В комнате сидели двое. Один - обедневший аристократ в потёртой кожанке - клевал носом и сейчас, после выпитого грога, сон брал власть над ним. Он прерывисто дышал, что-то его беспокоило, но он явно прятал это "что-то" в глубинах души. Второй - коренастый исполин с угрюмым лицом безразлично смотрел в несуществующую точку над головой аристократа. Взгляд его время от времени скользил по тлеющимся головешкам. Дождь лил всё сильнее, звеня в невидимые колокольчики, затихал, вновь лил, и капли, на мгновение блеснув в свете из окна, наливались огнём, а затем меркли, разбиваясь о сырую траву.
- Ты сейчас заснёшь, - сказал исполин, вставая из-за стола и направляясь к окну. - Не думаю, что что Мирабель будет рада ждать тебя целый вечер. Она беспокоится о тебе, особенно, когда тьма сгущается над городом.
- Я привык к её сетованию. Но сегодня уйду раньше чем обычно. На то есть причины.
- Говаривали, что ночью ассасин бродит по городу. Как бы не случилось неисправимого...
- Лорд выставил патрули, убийца вряд ли сунется в город, наполненный стражей. Сегодня никто не умрёт.
- Хотелось бы верить. - исполин скептически хмыкнул.
- Давно хотел спросить, Оливер. Хотел спросить, но не решался. Мирабель может подождать несколько минут.
- Что ж, спрашивай, но быстрее. И Сид, пообещай, что уйдёшь как только получишь ответ. Похоже, я беспокоюсь о Мирабель больше тебя. Не стоит заставлять её нервничать, особенно сейчас. Знахарь говорил, что лихорадка продержится ещё двое суток.
- Я был у него днём, купил лечебных настоек и серебряный крест. Пусть Господь смилуется над ней. - С этими словами он допил грог и посмотрел на исполина.
- Ну так где же твой вопрос?! - тот начинал злиться, но всё ещё держался в относительном спокойствии.
- Тебе нравится быть палачом?
- Видишь ли, Сид, нам всем приписано своё ремесло, и мы вынуждены нести его. Кто, если не мы? - Оливер засопел и в дрожащей тени стал похож на разъярённого быка. - Как мы можем перечить фатуму? То, чему мы посвятили себя, прошептали нам на ухо архангелы, когда мы были ещё в утробе.
Исполин стал расхаживать по холодной комнате, будто пленный в камере, и его шаги дополняли симфонию мороси, шелеста и звука органа. Он снял со стены обоюдоострую секиру, провёл рукой по холодной бледной стали, и поставил её возле стены, разгладил складки на красном колпаке из грубой ткани.
- Ты спрашиваешь, люблю ли я свою работу, добро ли это или зло, но я не могу найти точного ответа. Отвечу "да" - и меня назовут убийцей, скажу "нет" - еретиком. Как же быть?
- Есть ли что-то среднее между этими "да" и "нет", нечто сбалансированное?
- Баланс - всего лишь утопия, а есть ли утопия как таковая? Есть ли нечто идеальное? Считаю ли я всё это добром иль злом? Не могут сказать точно даже мудрецы. Идеалистический баланс способен сохранять поток событий и их последствий, что означает их непрерывный бег.
- Бессмертие как константа?
- Вероятнее всего, удачнее назвать это кругом, имеющим чёткие границы, но лишённым возможности быть оборванным. Бессмертие есть только теоретически, а круг есть на самом деле, в этом заключается парадоксальность, по сути один довод логической константы может трактоваться по-разному: когда круг – это факт, бессмертие – это утопия, несуществующая утопия.
- Круг и бессмертие всегда были таинственными.
- Так же как жизнь и смерть, добро и зло необъятны разумом смертного. И нет общего между ними. Они похожи лишь в одном - это два звена цепи мироздания, неразлучны и взаимосвязаны, как две равных дуги кольца.
- Я не совсем понимаю тебя, Оливер. - пробормотал Сид и непонимающе потряс головой.
- Сейчас ты всё поймёшь, - ответил исполин, безучастно вглядываясь в темноту. - Мы привыкли у тому, что добро есть жизнь, а смерть - это зло. Если жизнь будет добром, а смерть - злом - то, что мы имеем? Утопию, Сид. А есть ли она?
