Откуда же этот образ, возникший вот только что, через секунду после пробуждения в его голове. В этой комнате, освещенной утренним солнцем.
С кровати в окно он видел только небо и бетон, и только белые стены окружали его. Откуда же возник этот образ, о котором он и не догадывался перед сном и который так взволновал его сейчас.
Он закрыл глаза, и она вновь предстала перед ним. Русые простые волосы. Загорелое лицо, освещенное, как можно подумать, снизу, отраженным от воды светом. Серые глаза, бледные губы.
В груди снова набухло. Он выдохнул. Вновь закрыл глаза и перебрал все возможные варианты. Но нет. Ведь он обязательно почувствовал бы то, что чувствует сейчас. Ведь это она. Та самая единственная, каких больше нет, и видеть ее раньше он не мог. Ведь он бы сразу все понял. Быть может, этот образ преломился в оконном стекле. Может проходившая мимо девушка посмотрела в строну его окна. Но нет. Этого не может быть. За окном белая стена.
Он подошел к решетке и посмотрел тем же сектором что и сто сорок дней подряд до того. Увидел стену, колючую проволоку по верх стены, столбы с камерами, решетчатый забор перед стеной и ни одной девушки. Только в одном месте макушка ели превышала забор. Бывало, он по долгу смотрел на нее, но не сегодня. Он отошел от окна и лег на кровать. Свернул самокрутку, закурил и снова закрыл глаза. Рассмотрел ее по внимательнее, пока свежа картинка в памяти. Разглядел неровно загорелые плечи и грудь под серым платьем из грубо сотканной ткани. Попытался дорисовать дальше, но остановил себя, поняв, что не должен этого делать. Где же он увидел ее? Как она возникла в этой камере, закрытой от внешнего мира? Какая игра света донесла этот поток частиц через пространство, и где же тот первоисточник? Горстка фотонов, сохраняя свой неделимый заряд, блуждала по вселенной, пока не отразилась в кристалле льда, судьбой предначертанной кометы. И сколько тысяч раз земля прошла через эту точку пока ее атмосфера не отклонила чуть поблекший образ в сторону своего несчастного обитателя. Фотоны умерли, впитавшись в сетчатку.
Он затянулся, осознав размеры вселенной. Выпустил дым, закрыв глаза.
Быть может, она осталась в степях, не выдержав долгого перехода в те языческие времена. Лучше так. Лучше так чем по-другому. Может веры нанесли над ней холмы. Лучше так. Может, океаны поднялись и скрыли ее в глубине. Спи спокойно. А я буду тебя любить. Всегда буду любить.
Он сильно сжал глаза и сквозь ресницы выступили слезы. Зеленые холмы. Разноцветные луга. Она лежит на траве, а он, уставший после работы, пьет молоко. По синему небу летают птицы, а на склоне пасутся коровы. Он жует и улыбается ей, и она улыбается ему, склонив голову. Кусает соломинку. Солнце в зените, слепит. Он закрыл глаза. Открыл. Обвел взглядом камеру, стены, решетку, кровать. Потянул затекшими плечами, будто давили оковы. Вдруг сорвал полку со стены. Прочь все. В окно. Швабру, библию, одеяло. Все полетело вниз. Снова прижался к решетке. Попытался просунуть голову в решетку. Не получилось, только оцарапал виски. Отпрянул. Свел руки на шее. Стон вырвался из его груди. Вдруг, резко оттолкнувшись, пробежал в другой конец камеры и с треском ударился лбом в дверь, будто пытаясь таким способом отпечатать на крашенном металле такой драгоценный и такой же неуловимый образ. Он упал навзничь. Падая, ударился плечом об унитаз. Кровь текла из под лопнувшей на лбу кожи. Стекала по брови на закрытые веки. А губы беззвучно шептали, - «я люблю тебя, и всегда буду любить. Я научусь рисовать и нарисую тебя. Я люблю тебя и мне больше никто не нужен. И все у нас будет хорошо. Ведь теперь ты есть у меня».
P.S. Говорят, человек не должен жить без своей половины. А сейчас я полностью удовлетворен. Раньше я ощущал свою неполноценность, думаю, и другие это замечали. Видимо по этому, так или иначе, я оказался здесь. Но теперь я счастлив. Где бы я не был, я знаю. Что все чего не хватает во мне, есть в тебе.
(1)
