С.Н.Булгаков, «Иуда Искариот – апостол –предатель»,ч.2.
Что для меня осень? – чуть больше,чем все.
В ней – та мимолетная отдушина,которую получает в награду моя уставшая душа,остывающая подобно асфальту в зеленой гуще июльского вечера.В ней – крик жизни,жизни молодой,подлинно зрячей в глубины бытия своими чистыми глазами.
Глаза.
Голубые,уходящие все дальше,сгущающиеся в насыщенный ультрамарин глаза сентября,воспаряющие вверх – туда,куда не достать.Ввысь,sursum,возносим мы свои немые молитвы,свой нестройный слог,свои неловкие мазки на лице Софии.Я всматриваюсь в глубины Ее лица,и все никак не могу запомнить этот тихий,ускользающий образ,сразу теряющийся за геометрией моих мыслей.Сентябрь становится одним из тех шагов,которые мы делаем навстречу новому повороту пустынного тракта наших судеб,и шаги отбивают на его пыли пульс сердец,хрустят мазками желтых листьев,втирают их в серые океаны дорог.
Осень бросает вперед все новые серые батальоны,сверлит наши с тобой лица дождем,тщетно силится стереть,упразднить твои черты лица ветром и временем.Она настигает меня везде,куда бы я ни подалась,она внутри меня,снаружи,в завтраке,в утреннем выпуске новостей.Этот привкус сладостного умирания,он – так ложка дегтя в моем сердце,та точка невозврата,та смерть,благодаря которой жива самая жизнь – он – настоящий миг,неуловимая точка,линия,воронка,скважина- пятно.Пятно времени на теле безвременья,луч бытия в хаосе внебытийности.Осень,она как щедрая Королева,кормящая мать,капсюль в патроне,сперматозоид в яйцеклетке.Она – тот выстрел,который прерывает и тот первый вдох,которым все начинает быть.Когда эта осень между нами,я на какое-то время становлюсь пантеисткой,я сдаюсь,сдаюсь с радостью,я капитулирую,не в силах не отдать все свое естество к ногам этой сероглазой госпожи.Она- наш действенный фон,подмалевок,который своим присутствием насыщает и реализует наш сюжет,придает ему онтологический смысл,разумно вплетает его в единую ткань человечества.
Вот что для меня осень.
1.
« Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина.
От благовония мастей твоих имя твое – как разлитое м;ро;…
Влеки меня,мы побежим за тобою;…»
(Песн.1:1-3а)
Осень всегда – пора глубоких перемен,закрытых переломов людских судеб.На ее фоне мутируют,глубинно меняются,преображаются и рушатся,преломляются наши чаянья.Такая вот пора перемен.
Так было и в прошлую осень.
Я оказалась в твоей штаб-квартире,в самом сердце твоего мира совершенно неожиданно,неожиданно наверное даже для тебя самого.В самой сердцевине,в потаенной,сокрытой в безмятежном самодовлении келлии,среди пыльных ковров,штор,выцветших репродукций малоизвестных мастеров барокко,полок с книгами и прочих атрибутов отшибного быта.
В такой атмосфере поневоле сами мысли становятся такими же затхлыми,пыльными и тяжелыми,приобретают аристократическую округлость,вместе с тем будучи совершенно неспособными передвигаться,так же тяжело укладываются,укладываются чинными,стройными рядами на новые и новые полки,обрастая портретами,параграфами,ссылками и авторами.Оттуда они смиренно ждут своих Опернплац и Костров Тщеславия.Грузные,неспособные к простейшим маневрам,эти мысли сталкиваются друг с другом,ломают друг другу переплеты,рвут страницы и вместе,так же грузно,отправляются в свой вечный утиль – обратно,в стройные ряды на полки в твоей штаб-квартире.Обреченные на немоту,сдавленные со всех сторон простейшими геометрическими перекрестиями,они молчат.
Молчал и ты.Молчала я.
Не молчала лишь осень – на улице шли последние бои октября,и осколочные разрывы яблонь и абрикосов превращались в дымные силуэты,раскисая и тая в водах нашего Ипра.Так,за стеклом твоей келлии цветение сменялось зрелостью и старостью,старость в конце октября сменилась гниением – как твои мысли,как твой воздух,как пыльные тлеющие ковры на стенах,окончательно давящие своими прямоугольниками какие-либо проблески жизни в комнатах твоих глаз.