- Нет...
- Тогда перестроим сравнения. Когда жизнь терзает тебя, смерть станет подарком, а если она подобна бальзаму, то смерть явится чёрным пугающим призраком. Видишь, ничего определённого. И я отвечу тебе: я проклинаю эшафот - он пропитан кровью. И я боготворю его - это призвание, данное Вседержителем... Это не значит, что есть золотая середина.
- Я мало что понял, но обдумаю твои слова. А теперь я должен отправляться домой, Мирабель ждёт.
Оливер проводил гостя к двери. Сид накинул матерчатый плащ и шагнул вперёд. Шум дождя ворвался в дом палача. Силуэт Сида скрывался за хаотическим вальсом дождинок.
- Будь осторожнее! - прокричал он вслед, но аристократ не услышал.
Готический город впустил его в свои объятия – чёрные, промозглые и блестящие от капель, словно внутренности демона, ставшего на мгновение этим городом, этим небом и этой землёй. Дыханье его громыхало в плачущей тьме наверху, возле небес и недосягаемого Олимпа этого мира, где есть слепые боги и расколотые законы. Там нет этого чёрного демона, он царствует на земле, там светло и тепло, цветут кусты жасмина и лавра, вплетённые в радугу цветов. Там есть смех…
Он спешил, запинался на брусчатке и дрожал от холода, закутываясь плотнее в плащ; стражники действительно патрулировали улицы, хотя без особого желания. Они скрывались под навесами и аркадами, лениво озираясь и не решаясь ступить на мокрый камень улиц. Всем было страшно в эту невыносимую ночь, всех мучили кошмары и сомнения, все думали о смерти. Тень мелькнула возле Сида, но он не видел ничего кроме серого камня и потоков воды, он шёл дальше и дальше, когда, наконец, почувствовал, что лежит на земле и что-то тёплое разливается по телу. Дышать становилось труднее, и силы покинули его. Чёрные призраки ночи плясали над ним, над головой стоял ассасин, вытирая лезвие ножа от крови. Затем слышались чьи-то шаги, топот, крик, но это происходило будто в другой реальности. Смерть подступила незаметно, воткнувшись в грудь своим чёрным жалом. И ночь пожирала мёртвый силуэт, накрывая ливнем. И ливень пел ему последнюю прощальную симфонию.
Мирабель лежала в тёмной спальне с полузакрытыми глазами. Какие-то неразличимые гротескные фигуры появлялись в её воображении и клеймом оседали на чёрном потолке. Жар всё усиливался, тело обжигал внутреннее пламя, и пот скатывался со лба горячими ручейками.
- Сид, - тихо позвала она мужа; шёпот превратился в сдавленный хрип и застыл на её губах, - Сид! Где же ты?
Ответа не было, только плачущий дождь бил в окно, и, время от времени, глухо раздавались раскаты грома. Странное чувство невостребованности завертелось в голове, что-то готически скорбное начало камнем давить в груди. Унылая и пугающая ночь смотрела в окно пустым оком луны, затянутым сизыми облаками. Только бледный ледяной ореол вырывался из густеющей массы; таким же туманным и погасшим был взор Мирабель. Старый ясень шуршал мокрой листвой, и нечто траурное было в этом шуме, нечто, затмевающее разум.
Превозмогая ломку в суставах, Мирабель поднялась в постели.
- Сид! – вновь простонала она.
- Я здесь, дорогая, всё будет хорошо, - заговорил призрачный голос, искажаясь в помутневшем сознании. – Скоро всё пройдёт.
- Где ты, я тебя не вижу! Так темно и страшно…
- Не бойся, ведь это всего лишь тьма. Придёт день, и она испариться. Всё будет хорошо, Мирабель. – Голос затихал и растворялся, ставал прозрачным. Этот призрачный голос во мраке… Комнату озарил мерцающий свет, блеснул огонёк лучины. Скрипнули половицы, и чьи-то руки бережно положили на лоб Мирабель влажный холодный платок. Лучина, поставленная возле кровати, постепенно разгоралась.
- Сид?
