Солнечный лучик. Взмах головой, волосы, пустившиеся в пляс по ветру, блеск глаз и робко – отчаянная улыбка… Счастье есть, думала она. Неважно, что между нами – двадцать шагов по сухой траве нашего летнего двора…Что вокруг меня – лишь те, кому надо улыбаться и с кем надо как-то поддерживать разговор – неважно. Что он, возможно, никогда и не обратит на меня внимания – неважно.
Он есть.
Я есть.
И Любовь.
Эти мысли, лёгкие, как сумочки старшеклассниц, промелькнули в её голове с такой же скоростью, с какой она краснела, как только встречалась с ним глазами.
Да что же это такое, чёрт возьми?.. Я смотрю на неё и не могу понять, почему, собственно, я не могу её понять? Её счастье… личное, светлое, огромное – преогромное и самое лучшее в мире счастье. Но мне приятно видеть её такой. По крайней мере, она подпрыгивающая и поющая немодные, но такие солнечные песни 80-ых в сотню раз лучше, чем литрами пьющая чай и голосом робота вещающая что-то заунывное мне в трубку. Танцуй, сверкая белыми одеждами!.. Улыбайся, ослепляя меня светом счастья!.. Смейся, заливисто смейся, глядя на меня в упор своими необыкновенными глазами!.. что угодно. Только не плачь. Не потухай. Гори, заслоняясь от меня пламенем любви. Сумасшедшей, сильной, нереальной любви… жаль только, что любой огонь, кроме искусственного газового, всё равно когда- нибудь потухнет.
Но эта песня, это счастье, эти глаза и улыбка.… Ради этого мне стоит молчать.
Ради этого ей стоит любить. Ведь самое лучшее в мире счастье, огромное – преогромное – это любовь.
А год спустя… Нет, не поверите – она всё так же прыгала и пела, она всё ещё ЛЮБИЛА. С такой же силой, с таким же обожанием, с таким счастьем в груди и затмением в голове. Чистая, наивная любовь, она тем и характерна, что уничтожает, как свет выжигает тени, все видимые и невидимые недостатки любимого. Как же мало среди нас людей, способных так любить. Как же много среди нас тех недостойных, которых эти люди незаслуженно обожествляют. А она…Она и сама и была настоящим чудом. Ну кто, скажите мне, кто может безответно и безрассудно любить человека, при этом практически с ним не общаясь и не влюбляясь в тех, кто доступнее и ближе? Кто, по прошествии целого года, такого громадного срока в наши дни, способен не забыть любовь, а сделать её крепкой и нерушимой, подобно алмазу? Единицы. И она смогла.
…Как больно. Как глупо. Я отвела свой взгляд от прыгающей её и посмотрела на бегающего в футбольном азарте него. Как глупо.… Как больно. Больно мне, циничной и злобной, с внутренним ожесточением понимать, что эта любовь станет большим испытанием для неё. Больным, глупым, слишком банальным и слишком жизненным испытанием. Если я скажу это вслух, то потеряю подругу. Все мы любили… Любили. Оттого сейчас и не любим. Просто не умеем. А это, возможно, её первая любовь, так какое я имею право вмешиваться? Молчи, дура! Позволь ей хоть немного побыть счастливой!
…Лето прошло. Осень прошла. И любовь – нет, не поверите – не прошла. Она, подобно американской статуе Свободы, незыблемым монолитом торжествовала неугасимо в её сердце и душе. Красиво звучит… Тяжело теряется. Сколько раз ты на этой самой кухне доказывала мне, что он, конечно, не такой, как другие; он самый лучший, правильный, красивый и вообще лапочка. Я не спорила. Я просто яростно доказывала тебе, что так не бывает, что ты его идеализируешь… Дура. Малодушная, глупая дура. Упиваясь своей правотой, я не заметила главного – твоей любви – и не сказала вовремя всего, что надо было сказать. Впрочем, стала ли бы ты меня слушать?
Да что для нас даже вековые истины, когда мы любим?..
…Прошла неделя. Всего неделя. И ещё пара дней. И я снова не могла понять её – почему она звонит мне и заунывным голосом умирающего робота просит выслушать её? Знаете, таким голосом обычно сообщают о кончине дорогого и близкого человека, но им никак не могут начинать дружеский трёп.
Ёлка, казавшаяся настоящей, но оказавшаяся искусственной.
День Рождения без подарков.
И рождение без матери.
И матерь без ребёнка.
Огонь без тепла.
И ёлочные игрушки, от которых никакой радости.
Светлый идеал, втоптанный в грязь. Жестокое разочарование, порушившее все надежды и уничтожившее любовь. Так крошатся алмазы. Гаснет Солнце. Ломаются крылья. Тонет в океане Статуя Свободы.
Так, от одного нечаянного слова и многих подозрений, умирает любовь, которая должна была жить вечно.
…Как глупо. Как больно. Как глупо было молчать. Как глупо молчать теперь, когда ей так больно. Она сидит рядом со мной, но в то же время мне кажется, что она где-то далеко – далеко, на тёмном дне какого-нибудь глубокого моря… Сидит там и плачет, прекрасно понимая, что это бесполезно… Что он от этого не изменится. Что время не вернётся назад. И что по-другому уже ничего не будет. Но всё равно… Сидит и плачет, пусть даже я не видела ни одной слезинки на её щеках. Оставаясь одна, она забывает обо всём и сжимается в комок, пытаясь справиться с диким разочарованием, грызущим её изнутри, нервно поглядывая вверх, на мокрое небо солёного моря, солёного не самого по себе, а от её горьких, солоно – солёных слёз.
Почему ты плачешь, небо?
Не плачь. Ведь она – Она, понимаешь?- она стряхнула с себя якорь горя и плывёт вверх, к Солнцу, к свету, к жизни…
Потихоньку пробует улыбаться. Неуверенно смотрит в глаза. Севшим голосом пытается петь. Да, ещё не может, но пробует, хочет, пытается всё-таки!.. Потому что она – чудо – человек. Только чудо –человек может так сильно любить.
Только чудо - человек не умеет ненавидеть.
А мокрое небо – наплевать – она выплывет. Чудеса не тонут. Чудеса нужно заслужить.
P.S. Как больно… Как глупо…что только у чудо – людей первая любовь не уходит никогда. Лучше бы ты не любила.
(5)