Я поначалу думала,что во мне достаточно пороха,чтобы воспламенить в тебе хоть что-то.Ну,как это бывает у мужчины с женщиной.Не вышло – не хватило мочи.Ты изрядно поднаторел в фортификационном искусстве,окружил свою крепость рвами и редутами,обмотал сердце колючей проволокой,расставил расчеты по секторам – все как полагается.Не взяла штурмом,не вышло,да и шансов не было:слишком неравные силы.Что делают следом? –правильно,берут измором.Я подготовилась к осаде.Пустила в тебя корни,охватила тебя всего,проникла в тончайшие трещины в твоих бронеплитах.Я не собиралась сдаваться.
Ты вел какую-то странную войну – причем - непонятно где.Я никак не могла попасть туда,где проходила твоя линия фронта – ты бился,бился о невидимую стену,разбивался в ошметки,вставал,и снова бросался на невидимые амбразуры.Каждую ночь ты задыхался от гари и запаха крови,хрипел,отдавал невнятные приказы,рвал руками простыни,заменял собой выбывших из строя.А утром…Утром ты вставал с кровати,засыпанной стреляными гильзами,шел на кухню и готовил молочный завтрак.Я обволакивала тебя,и мы сонно смотрели на догорающее поле битвы за окном,плавно проявляющее свои обожженные серые очертания из октябрьской дымки,и я была рада,что еще один Геттисберг позади.Так проходил день за днем.Ты все время был где-то не здесь,ты играл в какой-то заоблачной пьесе,которую я никак не могла понять.Я хотела быть для тебя женщиной,как это бывает в романах.Заботиться о тебе,готовить есть,хоть ты и лучше меня готовил.Были моменты,когда мне даже не нужно было твое на это согласие,твоя тишина,молчание в кубической статике твоей комнаты – оно было для меня чем-то утвердительным,оно давало свое согласие на мою тихую,женскую роль в этом странном спектакле.Я такой и хотела быть – тихой,любящей тенью,в которую ты мог бы нырять,прятаться когда твои руки устанут от беспрестанного боя где-то там,на горизонте.Каждую ночь ты погибал там,где я не смогла бы найти тебя,опознать.И каждое утро моими молитвами ты воскресал,и шел готовить молочный завтрак.Это было для меня всем,ты даже не представляешь что это было для меня – твое «все».
Но твоя самодостаточность и выправка,они не нуждались в моей роли.Я не вписывалась в твою историю,она проходила мимо меня.Если бы я не перевязывала кровоточащие раны твоей души,ты делал бы это сам.Если бы я не была тенью,в которой ты мог бы спрятаться от шума –там, снаружи,- ты нашел бы ее и без меня.Самодовление,завернутость внутрь своего собственного мира,который я так и не смогла захватить,понеся такие тяжелые потери,чинность,строгий устав,все это смывало меня прочь,сдувало с палубы и я тонула в пенной кильватерной струе твоей судьбы,так и оставшейся для меня загадкой.
А мне было безумно важно,чтобы когда меня нет рядом с тобой,это место оставалось зияющей пробоиной.Чтобы вне моего присутствия у тебя возникала необходимость во мне.Чтобы ты хоть раз посмотрел мне в глаза – мне в глаза,а не сквозь меня,так,как смотрят солдаты инженерного батальона.Чтобы твоя необходимость во мне сводила тебя с ума,чтобы ты нуждался во мне,так,как в тебе нуждалась я.Но когда я появлялась,твоя съемная комната сжимала нас до каких-то призрачных невесомых прямоугольников,давила нас,засыпала пылью и пеплом,нагаром из стволов полевых 76,2 мм.
-Айелет,говорил мне ты,моя драгоценная Айелет.
2.
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится,
Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,
Не радуется неправде, а сорадуется истине;
Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.
Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.
Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем;
Когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится.
(1Кор.13:4-10)
Война никогда не заканчивается.
Как и любое историческое действо,она имеет в себе потустороннюю,едва уловимую интимную составляющую-как развилка центральной магистрали,навсегда покидающая засыпающий город,как смерть и любое другое произведение сакрального искусства жить.
Важен обратный фокус,пристальный взгляд внутрь,мистическая способность нащупать свою причастность бесконечному,войне,любви и смерти.
Когда я во второй раз был ранен,это случилось при втором Бул–ране,меня перевели в лазарет.
Когда я начал приходить в себя,со мной впервые начались эти сны,сны с твоим участием.
Ты склоняла надо мной лицо,и русые локоны сыпались мне на шею,на грудь.Твои теплые руки очерчивали вокруг меня какие-то малопонятные геометрические очертания,внутри которых я угадывал свое вечное пристанище,и эти незримые стены смыкались над нами,чтобы сокрыть в своем панцире ту неизъяснимую нежность,которую я силился ухватить,задержать,нежность безумную и таинственную,и твои русые водоросли беззвучно лились на мою грудь на дне этого океана.