- Вы бредили, госпожа, у Вас сильный жар. – Она узнала старую служанку Антуанетту – совсем высохшую старуху, которую Мирабель знала ещё с тех пор, как переехала с супругом в этот небольшой особняк на окраине города.
- Где Сид? Ты не видела его? – Совсем наивно прошептала она.
- Он всё ещё не возвратился, - печально заговорила служанка и морщины на её лице, казалось, стали гуще. – Скорее всего, задержался у своего приятеля. И не странно, если так оно и есть – на улице ужасная непогода.
- Но он не мог! Он обещал вернуться рано! Он поклялся мне! – то ли в панике, то ли в разочаровании вскрикнула она и вскочила на ноги. Прильнула к окну и всмотрелась в темень. – Что-то случилось, чувствую я!
- Госпожа, умоляю Вас, ложитесь обратно в постель! – заломала руки Антуанетта, но заранее зная норов Мирабель, поняла, что ничего не выйдет.
Тем временем Мирабель уже накинула длинный чёрный плащ поверх спального халата и мчалась вниз по лестнице, к выходу.
- В городе убийца, моя госпожа, не стоит… - сделала последнюю попытку остановить Мирабель служанка. Но та лишь схватила фамильный кинжал со стола и вышла на улицу, громко закрыв за собой тяжёлую дверь.
«Что-то случилось, я чувствую… Почему он до сих пор у Оливера? Или всё же не у него? Он не мог забыть про меня, не мог! За что Господь посылает кару за карой?! О, этот непостижимый, непредсказуемый небесный диктатор!» Слёзы брызнули из её глаз, она крепче сжала гравированную рукоять ножа. Мирабель бежала по пустым и тёмным улицам, уже промокшая до нитки и не чувствовавшая жар. «Где-то тут бродит убийца, о котором сказала Антуанетта!» Она подсознательно почувствовала зловещее дыхание, оно было близко и доносилось отовсюду. Завернув за очередной угол, она остановилась, чтобы перевести дух, но тут же остолбенела. Из подворотни вышел человек и направился в её сторону, он смотрел вниз и не замечал Мирабель. Однако ей казалось, что взгляд неизвестного устремлён на неё. «Это ОН!» – вздрогнула Мирабель и, преодолевая парализующий страх, воткнула лезвие в грудь чёрного человека. Остановилась. Опустошённая, она остановилась и долго стирала кровь с кинжала. Позади послышались крики и топот. «Он не один, нужно бежать!» Нож выскользнул из рук и упал на мокрую брусчатку, еле слышно звякнув.
Она бежала изо всех сил, но плащ змеёй путался в ногах, погоня приближалась. Мирабель влетела в дом Оливера и повалилась на пол, задыхаясь и испуганно озираясь по сторонам. Палач от неожиданности вздрогнул, но вскоре узнал супругу Сида.
- Где Сид?! – будто обречённо завопила она.
- Он ушёл несколько минут назад. – Оливер в недоумении посмотрел на неё. Синие, почти чёрные пятна от болезни под глазами, бледное лицо, как у приведения. – Что случилось? Что ты делаешь здесь и сейчас? Ты же больна!
- Я боялась за Сида… он не пришёл, я думала он здесь, но его нет! Где же он?!
- Странно, что вы не встретились.
- За мной гнались. Бандит напал посреди тёмной улицы, ещё несколько бежали сзади!
- Сид ушёл. Я проведу тебя до дома, так будет безопаснее, ты пока отдышись. – С этими словами палач подошёл к двери, чтоб закрыть её, но неимоверный удар обрушился на него – кто-то с силой толкнул дверь. Оливер сполз по стене вниз, оставляя красную инверсию над собой.
- Ты арестована! Готовься предстать перед трибуналом и ответить за свои деяния! Взять её!
Оливер ещё долго лежал без сознания, а когда очнулся, не помнил ничего.
Из распахнутых дверей веяло сыростью, холодом и озоном. Музыка ночи пульсировала в покинутом сознании и уходила далеко в ночь.
Над башнями собора загорались знамёна рассвета, переплетаясь с остатками звёзд. Терялись в клубах пара, прорезали его туманный турникет. Собор уже не казался каменным гигантом, но готические стрельчатые витражи ещё хранили тень, будто отрекаясь от божественного света. Светло и скучно становилось над спящим городом. Ещё звенели по улицам ручейки грязной воды, собираясь на площади перед собором и убегая за хижины трущоб, где навсегда исчезали.
