на самом краю рощи Бабий Яр. Был я школьные годы спортсменом, по окончании школы получил хороший аттестат и окончил Киевский государственный университет. В армии, на срочной службе, служил борттехником в реактивной авиации. После демобилизации стал работать в секретной лаборатории у отца.
И когда я женился, то оказалось, что жить нам негде. На службе жилья нам не давали. Но в 1979 году квартиры стали давать атомщикам, в очень красивом и чистом месте – в Чернобыле. И я решил стать атомщиком. Турбины у них почти те же. Пришёл я в отдел кадров к атомщикам и подаю пожилому инспектору стопочкой мои документы. Он их пролистал, убрал в сейф, и велел мне через неделю прийти.
А через неделю тот же инспектор мне говорит:
– По бумагам вы нам подходите. Но почему вы всё-таки решили прийти к нам?
Видя его ко мне доброе расположение и седину, я ему, как отцу родному, сказал:
– Ребёнка мы с женой ждём, а жить нам негде… У меня ведь всего два варианта есть. Либо я становлюсь атомщиком и еду жить в Чернобыль, либо перебираюсь в Москву или в Казань, где есть авиастроительные предприятия и родственники.
Инспектор тогда на спинке откинулся, глаза опустил и призадумался. А потом он собрал мои документы, подаёт их мне, и по-отечески так говорит:
– Иди-ка ты, Стёпа, работать по линии авиапрома. Будет тебе там квартира!
И я ему поверил, и документы взял.
А ровно через год в Чернобыле произошла ядерная катастрофа!!
В то время мы с женой и маленьким сыном жили в Москве, у моего дяди. А через два года мне предложили интересную работу и квартиру в Казани, на авиапредприятии.
В Москве со мною произошла вот какая история.
Жили мы тогда в большом девятиподъездном доме. С торцов к нему примыкали, как башни, ещё две высотки.
В сентябре 1999 г. террористы взорвали в Москве два многоквартирных дома. Погибли сотни людей. И вот через год у дверей всех магазинов и подъездов вновь висели листовки, призывающие людей к бдительности. Летом 2000 г. прогремел взрыв в метро на Пушкинской площади. Новый теракт в Москве ждали через месяц.
И вот примерно через месяц собрались мы с семьёй за город, на первом нашем «жигуле». Ранним утром вышел я во двор, осмотрел машину и подъехал к подъезду. Сижу за рулём, жду.
Во всём большом дворе нашего дома ни одного человека нет. И вот смотрю, идут по тенистому скверу двое в мою сторону. Люди, видно, приезжие, так как у каждого по большой клетчатой сумке в руке. Сумки они у скамейки, у восьмого подъезда оставили, а сами в разные стороны разошлись. И так они стали ходить вдоль всего дома взад и вперёд. То один из них к какому подъезду и домофону подойдёт, то другой.
Ну, думаю, ни дать ни взять, два персонажа из романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» у нас появились. И так параллель эта меня увлекла и развеселила, что ни о какой опасности я не думал. Один из тех двоих был длинным, тощим и ходил, согнувшись, как вопросительный знак. Нос у него был больший и острый, как клюв у орла. Второй был ещё чуднее. Вся правая рука у него была в гипсе, на перевязи: согнута под прямым углом в локтевом суставе. Из-под марлевых бинтов торчали у него только два пальца, будто пистолет. Смотрю на них, смеюсь про себя и жду, что будет.
Потом уже совсем бесшабашное настроение на меня нашло. Вышел я из машины и дверцей слегка хлопнул. Тот, что с гипсом, от меня недалеко был, и сразу обернулся. А я взглядом его взгляд поймал, и стал с ним в гляделки играть. Сначала он застыл как манекен, а потом осмотрелся вокруг и стал меня внимательно рассматривать. Минуты две мы с ним вот так стояли. И вдруг он быстро-быстро на меня пошёл. А руку свою, ту, что в гипсе была, прямо на меня выставил. Никакой неприязни у меня к нему не было, и только мысль одна изнутри разбирала:
– Ну что ты дальше-то делать будешь?
Тот с гипсом метрах в трёх от меня встал и в глаза мне ухмыльнулся гадко-гадко так и противно. И лицо у него при этом сделалось лукавое-лукавое. Потом он что-то крикнул своему товарищу, и они оба, забрав свои сумки, ушли по тому же скверу.
Через два года отдыхали мы с семьёй в пансионате, в Сочи. Зашёл я к себе в номер, включил телевизор, сижу и смотрю новости. Вдруг вижу, что омоновцы того самого типа, что ухмылялся мне в Москве, в наручниках ведут. Голос за кадром говорит, что в результате оперативно-розыскных действий был арестован опасный террорист Гичеяев, причастный к терактам в Каспийске, Волгодонске и в Москве на Пушкинской площади, а также подозреваемый в причастности к взрывам домов в Москве в 1999 году. И только тогда дошло до меня, что те двое у нашего дома – террористами были! Что под гипсом у него, наверное, «пушка» была! Да они же дом наш в Москве чуть не взорвали!! А я тогда никакой опасности не заметил…
Ну и что вы, Антоныч, на это скажете?