А потом я просыпался,и раздробленная штыком ключица ныла и пыталась испугать смертью,но я не верил.
Меня выписали,и я снова записался в добровольцы,потому что по выздоровлении сны прекратились: ты покинула меня,вышла как воздух из простреленных легких,опустошила меня своим отсутствием.
Шли дни,и я терял тебя где-то на ничейной территории,между молотом и наковальней.Твоя Тайна оставила глубокие рубцы в моем океане,и ночью огни твоей неслышимой музыки маячили то на левом траверзе,то на правом,но курсы,прописанные свыше,никак не пересекались.
Я видел многое в той войне.Я жил ей,если можно назвать жизнью ту чистую жизненность,которую мы мельком угадывали- каждый– в безумных глазах раненных лошадей,в кавалерийских прорывах по флангам,в набросках Демиурга,окутанных туманом Неразгаданного и приправленных слепотой Тайны.И эта жизненность имела в себе неизъяснимую ценность именно в отсутствии проекта,видимых очертаний фундамента,того,что принято называть у нас смыслом и перспективой.Эта перспектива, иная, несла в своих руках Надежду,и мы составляли всю ту полноту безнадежности,которую можно было пронести с собой в окопы.
Я видел картины немыслимой красоты,музыку,колебания струн,растущих из раны тех,кто ищет.Болезненная экзальтация душ,выворачиваемых физикой плоти – туда и сюда,и наизнанку,их музыку.На одном из полотен сидели ученики.Складки их одеяний были будничны и просты,но лица некоторых успели сбросить грим праздничного дня и вполне явственно отражали в своих чертах надвигающееся.Трагедия Жертвы угадывалась в напряжении их скул.
Над ними,за одним столом,сидел Мастер.
К его фигуре сводились все линии,позвоночники мужчин подле него.Трагедия была близко,но в руках не было дрожи – в каждой были хлеба,и ученики принимали их,заглядывая сквозь свет его глаз в источники,откуда пить так легко и утробно–тихо.
Среди иных полотен я разглядел покойного капитана Свенссона – его динамика рвала силуэтом второй план надвое,в мышцах его коня проглядывалась пружина,готовая разорвать собой кожу в неудержимом выстреле вдаль.
Его история закончилась довольно просто – блиндаж,в котором помимо него находились еще четверо офицеров,не выдержал своей целокупности,раздался удар,брызнула щепа,и его набросок на мученическом теле истории был завершен.Я силился – сколько мог,вглядывался – в этот невероятный узор нашей деятельности,нашего участия в сущем.Вне всяких закономерностей,копая трншеи,мотая проволоку,я силился решить фундаментальное без малейшей на то способности.Твои волосы сдуло сухим ветром,и я ослеп.
Были сны.В одном из них я видел рыбака,который шел домой с богатым уловом,но всякий раз,когда он переступал порог,окуни в его сети осыпались на пол бесформенным пеплом.Он пытался собрать все то,что было еще за порогом так ценно,спрятать за пазухой,но как только он открывал дверь,и тихий,нежный свет очага падал на улов,происходило то же самое.
В другом сне я видел девушку,я точно помню,ее звали Айелет.Ее деятельная,воздушная фигура парила над мертвым,он лежал на постели,а разбитая Айелет ворковала подле его бездыханного тела.Мне хотелось помочь ей,оттянуть ее,увести прочь от трупного запаха и скрюченных,усыхающих пальцев,не желавших отпустить ее.Но всякий раз мне на плечо ложилась рука,я слышал теплое дыхание,исполненное аромата Потустороннего,и смотрел,смотрел этот сон каждую новую ночь.
Я ждал ночи.Мы проигрывали войну,все сыпалось,люди вокруг дезертировали и взывали к благоразумию.Я ждал вечера,и,ложась на перепревшее зловонное сено,жадно,подобно невесте в первую брачную ночь,отдавался объятиям безмятежности,влекущим мою лодку навстречу Рассвету.Мы проигрывали войну,а Рассвет был все ближе.
Меня ранили в третий раз.
14,7 мм пробил мою коленную чашечку,разорвал крестообразные связки,сшиб со стыка половину хряща.Ногу отняли,и я опять слег в лазарет.