Епископ приоткрыл окно своего кабинета, втягивая носом свежий воздух, наполненный осенним букетом прелой листвы. Тихо шуршала его чёрная ряса. Смотрел вперёд, на облака, тянувшиеся на собор, смотрел и удивлялся, как они могут лететь, откуда их сила лететь... "Почему мы не можем? А как хотелось взмахнуть крыльями и устремиться далеко-далеко, за просторы пустыни и лесов, за бесконечные океаны и умершие степи, туда, где нет никого кроме самого себя и мыслей, рвущихся вверх, к Господу..." Так думал епископ, неосознанно обречённо прижимая лоб к холодному камню окна. А солнце уже заглядывало своим краем в его комнату. Даниель отвернулся, с ненавистью и досадой. Наступал новый день. Светлый, радостный, шумный, а главное - ожидаемый. Что принесёт он? Как он противен! Обычный день, когда должен делать всё по чёткому плану, вести мессу, наставлять овец на путь истинный! Вся система мира построена на упорядоченном, будничном проживании, бесцельном как сама жизнь. Ночь приносить мысли, гениальные, приятные, глобальные и философские. Она будто сама шепчет на ухо, а день... Днём мы становимся частью толпы - серой, морально праздной. "Я ненавижу свет" - словил себя на мысли Даниель.
В апатии он вышел во двор. Яблони за ночь истрепались, сбросили свои жёлтые наряды и стояли голые и беззащитные. Солнце поднималось выше, а в епископе забурлила злоба. Он видел людей, суетящихся, кричавших, смеющихся. Тогда он и вспомнил те облака, которые уже исчезли с небес, испарились в лучах солнца. "Они так же бежали, бежали, бежали... а потом умерли. солнце их стёрло. Какой был смысл? Зачем они появились? И они, эти люди тоже падут на колени перед Люцифером и поплывут когда-то по Стиксу на лодке Харона. Только выйдет их солнце - и сразу же падут. А что если вообще стереть солнце из своего сердца? Накинуть чёрный занавес и думать, бесконечно долго и непринуждённо… Тогда мы станем бессмертными. Да, мы будем бессмертными".
- Епископ! – боязливо позвал монах, выглянув из-за древней часовни. - Вас хочет видеть начальник городской стражи.
- По какому поводу? - Даниель старался сделать голос спокойным, но злоба прорывалась наружу. - "Вот и началась проза!"
- Это касается сегодняшней ночи. Убийца, искомый вот уже месяц, найден! Хвала Господу, молитвы...
- Хватит. Не бога надо тут хвалить. - Выпалил епископ, а глаза монаха сделались круглыми от удивления. Даниель понял, что не сдержался. Досадно.
Начальник был весел. Даже когда Даниель подошёл к нему и недовольно поприветствовал его, он не переставал улыбаться.
Некоторые говорят, что ремесло делает свой неизгладимый отпечаток на человека, но епископ знал, что начальник никогда не был отдан делу, а если и был, то поверхностно. Поэтому он понял, о чём дальше пойдёт речь. Досадно, что много их, этих начальников.
- Ну, так значит, убийца пойман?
- Поймана. - сказал он, немного замявшись.
- Ведьма, да? - Скептично покачал головой епископ.
- И ведьма. Во всём созналась. ещё ночью ей оторвали четыре пальца. Как тут не сознаешься? - он хихикнул. - Одиннадцать растерзанных трупов, вчера - мужеубийство, кроме того - оккультизм, связи с Сатаной и некромантами. Прелюбодеяние с антихристом... Продолжать? - он снова хихикнул.
- Я вижу, вы сегодня хорошо себя чувствуете, начальник. Выспались?
- Очень хорошо выспался!
- Значит, вы не были ночью в патруле? - в ответ было молчание. - Ладно. Лорд узнает об этом позже, а сейчас я попрошу провести меня к ведьме. И начальник, если это признание было плодом пыток - ВЫ предстанете перед трибуналом, а не она.
- Да, епископ. – Он отвернулся, чтобы перевести дух. В глазах блестели слёзы позора.
