Женщина молча взяла девочку за руку и быстро зашагала ко входу в дом.
Давно уже погасла последняя звезда, и теперь край неба подёрнулся золотисто-розовой дымкой. И хотя всю ночь лил дождь, сейчас небо было чистым, прозрачным, обещающим долгий и жаркий день.
Женщина в фартуке и Рита поднялись по скрипучим, будто изо всех сил старающимся выдать их ступенькам наверх, и остановились под люком в потолке.
- Пани Марика, только никому не говорите, пожалуйста, не говорите…- захлёбываясь слезами повторяла Рита, судорожно сжимая морщинистую рабочую руку.
- Да успокойся ты. Лезь наверх, я тебя подсажу. Внутри есть крючок – закроешься. Сиди молча, а лучше поспи. Я скоро вернусь, стукну пять раз – тогда откроешь. Поняла?
Рита закивала.
На чердаке было темно, душно и сыровато, пахло сушеным луком и немножко гуталином. В одном месте сквозь неплотно прибитые обветшавшие доски на пол лился нежно-розовый туманный свет, и Рита не сомневалась, что днём оттуда свесятся жёлтые нитки лучей. В большом сундуке в углу Рита нашла какие-то старые платья, одно изъеденное молью пальто и несколько одеял. Одеяла она постелила рядом с люком и, свернувшись калачиком, мгновенно заснула.
* * *
- Рита. Рита!
- Да мама, уже иду, - Рита осторожно закрыла окно, только что послужившее ей входом в дом и благодарно оглянулась на раскидистый клён, уже много ночей исполняющий роль лестницы. «Фу, чуть не попала…» - облегчённо подумала она, убирая со лба длинную светлую прядь. «Прячусь, будто мне десять лет… Маленькая я, что ли? Скоро в училище, а всё прячусь».
Есть не хотелось, Рита немного постучала вилкой для приличия.
- Спасибо.
- На здоровье… - рассеянно ответила пани Милика, наливая воду в пошарпанную видавшую виды, но очень надежную кастрюлю.
Рита немного помолчала.
- Я пойду?
- Да… Э, нет! Отец просил сегодня помочь в магазине, так что спускайся.
Рита вздохнула и пожалела, что воскресение – выходной в школе. «Надо было сразу уходить.»
Ничего особенного в магазине не происходило. Пан Тадеуш, Ритин папа, беседовал с пани Марикой, справляющейся о свежести хлеба, Яник – младший брат Риты, - сидел лицом к окну, уминал морковь, длиной с его собственную руку, и с любопытством наблюдал за толстым рыжим котом, пытающимся поймать воробья.
Старенькое радио невесело сообщало о продолжающейся войне, как, впрочем, каждый день – на войне не бывает выходных, а радио пан Тадеуш не выключал с сентября 1939-ого. Иногда ему удавалось словить какую-то белорусскую волну, и тогда он удивлялся, как речь похожа, да непонятна, хоть и находится село за несколько километров от границы. Сейчас на голос из радиоприемника обратила внимание только пани Марика, которой два месяца назад пришла повестка о смерти сына.
- Паненка Рита, поздновато пришла, - нахмурился отец. Рита закатила глаза «Ну да, а если бы я пришла часом раньше, то всё равно оказалась бы опоздавшей!». – Привезли тушёнку – вот её нужно расставить. Ага?
- Ага, - уныло ответила Рита и медленно потопала в кладовку. Чего ей уж точно не хотелось – так это расставлять тушёнку. Хотелось назад, в полночь, на опушку перед лесом, к зелёной даже в темноте траве, неправдоподобно ярким звёздам на бархатном небе, к Марку. Ну и что, что это так банально – ну, ночь, звёзды? Ну и что, что при холодном свете луны в голову лезут одни несусветные глупости? Зато во всех книжках про такое пишут, и очень приятно слушать стихи Марка. Он, между прочим, сам сочиняет, и очень неплохо получается.
* * *
Рита открыла глаза и поняла, что давно уже не спит. Перед глазами всё ещё стоял полумесяц, выглядывающий из-за набежавших туч, в ушах тысячью колокольчиков звенел голос Марка, постепенно превращающийся в стрекот оружия. Рита вздрогнула и крепче вцепилась в одеяло, будто то могло спасти от вчерашних пуль.
Пол под щелью в крыше был исполосован солнцем. Таким же, как всегда, самым взаправдашним солнцем, которое, конечно, не могло слышать ночной стрельбы и видеть слёзы смешанные с кровью.