Я лежал в помещении старой лютеранской церкви.Стоял удушливый гангренозный запах,ужасно хотелось пить.Двое ребят рядом со мной умерли в первую же ночь.Я долго не мог заснуть,размышляя о силуэтах родом из моей горячечной полудремы,которые возникали и исчезали.Когда я приходил в себя,мне давали немного воды,потом сестра милосердия кормила меня каким-то бульоном,и я снова отключался : несколько ранений научили меня простой армейской истине – нужно много спать.Во сне нет границы между смертью и жизнью,нет мучительности перехода в неведомое.Во сне затягиваются раны и плодятся бактерии.
Когда я очнулся в очередной раз,кто-то мимолетно бросил в мою сторону,что война закончилась.Вокруг стояло приподнятое возбуждение,те раненые,что могли ходить,вышли на улицу.
Но мне становилось хуже.Поднялась температура,которая ранее начала было спадать.Пропал аппетит.
Сон стал тяжелым и с каждым пробуждением оставалось все меньше от моей укорененности в тех лабиринтах,что очерчивали мое имя.Мы проиграли войну,и мои сны близились к тому,чтобы раствориться в Рассвете.
Зрение притупилось,от ноги шел дурной запах.Крыша церкви смутно вычерчивалась ломаными пятнами оконных проемов.
Я понимал,что эта ночь,должно быть,последняя в моей жизни.Дверь скрипнула,раздался чей-то приглушенный стон.Воздушный силуэт,надрезанный красным крестом наклонился ко мне,и тонкий,невероятно близкий запах окутал мою грудь и шею.
-Айелет,сказал я,- Айелет.
Ее пальцы гладили мои скатавшиеся волосы,а по моим щекам текли слезы.Картина начинала вырисовываться,но оставалось слишком много пустот и пятен,на разрешение которых оставалось слишком мало времени.
-Айелет,что – вы?Откуда я вас знаю,каким образом вы оказались здесь,в Вирджинии,рядом со мной,и так поздно?
Легкий ветер небрежно посвистывал в щелях,в нескольких метрах справа кто-то мирно посапывал,очевидно,дела у него шли на поправку.
-Вы умираете,-ответила она.-У нас слишком мало времени на мелочи,я хочу сказать вам главное.Не обманывайтесь,вы не сможете принять все,что я вам скажу,но попытайтесь.Не перебивайте меня.По дрожи в ее голосе я понял,что в ее груди,под красным крестом,хранится что-то очень важное,ценное,то,что стоило нести через всю жизнь,чтобы открыть только один раз – и –навсегда.
-Вслушивайтесь в рассвет,там вы найдете все,себя.Не пытайтесь копать сейчас слишком глубоко – мы слишком долго тратили время на то,чтобы писать двухмерные полотна пустот наших вожделений и страхов.Это останется здесь,в небытии.Этот улов растает на рассвете,при первых лучах Солнца.
-Айелет,перебил я хрипло,я люблю вас.
Я вложил в эти слова все что мог,все что оставалось у меня перед шагом в вечность.Стены дрогнули,воцарилась тишина.Она длилась столько,сколько хватило мне,чтобы бесформенное с хрустом треснуло и разверзлось,и похоронило все то,чем я был.
-Я люблю вас,-повторил я.А теперь слушайте меня.Я знаю,что то бездыханное тело,над которым я смотрел ваши мучения – это я.Более того,я болел с вами,рыдал вашими глазами,стучал вашими кулаками мне в грудь,не желая уступать предопределенному.Ничего этого не будет: для меня больше нет загадок.Рассвет рассказал мне все тайны,исполнил меня своим торжеством и напоил своими источниками.Слушайте же меня – я хочу,чтобы вы знали: ничего не умрет.Никто больше не умрет,смерти больше нет,ее отменили.Слышите вы меня –отменили!
В исступлении я схватил ее за руку,и она упала на меня,обнимая и заливаясь слезами.
-Я сделал свой выбор,времени нет,я дарю вам всю Бесконечность,она ваша!Ну,не молчите же!
Но она целовала мои руки,бессильная сказать что либо,растирая по нашим лицам слезы,и бледный свет осторожным,точеным мазком ложился на ее волосы,спутавшиеся из-под сестринской косынки.Оставалось мало времени,и теплое дыхание Айелет грело мои остывающие щеки.Оставались последние минуты,новые начала раздвигали где-то впереди свои грани,сквозь них вот-вот должен был раздаться залп солнца.
-Ну,вот и все,-Сказал я.Не теряйте из виду верных дорог,зорко смотрите в океанские дали.Мои очертания не будут мучительны вашему взору,и когда вы будете готовы,помните,что там,где безвременье,ожидания вечны.Прощайте.