– Первое, что приходит на ум – это слова пророка и царя Давида из девяностого псалма, – сказал я и зачитал по памяти: – «…Ибо ты сказал: «Господь – упование мое»; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим; не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жили¬щу твоему; ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею; на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона…»
– Какие сильные слова! И это ведь обещание самого Бога!… Но живу ли я в полном уповании на Бога? Нет, не живу. И нет у меня ни смирения, ни терпения и потому помощи такой я не достоин… – сокрушенно произнес Стрельников и затем спросил: – А нет ли ещё чего по нашей теме в Писании или в Предании?
– В Писании и Предании откровений много. Но у нас вопрос редкостный, и найти под него одну строку вряд ли удастся, – сказал я и продолжил: – Прежде всего, я хотел бы обозначить в рамках христианского учения, кто мы такие – люди, и какое у нас у всех предназначение. Речь об этом красной нитью проходит через всё Священное Писание и Предание.
По природе своей человек вознесён предельно к Богу, но не сливается с Ним. Все мы соединяем в себе весь тварный мир, видимый и невидимый, и можем даже соединиться с Божеством. Человек рождается чистым, но незрелым. Святость – соединение наше с Богом – мы должны стяжать сами. Святые – это те, кто стали уже детьми Бога! Священное Предание вмещает в себя весь бесценный опыт святых по обоживанию человека. Никто не может приблизиться к Богу, не почитая Его святых. Все святые, жившие когда-либо на Земле, живы, реальны и современны, и помогают всем тем, кто обращается к ним с молитвою. Каждый человек может дружить с кем-то из святых, как со своим старшим братом или старшей сестрой.
Преподобный Лаврентий Черниговский говорит, что мы, люди – наследники вечности, обреченные на бессмертие! Бог создал нас по образу и подобию Своему и определил для нас четыре формы жизни, которые последовательно сменяют одна другую. И каждая из них обуславливает судьбу человека в последующей форме жизни.
Первая форма жизни – внутриутробная. Душа человека сотворяется Богом в момент зачатия его земными родителями. В первой форме жизни новый человек постепенно осознаёт себя в полном блаженстве и неведении, а душа его облекается разнообразным тленным материалом, воспроизводящим для мира материи все её органы чувств и её личностные черты. Врата во вторую форму жизни для каждого человека открываются при его земном рождении.
Мы с вами, Семён Степанович, живём во второй форме жизни. Плоть у нас дебелая, неспособная чувствовать Волю Бога. Но после усердной молитвы мы всё же можем её понять. По утверждению святых отцов, жизнь наша коротенькая вне понимания смысла жизни – бессмысленна и не имеет никакой цены. Цель жизни у нас одна – стяжание даров Божиих для жизни в Вечной Вечности.
На Земле всё непросто. И чтобы понять, что здесь и к чему – надо посмотреть шире… Бог-Отец – предельно Благ: Он хочет приобщить все свои творения у тому, что в Нём есть. Изначально, Он излил благодатный Свет и создал из него по образу своему слуг-ангелов девяти чинов. Руками их Бог сотворил для Сына своего всесовершенный Мир… Но в его лоне уже произошли две величайшие трагедии из-за непослушания тварных существ.
Первая из трагедий, как пишет святитель Игнатий Брянчанинов, была связана с возмущением против Бога ангелов. Зачинщиком его был один из прекраснейших херувимов – Денница, особо обиловавший дарами Божиими. Херувим тот обольстил и увлек с собою великое множество ангелов, многие между которыми были из высших степеней. Другой святой, говоря об идолопоклонстве в человеческом обществе, сказал так: «Змей – дьявол, вошедший в змея, – ввёл многобожие во Вселенной, и оно породило хаос и зло».
Ангелы – существа пламенные, и направлены к цели своей как лучи. Оказавшись вовлеченными в какое-либо движение, они уже не могут остановиться, и всё глубже и глубже входят в него, отдавая себя ему до конца. Гордость, возгорающаяся от осознания себя божеством, повреждала ангелов. Отпадение их от Бога происходило мгновенно. Повреждённые ангелы от лица Божия были на Землю удалены.
Для того, чтобы восполнить недостаток ангелов, Бог сотворил новых существ – людей, и создал для них Рай. Второй величайшей трагедией на Небе стало отречение людей от Бога. Один современный богослов сказал об этом так: «Под влиянием змея Адам решил, что он и есть Бог, что Бог ему не нужен, и сам разорвал связь…» Весь смрад греховный в котором все мы, потомки его, рождаемся и живём на Земле, и есть тот самый первородный грех. Род человеческий, изгнанный из Рая, Бог поместил также на Земле. Но человек, узрев своё падение, в отличие от ангела, может с помощью Божьей вновь повернуть к Нему и из любых тенёт греха вырваться.