В люк постучали. Рита вздрогнула и стала считать удары. Три… четыре… пять… Всё. Она протянула руку, откинула крючок и глянула вниз. Пани Марика стояла на табурете и протягивала ей миску с какими-то овощами и другую – с водой и тряпочкой.
- Умойся и поешь. Вечером ещё принесу. Хоть немножко поспала? – до сих пор напряжённое лицо женщины смягчилось.
Рита кивнула, не в силах что-либо произнести. Пани Марика вздохнула.
- Сиди и не высовывайся. Завтра всё налажу. Ясно?
Рита снова кивнула. Женщина закрыла люк, Рита вернула крючок в петельку.
* * *
- Ты сегодня была в магазине? – осведомился Марк.
- Угу. А ты откуда знаешь?
- Мама за маслом ходила.
- Понятно.
Они замолчали. Рита смотрела на самые высокие деревья, стараясь зацепить взглядом самые верхние, самые последние листики, посеребренные лунным светом.
- Скоро дождь пойдёт.
Рита кивнула.
Вдруг Марк стал нервно рыться по карманам, что-то внезапно вспомнив. Наконец, он извлёк на свет помятый замусоленный блокнотик и протянул его Рите.
- Вот, - несколько смущённо произнёс он.
Рита пролистала несколько исписанных мелким почерком страниц и остановилась. Здесь чернила были ещё довольно свежие. Читать при почти полном отсутствии света было невозможно, да Рита и не пыталась. Марк читал стихи вслух, а ей просто нравилось теребить края страничек. Может, поэтому блокнот и был замусоленным, но от этого ничуть не терял, наоборот, приобретал вид уютный и домашний.
Марк оборвал себя на полуслове. Рита подняла на него глаза.
- Что?
- Ты не слышала?
- Я…
Тут из посёлка донёсся пронзительный женский крик. А потом – оглушительные очереди автоматов. А потом ещё крики, и ещё, и ещё…
Марк вскочил на ноги и помог подняться Рите. Они несколько секунд стояли, не двигаясь, и, словно по команде, бросились бежать.
У первых домов они замедлили бег. Здесь не было никого. Не было даже ощущения того, что кто-то спит в домах. Стёкла многих были выбиты, почти все калитки и двери – выломаны. Крики были слышны отчетливее. Первые несмелые капли дождя намочили Ритины щёки.
- Jude! Jude! Schnelle! – кричали на площади.
Марк, не раздумывая, припустил к центральной площади, рядом с которой находились многие магазины – в том числе и Ритиного отца, - и её дом, соответственно, тоже. Рита побежала было за ним, но споткнулась об опрокинутую лавку и упала почти на самое стекло. Рита хотела было встать, но тут перед глазами показались заляпанные дорожной грязью сапоги. Рита обомлела. Ноги, руки будто пропали, вместо них остались только тысячи малюсеньких муравьёв с вечными двигателями внутри. Мокрые пряди волос, прилипшие к щекам, Рита ощутила почему-то особенно остро, они будто впились в кожу. Голова налилась тяжестью страха и предчувствия чего-то страшного. Несмотря на холод разбивающихся о её тело капель, стало жарко, внутри всё сжалось в комок.
- Jude! Du, Junge! Wohin?! Куда?! – заорал кто-то чуть выше сапог, и они, направлявшиеся до того в сторону Риты, побежали обратно.
- Не трогай меня! Не трогай! – сквозь тяжёлый шум капель Рита услышала срывающийся голос Марка и ещё чьи-то громкие, уверенные и незнакомые слова. Мыслей не было. Было желание бежать, помочь… Для начала – подняться. Хотя бы закричать. Но ничего этого она не сделала. Не смогла.
* * *
Рита сидела неподвижно. Она знала, что ноги затекли, и, если ими пошевелить, покажется, что они обёрнуты полотном из иголочек. Свет на полу медленно менял свою интенсивность, цвет форму и местоположение. Над полом лениво кружилась пыль. Изредка Рита улавливала пение птиц, такое далёкое, ненастоящее…
Внизу хлопнула дверь. Топот ног сопровождался сиплым альтом:
- Wir sind… фласть. Verstehen?
- Куда уж понятнее, - это голос пани Марики.
- Du кормить нас. Verstehen?
В ответ молчание. На секунду Рита даже решила, что пани Марика откажется потчевать немцев, пошлёт их к чёрту, выпроводит и захлопнет дверь…
- Да, - выдавила женщина.
«Да чтоб вы все передохли с голоду!» - со злостью и ненавистью подумала Рита и подползла ближе к люку. В ногах кололо.
- Мьясо есть?
- Нет.
- Млеко есть?