Мирабель скрючилась, размазывая по полу кровь. Обрубки пальцев страшно болели и не давали покоя. Ночь была непонятна, словно видение, всё происходило так быстро, патруль. Потом нож, кровь, эта грязная темница. Что будет дальше? Вот, слышны их шаги. Они поведут меня на эшафот или очищающий костёр. А народ будет реветь. Требовать смерти.
За окном испарялись облака. Как им легко! Смотрят вниз с непричастной ухмылкой и исчезают, чтобы следующим утром появиться вновь и смеяться над миром. Что они знают? Всё, наверное – они видели всё, но ничего не чувствовали, и поэтому не знают ничего. Какой нелепый каламбур… Я бы хотела быть теми облаками. Уйти от мира. Но и они уже умирают. Как и я. И не доживут до полудня. Как и я. Тогда какой смысл быть ими? Какой смысл жить, если приходится умирать? Какой смысл в бессмысленном? Вот. Они уже совсем близко. Ключ поворачивается. Будь что будет.
В темницу вошёл клирик. Тёмный силуэт будто плыл к ней. И опустился перед ней.
- И это та самая ведьма… - проговорил он. – Та самая очередная жертва нашего времени. Посмотри на меня, Мирабель.
Он взглянула и отвела взгляд. «Вот такая она – гибель»
- Я не знаю, что случилось прошлой ночью, но чувствую, что на руках твоих нет крови.
- На руках моих – кровь моего мужа. Это было так молниеносно. Я боялась. Я думала, что это был сам убийца, смерть в обличии человека, такой же чёрный человек, как и вы. Только потом…
- Я смотрю в твои глаза и вижу себя.
- Но тут темно, как вы можете их видеть? – она наивно всхлипнула.
- Чтобы видеть душу , не нужен свет. Он всё портит и переводит на свой лад. Он обманывает и запутывает. Душу видит душа, а не глаза, а душа в глазах видима и во мраке.
- Ну и что? Сейчас протрубят трампеты и меня уведут в вечный путь.
- Не бойся. Я пойду за тобой. Главное – не смотри вниз. Там - грязь. И не смотри вверх – там – свет. Закрой глаза и иди вперёд.
Конвоиры грубо взяли Мирабель за плечи толкнули в сторону выхода. Там, вдалеке, запела медь, крик толпы оборвал тишину. Её вели на площадь. Даниель шёл следом. Эшафот становился всё ближе, там палач уже дотачивал секиру. А когда женщина взошла по ступеням, Оливер остолбенел и выпустил топор. Даниель презрительно выкрикнул:
- Делай свою работу, палач. Разрушь её мир.
Но он стоял неподвижно, затем упал на колени и стянул красную маску. По лицу текли слёзы, срывались с подбородка и, падая на эшафот, засыхали. Даниель видел в них и те облака, плывущие утром над городом, и людей. Толпа ревела.
- Вот и мы. Все вместе на одном эшафоте стоим, среди толпы, пожирающей нас. Палач, клирик и невинная жертва инквизиции. – Проговорила Мирабель. И ей показалось, что Оливер прошептал тоже. И увидела это же в глазах Даниеля.
Тогда из её рукава выпал предательский пергамент, написанный командиром стражи ночью:
«Ilasa micalosoda olapireta ialpereji beliore: das odo Busadire Oiad ouoaresa: casaremeji Laiada eranu berinutasa cafafame das ivemeda aqoso adoho Moz, od maoffasa. Bolape como belioreta pamebeta. Zodacare od Zodameranu! Odo cicale Qaa! Zodoreje, lape zodiredo Noco Mada, hoathahe Saitan!»
Когда листок упал в толпу и раздался крик «Они сатанисты!», просвистел первый арбалетный залп.
Три солнца, увенчавшие острия трёх стрел, озарили мир. Да. Это были три действительно великих солнца. Солнца, озаряющие врата в мир духов.
Готический город погряз в красном шёлке. Небо гасло; гасло и небесное светило. «Оно меркнет – подумал Даниель, - Меркнет лживый Гелиос… наконец-то… Будет время подумать над смыслом бытия… И мы бессмертны. Теперь мы точно будем жить вечно».
(1)