Гордыня сатанинская неисцельна, и потому Бог демонов спасти не может. Но вот помочь людям, рождающимся на Земле, подняться из земной юдоли по «лествице» смирения в своё утраченное отечество Он может. Для этого Бог послал на Землю Сына своего Иисуса Христа. Святые говорят, что мы – люди – призваны стать богами по благодати… Человек – это младший брат Христов, член Его тела… Только лишь через Иисуса Христа нам открылся доступ к Богу… Во Иисусе Христе мы все усыновляемся Богу-Отцу, и без Него мы – ничто…
Первым по пути спасительному прошёл на Земле сам Иисус Христос. За Ним прошли апостолы и все поверившие через них Ему. И идёт по пути этому поток людской уже две тысячи лет.
Собственно, демоны были оставлены на Земле для того, чтобы злобою своею помогали людям сдавать экзамены самому Богу, на обретение жизни вечной и на право вернуться в своё утраченное Отечество.
Причин ненависти демонов к людям обычно называют три. Прежде всего, распаляет злобу их то, что они – ангелы, созданные из света, – пали во прах, а мы, люди, созданные из праха, – призываемся на Небо. Во-вторых, Бог пообещал детям своим, которых изберёт из числа людей, дать в наследство всю Вселенную. А ведь богатства её создавались и их руками… И третье, самое главное: Бог создал нас, людей, вместо них… И вот потому бесы пленных не берут и перебежчиков к себе не принимают. А если кто-то сам в руки им отдаётся, то они его берут и губят до конца.
Суть второй формы жизни человека на Земле – это училище молодых душ. Каждому человеку здесь дана полная свобода воли. И ещё каждому Богом отмерена своя долгота жизни – как бы горсточка бесценного «золотого песка». Но кто из живущих на земле тратит его, чтобы стяжать Святой Дух? Враг перед каждым человеком стоит мысленный и постоянно склоняет его выбирать всё удобное, без конца подсовывает прелесть бесовскую и склоняет ко всякому злу. Вот и сказал Иисус Христос в Евангелии: «берегитесь… чтобы кто-нибудь не прельстил вас вкрадчивыми словами; ибо хотя я и отсутствую телом, но духом нахожусь с вами, радуясь и видя ваше благоустройство и твердость веры вашей…»
В третью форму бытия человек проходит через врата земной смерти. Мир вокруг него простирается бесплотный и очень яркий. Время идёт в нём где-то быстрее, а где-то медленнее, чем на земле. Попав на «тот Свет», все души людей сразу сдают экзамен на качество, который является преддверием Страшного Суда и называется – Частный Суд. После испытаний ангелы уносят праведные души в благодатные выси «селений праведных», а души грешников демоны уводят вниз. В третьей форме жизни все люди ждут Воскресения из мертвых и Страшного Суда. Все люди, живущие на Земле, усопшим могут помочь.
Не смерти людям бояться надо на Земле, не бед и не болезней… А бояться и кричать даже, как говорили оптинские старцы, что золотой песок жизни без толку сквозь пальцы наши уходит. В каком качестве, раз и навсегда, по итогам земной жизни мы войдём в Вечную Вечность?
По воскресении из мертвых каждая душа человеческая в мгновение ока обретёт нетленную плоть. В Библии есть строки, из которых следует, что на Страшном Суде – страшном для грешников, праведников и ангелов – каждый содрогнётся и испытает тревогу. Ведь сам Иисус Христос определять будет, кто какой жизни в Вечности достоин! Все оправданные получат то, что имели Адам и Ева и, может быть, даже больше. Праведники воссияют как звёзды. А тех, кто окажется в аду, будет грызть самый страшный червь – их собственная совесть.
И вот, Семён Степанович, живём мы с вами во второй форме человеческого бытия. Тангалашки, как зовут бесов на Афоне, нападают на вас с детства. Веры у вас глубокой тогда не было. Но «наследство» ваше так возбудило их зависть, что они захотели по-особому расправиться с вами! А давайте посмотрим на родных ваших по мужской линии. Происходило ли что-либо необычное с ними? А если было, то что?
– Было, конечно, что-то, – пожав плечами, сказал Стрельников и, посмотрев в окно, добавил: – Только я расскажу вам об этом позже. Вот, мы уже к химзаводу подъезжаем…
Изготовители препрегов встретили нас радушно. Вначале, как водится, зашли мы к руководству завода, далее в рабочей атмосфере обсудили все наши пожелания с технологами… Пообедали мы у них в столовой и поехали в Казань.