- Нет.
- Что есть?
- Ничего нет.
Рита улыбнулась, одобряя пани Марику.
- Haussuhung, - сказал сиплый альт, и несколько пар ног разбежались по всему дому.
- Если фрать – nicht gut! – зло пригрозил альт. Женщина молчала.
Один из немцев прошёл прямо под люком на чердак. Рита вздрогнула и чуть не опрокинула миску с тряпкой и остатками воды. Шаги внизу резко затихли. Стало жарко, как накануне, внутренности опять слиплись. Через несколько секунд половицы тихо и натужно заскрипели, потом шаги вновь приобрели привычный уверенный темп. Рита выдохнула в ладонь, вытерла влажные ладони об одеяло.
- Nichts, - почти одновременно сказали два голоса. Альт хмыкнул.
- Зафтра – будет. Verstehen?
- Ферштейн, - утвердительно ответила пани Марика. Дверь опять хлопнула.
Рита, обессиленная взрывом ненависти, легла.
* * *
Она всё ещё слышала, как шлёпают по расползающейся земле сапоги солдат, как кричит Марк. Он так вырывается, что слышен даже треск рвущейся одежды. Вскоре эти звуки сливаются с общей паникой, обитающей где-то в районе центра.
Рита всё же нашла в себе силы подняться. Она, шатаясь, свернула в переулок, ведущий к её дому. Улочка эта была настолько маленькой, что там не смогли бы разминуться два даже самых худых человека. Трижды Рита замирала, вжимаясь в стены, едва услышав приближающиеся шаги. Трижды ей везло. По знакомому клёну Рита забралась в окно своей комнаты, как ни странно, целое. Но целым было только окно, чего нельзя было сказать обо всём остальном в доме: столы, шкафы, кровати, - всё было опрокинуто, выпотрошено, разломано. Мамина шкатулка с драгоценностями исчезла с полочки. Везде под ногами валялись книги. Чуть не падая, Рита спустилась в магазин.
Товар отсутствовал. На полках не было ничего. Ещё днём поставленная на полки лично Ритой тушенка пропала – это почему-то ей бросилось в глаза прежде всего.
Мысли в голове текли вяло и как бы отдалённо, вроде и не Ритины они были, а чьи-то чужие. Рита зажмурилась. Она уже не различала своих слёз и слёз неба на щеках и ресницах. «Я досчитаю до десяти, открою глаза и – снова полумесяц и стихи. Да, так оно и будет. Так, и никак иначе. Это просто стихи, наверное, про войну. Или я нечаянно заснула». Рита села на пол и тихонько застонала. Открыть глаза она не решалась, но знала, что под ней – вовсе не зелёная травка, но твёрдый, холодный и равнодушный к любым слезам пол.
- Jude! – всё ещё кричали на улице. Сами же евреи теперь кричали редко. После каждого громкого крика следовал намного более громкий выстрел.
Рита вскинула голову и мутным взглядом обвела помещение. За стеклом и стеной дождя она различила каких-то людей, а с ними других людей. Первые были ей знакомы почти все, а вторых она уже ненавидела. Рита подползла к окну и, прищурившись, стала вглядываться в даль – туда, куда все шли. Немцы буквально запихивали людей в здание администрации села. По периметру стояли солдаты. Рита узнала порванную светлую рубашку Марка. Потом – лысину отца и рядом – платье матери и штанишки брата.
Она охнула. Услышав собственный голос, Рита немного пришла в себя, и страх вкупе со здравым смыслом возобладали над отчаянием и альтруизмом. Рита вылезла из дома всё по тому же клёну и пустилась к дому ближайшей знакомой.
Рита добежала до крыльца и упала. Женщина тут же появилась рядом, будто сидела у окна и ждала.
* * *
Полоски на полу почти полностью исчезли, стали тусклыми и нечёткими. Солнце садилось.
«Раз, два, три, четыре, пять». Рита откинула крючок.
- Давай сюда миски, - скомандовала пани Марика. – А это съешь.
Рита приняла из рук женщины кусок хлеба и две большие варёные картофелины, яблоко и баночку с горячим травяным чаем.
- А как Вы это спрятали? – осведомилась Рита, откусывая хлеб, и удивилась собственному голосу – тихому, хриплому и какому-то тусклому.
- В сараюшке в погреб положила, сена навалила – да и всё, не особо они там шерудили. Это завтра придут, когда в бумагах покопаться успеют. Да много ли там было? Знаешь, я же только коровой своей и жила. А эти… пристрелили. Идиоты фашистские… - глаза пани Марики заблестели – то ли от тоски, то ли от злости. – Ладно, ты, давай, засыпай. Утром постучусь. Договорились?
