Пузатый чайник пыхтеть устал.
Мы за обедом, я рядом с дедом,
Сижу над чашкой. Его - пуста.
Вздыхает бабушка: "Свиристелка!
Как есть посадишь, тот час каприз!
Ты деду, вон, погляди в тарелку,
Всегда блестящая, хоть смотрись!..."
Дед со стола собирает крошки,
Несет в ладони, как горсть овса.
И кормит голубя за окошком,
А солнце щурит ему глаза.
Сквозь семь десятков житского терна
Пронес он слепки Добра и Зла -
Война! -
Немецкой овчаркой черной
На части детство разорвала.
Влетела в двери смоленской хаты,
Как распыляющий горе смерч.
И в грудь уставились автоматы.
И в уши - роем - чужая речь.
И на земле от сапожьих ссадин
Спеклась кровавым пятном беда.
И в море желтой пшеничной глади
Зарылись минные города.
Застыло небо в стократном стоне.
Воззвать бы к Богу!... да Бога ж нет...
Дед в старом кресле и, как в детдоме,
Марает ручкой поля газет.
- Дед, фрицы злые?
- Они ж солдаты.
А в человеке - душа жива...
Я не припомню, чтоб он когда-то
Окрасил ненавистью слова.
Ни разу в жизни - чтоб он напрасно
Ругал Германию или Русь...
У деда школы четыре класса.
Я до сих пор у него учусь!
(1)