Вскоре Стрельников посмотрел на меня внимательно, и я ему кивнул.
– Вот вам, Арсений, кое-что о моей родне по мужской линии, – сказал он. – Часть тех стрельцов, что при царе Иване Грозном Казань брали, на высоком берегу Волги, ниже по её течению от города, основали стрелецкую слободу – Теньки. Позже часть из них была отправлена на челнах ещё ниже – на современную границу Ульяновской области и Мордовии. Там была ими основана стрелецкая слобода – село Теньковка, и был построен Татарский вал. Люд в Теньках и в Теньковке в царские времена жил свободно: крепостных в них никогда не было. И на всей Руси было только семь таких мест.
Род мой по мужской линии идёт из Теньковки. Дед говорил, что над селом нашим стояла раньше красивая златоглавая церковь из красного кирпича. Он сам от стариков слышал, что строили её наши прапрадеды и прапрапрадеды, всем миром, «незнамо, сколько лет…» Каждый бедный мужик или вдова копили гроши весь год, и отдавали их по осени старосте на покупку одного кирпича. Те, кто побогаче жили – давали больше, с каждого нового урожая. Кирпич для строительства церкви покупали самый лучший. Все мужики, что лошадок имели, всю зиму кирпич тот от берега на гору возили. Раз в год после Пасхи приезжали в Теньковку строители, на месяц или на два. Девицы тогда в платках белых с лукошками по всему селу ходили – яйца куриные собирали. Раствор для церковных стен в те времена замешивали на яичных желтках, и клали их с молитвою.
Ох, и намозолила Церковь наша глаза пролетариям при Советской власти. И решили они «пережиток» этот сломать. Не раз партийцы и комсомольцы с ломами и кувалдами ходили её крушить. Большого урона Дому Божьему они не нанесли, но кто-то себя там у них изувечил… Ещё больше распалились они тогда: к Церкви на тракторах подъехали и стали её цепями пилить. Много дней техника там ревела, и в конце концов Церковь нашу они снесли. Кладбище не тронули…
А кладбище у нас в Теньковке – необычное. Стоят там на могилах, натурально, поклонные кресты. Все они дубовые, на три метра над землёй возвышаются: со времён стрельцов все так и стоят! И всё это на холме, прямо над селом! Уж очень жену мою это умиляет. А на месте церкви разрушенной теньковцы часовню бревенчатую всем миром поставили.
Ездил я недавно в Теньковку на похороны. Родственник наш, фронтовик, умер. Физруком он в школе работал. Шли мы процессией траурной от села до кладбища по просёлочной дороге, и гроб мужики на верёвках открытым несли. А у могилы на кладбище молодой священник нас ждал, и там усопшего отпевал. Была там вся родня наша, почитай треть села, и все школьные учителя. И вот смотрю, когда священник имя Божие произносит, то все родственники наши крестятся, а все учителя упорно – нет. Стоят они кучками между поклонных крестов, совсем растерянные, с ноги на ногу переминаются, и глаза от земли боятся поднять. И так горько мне за наших деток стало. Ну кто их и чему там в этой школе учит?...
Почившему сроднику нашему мы тоже большой крест поставили. И я его тоже руками поднимал.
Раз в десять лет случаются в Поволжье засухи, и приходил раньше вместе с ними в деревни голод. В один такой год прадед мой и прабабушка пристроили деда моего, Николку, к барину в дворню: ну, чтобы не помер он с голоду… Увёз его барин на пароходе в город Чистополь. Прошли годы. И вот в 13 лет сбежал дед мой от того барина в губернский город Казань. Устроился он работать в аптеке «Пассажа», разносчиком лекарств. За треть жалования на рабочей окраине снимал угол.
Когда произошла революция, то в Казани жить стало трудно. Вернулся мой дед в Теньковку и там обзавёлся семьёй. У деда моего было семь детей. Но пятеро из них в 1933 году от голода умерли. Из всех детей у него только мой отец и ещё одна дочь выжили. И вот в 1934 году дед мой с женой и оставшимися детьми вновь едет жить в Казань.
В начале финской войны дед мой, Николай Стрельников, был разведчиком в артиллерийском полку. Потом прикрепили его к батарее, корректировщиком огня. Однажды, возвращаясь среди зимы по лесу в свою часть, он вдруг столкнулся нос к носу с медведем, разбуженным войной. Стоят они друг против друга в глаза друг другу смотрят. У деда моего карабин был, но стрелять он не мог, так как он был за линией фронта. Но медведь сам вдруг отвернулся и вразвалку ушёл…
Всю Великую отечественную войну дед мой воевал в Карелии. Однажды, корректируя огонь, он лежал в снегу так долго, что отморозил ноги. До своих окопов он как-то дополз, и наши отвезли его в госпиталь. Ноги у деда распухли и стали красными. Когда военврач тыкал в них иглой – боли он не чувствовал.