- Угу, - Рита закрыла люк и подумала, как странно много знает пани Марика про войну и про немцев.
Картошка оказалась недоваренной, но Рита не жаловалась. Она съела всё, хоть и не хотелось. Она понимала, что организму, в принципе, не важно, что ты не знаешь ничего о своих близких, что село теперь – фашистское.
«Война… Так далеко война. Умирают люди. Далеко. И теперь далеко пришло к нам. Почему-то никогда не волнуешься, когда несчастье случается с кем-то и где-то, и тебя вовсе не касается. Качаешь головой, ахаешь, и – успокаиваешься. Даже не задумываясь. И никогда не примеряешь чужое горе к себе. Потому что боишься. А когда оно приходит к тебе – перерождаешься. И уже не остаёшься таким, как прежде, как все, кого горе не касается. И больше не понимаешь себя прежнего».
Размышления выплывали из тумана усталости всё реже, и Рита наконец заснула.
* * *
- Вылазь скорее! – взволнованно шептала пани Марика, тарабаня в люк вопреки всем уговорам.
Рита потёрла глаза, проморгалась. Солнечная полоска ещё не появилась на досках – было раннее утро. Она откинула крючок.
- Слезай быстро. Да одеяла сначала сложи! И миски забирай. Быстренько.
Рита ничего не поняла, но послушно сложила одеяла обратно в сундук, подала пани Марике миски и слезла с чердака. Женщина заперла люк снаружи.
- Иди вниз, переодевайся, да быстрее. Сейчас немцы придут – документы проверять.
- Да как же… - охнула Рита, - Так лучше мне спрятаться обратно!
- Ты что! Теперь они весь дом вверх дном перевернут! Иди, там на стуле одежда лежит. Тебе великовата будет немного, да это ничего, - и пани Марика подтолкнула Риту к лестнице.
Внизу действительно оказалась одежда примерно Ритиного размера, старенькая, но аккуратная рубашка и застиранная юбка, всё бедное, но очень опрятное. Она едва успела застегнуть последнюю пуговицу на рубашке как в дверь властно стукнули, и она тут же открылась. Пани Марика спускалась с лестницы.
- Токументы! – провозгласил тот самый сиплый альт губами невысокого, коренастого блондина в форме. За ним в дверях стояли ещё двое, повыше, и тоже в форме.
Пани Марика достала из складок своей юбки потрепанные листки. Немец стал вглядываться в буквы. Он, видимо, понимал по-польски лучше других, но далеко не идеально.
- Марика Плецких? – пани Марика кивнула.
- Рита Плецких? – фашист повернулся к Рите. Та замерла, приоткрыв рот. Ещё когда солдаты вошли, она оцепенела от ужаса и злобы. Теперь добавилось удивление.
- Рита Плецких? – повторил немец с нажимом.
- Она, она. Просто слабоумная немного, - поспешно сказала пани Марика. Фашист хмыкнул.
- Иди, иди Рита на кухню. Приготовь продукты, - чётко выговаривая буквы, сказала пани Марика, выразительно глядя на Риту, тут же молча отправившуюся куда было сказано.
Немцы улыбались, один из них что-то сказал про животных, и все трое громко захохотали. Пани Марика стиснула зубы. Рита вынесла из кухни корзину с едой. Обладатель сиплого альта забрал у неё корзину и они, всё так же улыбаясь и ехидно поглядывая на Риту, вышли. Пани Марика закрыла дверь. Рита безвольно осела на стул.
- Покажите бумажки, - слабым голосом попросила она. Её руки коснулись шершавые бумажки.
На одной из них вместо привычного Рите «Милович Рита, отец – Милович Тадеуш, мать – Милович Милика» было чётко прописано: «Плецких Рита», и дальше имя пани Марики и её покойного мужа.
- Откуда?
- Я ночью в город ездила, к знакомому, - просто ответила пани Марика.
Только сейчас Рита заметила, что глаза женщины красные, двигается она медленно, да и в сущности еле стоит на ногах. Рита подхватилась со стула и помогла пани лечь в постель. Минут через двадцать пани Марика заснула.
* * *
- Марк, Марк! – шёпотом позвала Рита.
- А? – рассеянно отозвался парень, оборачиваясь к окну. – Как… - Марк тряхнул головой. – Как ты здесь?..
- Я подождала, пока они отошли к той стороне здания. Вы могли бы бежать.
В комнате за окном было несколько десятков людей, закупоренных там как кильки в банке.