Свет резанул по нашим телам нестерпимой,до слепоты,яркостью.По нашим лицам продолжали литься слезы,но реальность начала преломляться,преображаясь в блистающий мир,подобный тому,о чем говорил Платон.Акциденции начали уступать место субстанциям,феномены обнажили свою ноуменальную прикровенность.
Та улыбка,легкость которой я ощущал столь гадательно,освободилась.
-София.
Нетварность в тварном,премудрость заблудшего.
-Молчи,сказала она мне,и ее теплые ладони отерли мои слезы.
3.
София.
Твоя улыбка загадочно ускользает от меня, отражаясь в моих слезах. Твой Диурн сполна реализуется в моем ноктюрне, твоя истина светит из пучин моей лжи. Я снова и снова пытаюсь объять твое Необъятное своим конечным, нетварное – бренным. Твоя сила в моих слабостях, твоя трансцендентность все живее в клетке моей имманентности природе, міру, непрестанному таянию, хронологии. Безошибочность твоя предвосхищает мои фиаско, в крушениях и бедах я исполняюсь сил снова искать твою загадочную – знакомую и несравненно более незнакомую – улыбку, с дивной неизменностью отказывающуюся вписаться в рамки моего Поиска.
Так и было в прошлую осень.Молчал ты.Молчала я.
Осень сменилась зимой: зимой все иначе.
Твои атаки Пикетта,штурмы Сталинграда,Гавгамелы и Брейтенфельды,они были все дальше.Нагар из полевых орудий осыпал наши тела,мерзнущие и жмущиеся друг к другу посреди остывающих воронок декабря,ты остывал,а я оставалась здесь,хоронить павших.Ты остывал,и ничего не могло остановить это умирание.
Я стою возле мененских ворот,и ищу на них твое имя.54 896 фамилий начертаны на ее плитах,но среди них нет твоей.На часах без пяти восемь,местный трубач из пожарной команды по традиции в восемь часов играет сигнал отбоя, который традиционно подается при отдании воинских почестей на похоронах.
В этом гуле – голос миллионов,которые не попали на мемориальные плиты.Миллионы бойцов,чьи победы мы не отпразднуем и о чьих поражениях мы никогда не узнаем.Миллионы голосов сливаются с трубной мелодией и теряются на просторах Фландрии,катятся дальше – к Гастингсу и Каннам,Седану и Пуатье,Кёниггрецу и Осовцу.Обезличенные и потерянные,отравленные газами и выжженные напалмом,их голоса гулко восстают в сердце Вечности,взывая к нашему личному причастию трагедии,трагедии жизни и умирания,реализации и отчаяния,славных побед и горьких поражений.Война,как любовь,она интимна и тайна,ее поражения никогда не проходят бесследно.
Я искала тебя среди мертвых,пока не отчаялась.Ты погиб там,где меня никогда не было,твой последний бой оставил меня безучастной.
Просто я проснулась,а ты нет.
Я хотела завтракать с тобой,а ты не встал с постели.
Я звала тебя,а ты не ответил.
Я оставлена здесь – в твоей штаб-квартире- один на один с планами фортификационных укреплений,тех самых,о которые я столько раз ломала пальцы.Среди пожелтевших от времени стратегов и полководцев,глядящих,как и я в То-что-никогда-не-закончится.Мы пристально вглядываемся в каждое дуло каждой гаубицы,в лицо каждого голодного ополченца,в каждую стрелочку на карте – и исподволь замечаем в ней ту самую улыбку,которой все стремится ввысь.Оскал Демиурга,проблеск нетварного,и границы наших фронтов ползут все выше- туда,где все закончится в том-чем-все-есть.В развязку вечного,и осень за осенью идет война – в нас,в наших квартирах,на наших улицах.Здесь,в наших сердцах вершатся Фермопилы,и гимны неизвестных государств смешиваются с плачем вдов и осиротевших,и,казалось бы,нет спасения,нет Спасителя,нет даже того потаенного искусства бежать отсюда.Но однажды сквозь страдания тысяч,сквозь муки Неизбежного мы слышим тихие,исполненные Непобедимого слова,что рушат все крепости и открывают все двери,вдыхают уверенность и придают органичность тому,что,казалось бы,навсегда потеряло свою истинную природу.Слова,что заставляют оторваться от прицелов и позабыть голод,что переполняют надеждой жить,жить вопреки всему,ради детей,что не знают голода,ради сердца,что не будет тронуто коррозией страсти.Слова,в которых вся Победа,и победа эта та,которая не знает поражения –
-Айелет,я люблю вас.
(0)