– У вас, боец, начинается обширная гангрена, – не поднимая глаз, сказал врач. – Обе ноги нужно ампутировать, выше колен. Провести операцию нужно срочно. Никак иначе вас не спасти…
И дед мой ответил твёрдо:
– Нет, не хочу я жить калекой. Отказываюсь от операции…
Но гангрена у него не началась. К удивлению врачей дед пошёл на поправку, и из госпиталя вернулся в свою часть, в строй.
Дед мой был человеком тихим, мягким. За всю жизнь отец мой ни разу не услышал от него ни одного резкого слова. Лет десять работал он в Казани директором парка Петрова. И делу этому дед отдал всю свою душу. Говорят, что он работал с самим Калининым.
Отец мой, Семён Стрельников, до войны ещё окончил Самарское военное училище по специальности бортмеханик, и попал служить в истребительную авиацию. За два дня до начала войны он совершил перелёт в Белоруссию на истребителе И-16, за бронеспинкой летчика. Там они и приняли первый бой.
Всю войну отец мой прослужил в звании младшего лейтенанта техником командира эскадрильи. Повышений по службе у него не было, и наград правительственных ему не давали. Сейчас расскажу почему.
Второй год войны авиаполк моего отца летал на истребителях Як-1. Самолёт этот устроен был просто, и его легко было ремонтировать. Фюзеляж – сварной из стальных труб, крылья – деревянные неразъемные, обшивка полотняная, ну и дюралюминиевые капоты и оперение. Приборов в кабине у лётчика мало было, но вот видимость – круговой обзор – лучшая, чем у всех истребителей того времени. В воздухе Як-1 был маневренным: быстро взлетал и мог садиться на любой луг. Немецкий Мессершмитт Bf 109 был оснащённее, имел металлическое покрытие, и им сложнее было управлять. Наши соколы на Як-1 успешно бились с фрицами на Bf 109 двое против четырёх и четверо против шестнадцати… В 1942 году полк отца стал гвардейским. В 1944 году полк был пересажен на Як-3, что дало нашим асам полное превосходство в воздухе. Внешне Як-3 был похож на Як-1, но из-за уменьшения веса и размеров, на том же движке, он летал быстрее. Мощность двигателя позволяла ему выполнять вертикальные манёвры!
Командиром другой эскадрильи в том же самом полку был младший сын товарища Сталина – Василий. Сын Верховного Главнокомандующего Красной армии и Генерального секретаря компартии Советского Союза был неплохим лётчиком. Он любил возвращаться на аэродром на пустом баке, когда мотор у него глох прямо над взлётно-посадочной полосой. Каждый боевой вылет он летал далеко за линией фронта, и до последнего высматривал, где какой самолёт врага или наземную цель можно ещё подбить.
И вот однажды двигатель у Сталина-младшего заглох в воздухе раньше времени… А дело тут было вот в чем. На аэродроме на запуск мотора из бака расходовалось пять литров бензина. Перед самым вылетом техник сыну Сталина бензин тот доливал. И вот в тот день, по какой-то причине, а скорее всего по халатности, бензин он не долил… И всё же, всё же Василий Сталин как-то дотянул до края аэродрома.
А летал Василий Сталин без парашюта, так как считал, что сдаваться в плен он не имеет права. По натуре он не был вспыльчив. Но вот в тот раз, едва не разбившись, он спрыгнул с крыла самолёта, шлем оземь бросил, выхватил револьвер и давай из него в техника палить. Техник тот, как заяц, вправо и влево стал прыгать, да в щель рыбкой так и нырнул. Но лётчик его и оттуда выкурил. И если бы Василий хотел техника убить, то, несомненно, убил бы. Но Сталин-младший просто стрелял рядом и с криком за ним бегал по аэродрому. Когда же техник споткнулся, упал и замер на траве, то Василий вскинул пистолет и штанину ему прострелил. После этого сын Сталина успокоился, сунул пистолет в кобуру и отправился в свой дом…
Лётчик и техник в авиации – это одно целое. Вместе они радуются, вместе страдают и знают друг о друге всё. И теснее всего эта связь бывает на войне.
Отец мой был в полку на хорошем счету. Все израненные вконец истребители он возвращал в строй. За такие заслуги командир полка представил отца к ордену.
И именно в те дни вызвал моего отца к себе Василий Сталин и предложил стать ему у него борттехником. Прежнему борттехнику жизнь свою он доверить больше не мог. Отец испугался. Да, служить под началом у сына самого Сталина было лестно, но это была и неимоверная ответственность. И было что-то ещё, что ему помешало сразу сказать «да». Знал мой отец и то, что за отказ от любого назначения во время войны полагается расстрел. И, не зная, что сказать, он попросил у сына Сталина дать ему время на раздумье. И Василий с улыбкою дал ему три дня.