- Нет, - покачал головой Марк. – Обернись. Там лежит Вацлав – он пытался бежать. Попробуй посчитать лишние дырки в нём.
Голос у Марка был тусклым и безжизненным. Он весь был бледным и осунувшимся, на лице красовались кровоподтёки.
- Где мама, и папа, и Яник?
- Они наверху, на третьем этаже, там и моя мать.
Они помолчали.
- Тебе нужно уйти. Не говори мне, где ты прячешься, и под каким именем – вдруг меня будут пытать…
- Марк, что с вами делают? – ужаснулась Рита.
- У меня брали кровь, - безразлично ответил Марк, глядя в пустоту. – У всех детей брали кровь. Много. А остальные где-то работают - многие им прислуживают. Другие – не знаю где.
- Марк… - Рита заплакала. – Звенит металл, железо стонет, и голубь с почтою летит, и бьётся сердце, и смеётся, но так же сильно и болит.
В глазах Марка блеснуло что-то прежнее, живое. Он часто писал стихи про воинов, и уж конечно узнал свои строчки. Он смотрел на прозрачные струйки, располосовавшие лицо Риты и представлял, что это водопады, которые унесут последние десятки часов, смоют всё горе, и тогда никто больше плакать не будет. Но этого по какой-то странной задумке мира не произошло.
- Исчезнут звёзды, встанет солнце, и леди выйдет на балкон. И рыцарь смелый улыбнётся, и счастье льется из окон, - конец фразы Марк произнёс одними губами, не в силах выдавить из себя ни звука. Он хотел плакать. Очень хотел. Но не мог. Совсем не мог. Слёзы закончились, а кровь больше не могла вскипеть и сделать ещё. Он отвернулся.
Рита зажала рот рукой, чтобы не закричать на всю улицу и понеслась по переулкам обратно в дом пани Марики.
* * *
- Где ты была, дурочка?! Куда бегала?! – пани Марика прижала бьющуюся в истерике Риту к груди.
- Они… Они… Совсем как мёртвые – все! – только с открытыми глазами… - захлёбываясь пролепетала Рита.
- Дурочка, ты ходила на площадь?
- Почему? Почему, за что?! Только за то, что мы евреи? Это достаточный повод?!
- Потому что они – не люди. Они – фашисты. Успокойся, успокойся, девочка. Всё будет хорошо.
Рита почему-то поверила. Она напилась воды из колодца и умылась. Потом села с вышивающей на платках пани Марикой, и та стала рассказывать старые детские сказки. Рита успокоилась и слушала внимательно и молча. Сказки были добрые и отвлекали. Пани Марика рассказывала до самой темноты. Когда кроваво-красную ленту горизонта съела чернота ночи, они легли спать.
* * *
- Подъёхм! Schnelle! – таким был будильник Риты, а заодно и пани Марики, на этот раз. Их буквально вытащили из кроватей и, не дав одеться, босыми потащили к центру.
Риту снова сковал страх и злоба, пани же Марика пыталась вырваться, за что получила прикладом автомата в висок и потеряла сознание.
Рита ничего не видела, перед глазами по тёмному полю бегали разноцветные мурашки и ленточки. Внезапно все они исчезли в ярком всполохе. Через несколько секунд в глазах прояснилось, и Рита увидела костёр. Костер для великанов – пожар. Всё здание администрации полыхало. Внутри сделалось пусто, горло мгновенно пересохло, Рита похолодела. Рядом с ней было еще много людей. Мужчинам фашисты объясняли, что их село больше не полезно, и поэтому существовать ему вовсе незачем. Им в руки пихали факелы и заставляли поджигать дома вокруг.
Некоторых людей, которых выхватывали из толпы наугад, пихали в грузовики и увозили из села.
Рита не могла двигаться.
Оставшихся фашисты пинками и толчками подогнали к пламени. Одна женщина отчаянно закричала и бросилась в огонь. Все почему-то молчали, а может, Рите только казалось, что всё тихо. Она не видела, кто стоит рядом с ней, но чувствовала, как их страх сливается с её и плывёт навстречу дыму. Так они стояли несколько минут, а может, несколько вечностей. Глухо и вязко, словно в сметане прозвучали немецкая речь и немедленно последовавшие за ней выстрелы.
«Зачем пани Марика прятала меня? Зачем ездила за документами?.. Мама не похвалит за неубранный дом… Интересно, Марк написал новый стих?..» - успела безумно подумать Рита, пока летели пули.
Через два часа по городу пробежали золотые лучики-змейки. Но больше не было чердака и досок, чтобы оставить на них жёлтые полоски.
(0)
