Тем не менее, выходить мне там.
В вагоне метро я нашел себе место между двумя скамейками и, вцепившись в поручень, стал изучать свое лицо, которое благодаря темноте туннеля отражалось в окне напротив. Рядом со своим лицом я обнаружил лица еще нескольких людей, среди которых были почему-то только мужчины… Какое-то неприятное ощущение холодом пробежало по моей спине и, достигнув головы, заставило поднять глаза, не смотреть на отражение. Ощущение своей двуручности, двуглазости, своей человечности никак не отставало. Давно, еще в детстве, я открыл в себе эту человечность, и теперь, время от времени, она выглядывает из самых различных темных углов и смотрит на меня как сейчас, моими же глазами.
На верху, над окном даже рекламы никакой нет… Я решил притвориться будто бы я сплю и закрыл глаза.
Шпала за шпалой, станция за станцией, народа в поезде все меньше, а я все ближе к цели.
Когда я вышел из метро, я пошел вместе со всем людским потоком к остановке трамвая. Но сам трамвай был мне не нужен. Можно, конечно, и подъехать, но я предпочитаю ходить пешком.
Моя цель – это некое место. Место, где я когда-то жил. Там прошло мое детство, вернее, та его часть, которая сейчас кажется мне самой ценной. Я говорю «место», потому что лет пять назад уже и без того заброшенный и обвалившийся дом снесли, а участок, который после нашего переезда быстро зарос, был весь перекопан. Там что-то рыли, видимо освобождали территорию для будущего строительства, но, когда все лишнее было удалено, стройку свернули. Не знаю, что у них там произошло, но вот уже пять лет на том месте нет ничего.
Последний раз я ездил туда около года назад… Чуть больше. Сейчас весна, а это было прошлой зимой. И тогда, помнится, я говорил себе, что никогда не вернусь сюда снова…
Что ж, видимо вернусь.
Вдоль трамвайных рельсов, метрах в пяти от них, расположено шоссе. Оно тянется далеко за пределы города, и если на трамвае мне надо было бы выходить на самом его кольце, то на машине, например, я бы мог легко и не заметить, где там был раньше мой домик…
Впрочем, я вру. Я бы заметил.
Я перехожу шоссе и иду по тротуару – идти между потоком машин и гремящими трамваями мне совсем не хочется.
С этой же стороны, вместо трамваев, стоят дома. Большинство из них новые. Однако, пусть и не часто, мне удается узнать старые, покосившиеся и такие знакомые строения. Их мало осталось, и они откровенно вредят тому образу чистого, успешного района, который пытаются создать в последние несколько лет местные власти.
Хотя я снова не прав… Они-то вписываются. Они, эти старые, небольшие домики, эти разномастные заборы и крошечные огородики выглядят абсолютно гармонично с озером, которое расположено за ними и деревьями, которые время от времени падают и срывают провода, тянущиеся от столба к столбу, чем обесточивают весь район. Не вписывается «новый образ».
Кажется, что сам город (не только здесь, но и почти во всех районах) выдавливает из себя различные новомодные постройки. Пытается сбросить этот, возможно, и прекрасный, и красивый, и полезный, но абсолютно неорганичный и несовместимый с ним компонент, который так упорно вторгается со всех сторон в нашу жизнь.
Я иду быстро. Через некоторое время я дохожу до сгоревшего магазина. Вернее до пустой заасфальтированной площадки, на которой нет уже даже напоминания о том, что когда-то здесь стоял магазин. Он пал первым, еще до того, как стали исчезать дома. В одну прекрасную зиму кто-то его поджог. Года два еще здесь оставалось пепелище, но потом его все-таки убрали.
Вообще не проходило и зимы, что бы наш дом или дом каких-нибудь наших соседей не горел. На это время мы уезжали в город и одинокие строения полностью или частично уничтожались. До того, как нам пришлось уехать отсюда окончательно, дом наш горел четыре зимы подряд, но никогда не сгорал полностью, а потому каждый раз мы упорно его отстраивали. В начале он лишился веранды, которую при желании можно было назвать «столовой», потом верхнего этажа, на котором, впрочем, жили не мы, а наши соседи…
Ну вот. Я дошел. Вид на озеро здесь отличный. Ничто его не закрывает, ничего не мешает глазу. Обратно я поеду на трамвае, а потому мне следует перейти шоссе. Перехожу его в неположенном месте («положенных» мест здесь нигде, сколько видит глаз, нет) и, уже оказавшись на другой стороне, останавливаюсь. Хочется немного задержаться.
Рядом с остановкой стоит скамейка. Я сажусь на неё. Отсюда видно и озеро, и то место, где когда-то был мой дом. Все видно. Теперь здесь пустырь… Много старых домов было сожжено, снесено, но в большинстве случаев на их месте хотя бы что-то возводили. Двухэтажные коттеджи, например…
А тут… Все разрушили и ничего не построили. Там, где был дом - нет ничего, только ровная серая земля, там, где был садик с малиной – земля, там, где был великан-дуб, там тоже только земля.
Хоть озеро осталось. И шоссе.
Я закурил. В какой-то момент в голове пронеслась мысль, что может быть это не то место, может, я перепутал… Но нет. Я очень хорошо помню каждую мелочь. Я помню участок, дом. Помню не только то, как располагались дорожки, но и где какой находился куст. Мне кажется, что это место, в том его состоянии, которое навсегда уже ушло в прошлое, я знаю намного лучше, чем даже тот район, в котором живу сейчас. И я помню, что от автобусной остановки до прогона, который вел к нашему участку, было пять фонарных столбов, а немного дальше, метрах в трех, ко всем неровностям тротуара добавлялся еще и какой-то люк. Это точно то самое место…
Когда начинаешь все это вспоминать, кажется, что тот мир, в котором ты когда-то жил, намного более реален, чем нынешние угрюмые пейзажи. Я даже ощущаю вкус во рту. Почему-то это вкус печенья… Вообще, насколько я себя знаю, я ненавижу печенье, но только не сейчас…
Вдруг я почувствовал, что мне стало трудно дышать – легкие в груди как будто сдулись. Наконец, я смог вдохнуть воздух и, сплюнув на землю, встал со скамейки. Нормально дышать все еще не получалось…
Пора домой. Дождаться трамвая и уехать. Больше я сюда никогда не вернусь.
http://astafeev.ru/pustoushosse.html
(1)