Все эти три дня отец мой ходил в ближайший лес и там молился. На третий день был ему «на сердце знак»…
Отец мой надел офицерскую форму, пришёл к Василию, и вот сын простого крестьянина сыну Сталина отказал. Василий Сталин был в ярости, что-то кричал, а потом схватил моего отца за грудки и вышвырнул его в дверь…
Много дней отец мой ждал ареста, но за ним не приходили.
Потом как-то в одном из воздушных боёв Василий Сталин был ранен в ногу и попал в госпиталь.
Никаких взысканий по службе отец так и не получил. Но и орден ему не дали.
– Ох-хо-хо… Орден у меня украли! – как-то дома с горечью произнёс он.
После смерти товарища Сталина бортмеханику Василия Сталина нарочный принёс повестку в МВД. По повестке бортмеханик пошёл. Надо думать, крепко взялись за него следователи, вытрясая на генерала Василия Сталина компромат… Сам же Сталин-младший попал под следствие за связь с иностранной разведкой. Вина его не была доказана. Но из армии его всё равно уволили, за пьянку. Из Москвы Василия отправили в ссылку в город Казань. У нас в городе Сталин-младший много пил и на этой почве умер. Похоронен он на Арском кладбище.
После победы в войне отцу моему предложили интересную работу в армии. Он согласился и стал служить на секретном аэродроме, где производились лётные испытания самолетов новых типов.
После слов этих Стрельников замолчал и стал рассматривать пробегающие за окном зимние пейзажи.
– Прежде всего, Семён Степанович, я бы отметил кое-какие совпадения в рассказе вашем, – сказал я ему. – Дед ваш с медведем в глаза друг другу смотрели, и вы с террористом тоже: тот и другой явились неожиданно, и оба сами от вас ушли. Василий Сталин штанину борттехнику прострелил, и сам вскоре получил ранение в ногу. С теми, кто виновен, разбирался он по-свойски грубо, но на бумаге, как говорят, экономил – своих под суд не сдавал. И вот, когда сам он под суд угодил, так и его судили. В МВД ему пришлось туго, но ведь звания генерала его не лишили, и срока реального – не получил. Отец ваш в армию призван был из Казани. Василий Сталин вышвырнул его в дверь, и, быть может, поэтому сам окончил жизнь свою в Казани… Вот так определяют люди весь свой дальнейший путь. Всё это действуют законы Божьи.
Однако, по слову святого, воздаяние нас может и не догнать. Если человек ударит кого-то мечем, то по духовным законам и его тоже кто-то должен ударить мечем. Но если ударивший мечем, покается, то воздаяние будет отменено, и он сам приемлет любовь Христа…
Родные ваши по мужской линии, Степаныч как думается мне, к делу вашему отношения не имеют. И из всего, что вы рассказали мне, я усмотрел два вида событий.
Во-первых, недруги наши, тангалашки, за вами всё время наблюдают, копают на вашем пути ямы, и в самый неожиданный момент наносят мгновенный удар. Но ангелы Божии надёжно вас охраняют… И вот мне подумалось, Степаныч, а не хотят ли тангалашки род ваш прервать?
– Ну, это вряд ли, – глядя в окно, сказал Стрельников. – Они бы тогда и сыну и дочери докучали, и всем другим родственникам тоже. Но этого нет.
– И вот второй вид событий, – продолжил я. – В присутствии вашем аварийный самолёт не падает, и дом, избранный для теракта, не взрывается. И много таких случаев вы просто не заметили! Не здесь ли корень событий ваших зарыт?... Есть в вас нечто, из-за чего весь сыр-бор этот разгорелся. А так как всё это происходит с детства, то дано это вам не по заслугам. Мне кажется, я догадываюсь, что это может быть. Задам один наводящий вопрос. А нет ли, Семён Степранович, у вас другой, очень особенной родни? Ну, вы поняли, о ком я говорю…
– А вы знаете, Арсений, попали вы в точку, – вскоре с заметным смущёнием сказал Степаныч и, покачав головой, добавил: – Не думал я, что вы до этого докопаетесь. Ладно, расскажу что-то, как и обещал, в общих чертах, не называя имён, фамилий и титулов. Быть может быть, это поможет нам решить вопрос.
Есть в роду нашем много ярких личностей. Дед мой со стороны матери был академиком Советского Союза. Есть у нас и другие успешные ученые, военные, художники, руководители разного рода и несколько таких же технарей, как я. И всех нас объединяет единый предок – прадед по материнской линии. Сам по себе он личность необычная, можно сказать – оригинал. До Октябрьской революции жил он в Санкт-Петербурге в большом белом и очень красивом особняке. Февральская революция 1917 года на жизнь его особо не повлияла. Но вот после переворота октябрьского он перешёл на нелегальное положение. В годы советской власти до конца своих дней жил он с женой и двумя младшими дочерьми в городе Чистополь, на набережной реки Камы. И была у них просторная квартира на втором этаже неприметного двухэтажного дома, что стоял напротив белых стен действующего Храма. Трёх же его старших дочерей жизнь разбросала во все стороны.
Сам предок мой был побочным сыном прямого наследника одного очень высокого и известного в царской России рода… В самом центре Санкт-Петербурга во второй половине XIX века, в одном очень богатом доме, молодая служанка однажды забеременела и сбежала. И ушла она жить к своей матери, и родился у неё сын. Вскоре после этого в Санкт-Петербурге скоропостижно умер тот самый наследник высокого рода. И вот так вышло, что высокий титул есть, славная фамилия и огромное состояние есть, а наследника у всего этого нет… Но слухами земля полнится. И вскоре престарелые родители того господина узнали, что у них есть внук. Служанку ту с младенцем они отыскали и на Высочайшее Имя подали прошение. И сам царь собственноручно на письме их написал: «Дитя наследником признать!»
А фамилию предка моего, Арсений, вы знаете. В России она на слуху и прославлена не полководцами. Была она близка к императору, но не царская. Хотя по ниточке одной женской связь у неё с домом царя Василия III и всем родом Рюриковичей имеется. Много веков представители династии нашей верой и правдою служили Богу, царю и Российскому отечеству. Есть в ней и мыслители, и военные, и деятели искусств. Самый старший из известных представителей нашего рода был упомянут в летописи вместе с Дмитрием Донским… В первые годы Советской власти, когда в России начался террор, никто представителей фамилии нашей не преследовал, и в предвоенные годы тоже.
Ну вот, Арсений, всё самое я вам важное рассказал. Подробнее говорить не имеет смысла… Теперь я жду вашего заключения.
– Кратко тут сказать не получится. Картина получается не простая. И я могу ошибиться. Кто я такой, чтобы говорить без ошибок? – собираясь с мыслями, произнёс я, и продолжил так: – Грех блуда повреждает душу. Но грех этот сладок, и поэтому всегда он на Земле шёл «в разлив». Человек, совершивший блуд, делается как бы некрещёным, и его молитв Бог не слышит. Наследнику благочестивого славного рода стоило блюсти себя в чистоте. За это, возможно, он и был наказан. А чтобы род ваш не исчез окончательно – кровь его «голубая» была разбавлена вдвое.
Но кровь «голубая» и слава людская – это только игры бренного мира. А главное в нашей жизни – то, что может воссоединить нас с Богом. Божие благословение на роду, если оно есть, может передаваться из поколения в поколение. Ведь «большее, что могут получить дети в наследство – это благословение родителей», – сказал афонский святой.
И что у нас за страна такая, Россия?... Святые говорят, что первым после Вселенского потопа для воплощения Своих Замыслов на Земле Бог избрал еврейский народ. Но евреи предали на муки и позорную смерть своего Мессию и Искупителя, и так потеряли богоизбранность. Вторым богоизбранным народом стали греки средиземноморья, которые приняли Христианство, глубоко проработали его основы и разнесли по всему миру. Но могущество и несметные богатства сделали своё дело, и Византия впала в гордость. Вот потому по истечении тысячи лет скипетр Православного Царства выпал из слабеющих рук византийских императоров. Симфонию Церкви и государства византийцы сотворить не смогли.
Ещё до революции на Святой Земле были найдены подлинные греческие рукописи с записями пророчеств палестинских святых. В них говорится, что «на смену одряхлевшему духовно избранному греческому народу Господь Промыслитель пошлет третий богоизбранный свой народ. Народ этот появится на Севере, через сотню-другую лет… Народ этот будет жить по заповедям Христовым и искать, прежде всего, Царствия Божия и Правды Его. За ревность эту возлюбит сей народ Господь Бог и приложит ему всё остальное – большие земельные просторы, богатство, государственное могущество и славу. Через тысячу лет и этот богоизбранный народ поколеблется в вере и захочет рая не на Небе, а на грешной Земле. Реки крови прольются по его земле, брат будет убивать брата… Минет, наконец, определенный Правосудным Судией срок, и вновь засияет ярким светом Православие на тех северных просторах. Сей дивный свет Христов озарит оттуда и просветит все народы мира. Большинство народов мира станут христианскими. На некоторое время во всей подлунной воцарится благоденственное и мирное христианское житие... А потом наступит исполнение времен, начнется полный упадок веры во всем мире, появится антихрист и наступит, наконец, кончина мира».
И, действительно, минуло 150-200 лет, после того как были написаны те строки, и Русь славянская языческая вдруг приняла православие и стала Святой. И ещё она с тех пор является, по утверждению святителя Игнатия Брянчанинова и других святых – подножием Престола Божьего на Земле. Вот почему служить Святой Руси с честью, как и некогда древнему Израилю – это всё равно, что быть ратником самого Бога! Именно это и сработало в советской России во время второй мировой войны…
Сто лет назад Святая Русь пала, но след её в мире земном полностью не исчез, так как скипетр России, в отличие от скипетра Византийского, не был утерян. В феврале 1917 года, в тот день, когда Россия осталась без Царя, скипетр и державу её приняла Богородица «Державная». И ещё раньше величайший святой Серафим Саровский пророчески сказал, что Господь, ради чистоты православия, помилует Россию и приведет ёе путем страданий к великой славе!
Сейчас люди запада строят земной рай с земными богами. Но дьявол обещает райские блага на Земле, в княжестве своём, а Бог зовёт людей в Царство Божие – в благодатный Фаворский Свет, что сияет во Всей Вселенной. Святые говорят, что чаще всего там, где есть материальное богатство – царствует духовная нищета. И вот в 1917 году в Португалии, в местечке Фатима, Матерь Божия через трёх детей-пастушков сказала всем людям: «Европа отвернётся от Бога и выгонит Бога со своей земли… Смотрите на Россию! Свет придёт с Востока!»
Заодно отвечу, Степаныч, и на вопрос ваш давний. Почему Богом избранная Россия идёт по пути страданий? Святитель Филарет Московский и другие святые отвечают на него так. Бог народ свой лечит страданиями, бедами и нищетой. Когда тело испытывает страдание – душа освящается. Золото сердца выплавляется в горниле скорбей. Когда человек приходит к Богу, то в него входит Святой Дух, и сознание у него изменяется. Спасает Господь грешников тем, что даёт им возможность сделаться Святыми.
Немало Бог излил благодати на детей своих в древнем Израиле, в Великой Византии и у нас – на Святой Руси. И благословения Божьи до сих пор в народах тех обитают.
И вот по существу вопроса вашего, Семён Степанович. Как мне кажется… Некогда на предков ваших, за большие и даже великие заслуги перед Россией, была излита, а может быть и не единожды, Божья Благодать. Таланты, что мы получаем от Бога, и дары Святого Духа, даваемые Им святым, – безмерно разнообразны. Поэтому наследство ваше духовное – уникально. И имеет оно одно удивительное свойство. В присутствии вашем все козни тангалашек разрушаются! Дар ваш – им как кость в горле. Ну и зависть их съедает, конечно. И вот пробуют они, раз за разом, дар этот у вас, потомков ваших и у рода всего человеческого отобрать. Но ангелы Божьи надежно вас охраняют… Мне думается, Семён Степанович, что вы являетесь хранителем одной из благодатных частичек той ещё Святой Руси. Вы несёте её в себе, и она излучает тихий Небесный свет в земной подлунной тьме. От вас требуется немного – хранить себя в чистоте, смиренно пронести свой крест через всю жизнь и не грешить. Иначе Дар Божий вы растеряете, и за это с вас на Суде спросят. И ещё я думаю, что ноша ваша очень важна для возрождения России…
Стрельников же воспринял это как само собою разумеющееся, но расчувствовался и ещё сказал кое-что:
– Вот когда у нас в Теньковке Церковь отстроят, и в других местах тоже, где они до падения Святой Руси были, где на месте алтарей их сих пор ангелы стоят, вот тогда возродится Россия!
Было мне, грешному, такое то ли видение, то ли явление, когда мы с родными за дочь молились… В час назначенный, в половине одиннадцатого вечера, стоял я пред Господом на коленях. По прочтении молитв я просил Бога меня простить и с меня самого спросить, если из-за меня дочь страдает, а её исцелить. И вдруг возник прямо передо мной большой белый Ангел со светящимся копьём. Но ощущение у меня было такое, что оказался пред самим Богом!! И после мольбы той Ангел ударил копьём мне под ноги, и из меня вышёл дым. У ног моих разверзся провал черный, и в него втянуло водоворотом тот дым. Потом провал закрылся. Мне захотелось обернуться, как это всегда в моих случаях бывает, и я обернулся… И вдруг увидел перед собой багрово-черный апокалиптический пейзаж. Земля вокруг расстилалась ровная, каменистая, и вокруг были видны остовы сожженных деревьев… В тот миг, когда ангел копьём под ноги мне ударил, я ощутил сразу душевную чистоту. А когда посмотрел назад, то остро ощутил необходимость борьбы за святое.
Дочь же моя вскоре забеременела и в свой срок родила двойню.
«Царствие Божие внутрь вас есть». И это значит, что все усилия наши должны быть направлены внутрь себя. А когда Благодать Божия вновь вернётся к людям, то Царство Божие будет и на Земле!
(0)
