Согласно философии истории Льва Толстого, выраженной в романе «Война и мир», определяющую роль в развитии исторического процесса играют народные массы, чьи желания и намерения всегда определяются некоей неведомой им сверхъестественной силой. Писатель был уверен, что жизнь наций не вмещается в жизнь нескольких так называемых «великих людей». Поэтому постичь исторические законы можно, только изучая жизнь масс, оставив в покое «царей, министров и генералов». Наиболее ярко роль народа в романе показана при описании войны с Наполеоном в 1812 г. Еще в незаконченном романе «Декабрист», из которого впоследствии выросла «Война и мир», Толстой вложил в уста одного из героев, дворянина, такие слова: «Я того мнения, что сила России не в нас, а в народе». В «Войне и мире» эта мысль получила развернутое выражение. У Толстого Наполеона одолел прежде всего русский народ. В войне 1812г. «решался вопрос о жизни и смерти отечества», и простые мужики сознавали, что «под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего». Отсюда, по словам Толстого, «цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия». Один рядовой солдат в романе выражает настроение русской армии накануне Бородина: «Всем народом навалиться хотят, одно слово Москва. Один конец сделать хотят». Единение с народом в эти мгновения ощущают и главнокомандующий Кутузов, и находящиеся на Бородинском поле главные герои романа Андрей Болконский и Пьер Безухов. Но в «Войне и мире» есть еще один главный герой — это народ. Как замечает Толстой: «Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война — всё это были отступления от правил... Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что высшим по положению русским людям казалось почему-то стыдным драться дубиной... дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественною силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупою простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло всё нашествие».
Писатель отстаивает право народа в критической ситуации вести войну «не по правилам»: «И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передают ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменится презрением и жалостью». По Толстому, именно народ, а не цари и полководцы, определяет, что есть благо, а что зло, именно народ вдохновляется Божьим промыслом, и именно народ способен, когда пройдет ожесточение, проявить подлинное христианское милосердие. Вспомним, как после разгрома наполеоновской «Великой армии» русские солдаты на биваке у Красного отогревают и кормят голодных и замерзших пленных: «Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки». При этом один из рядовых говорит про французов: «Тоже люди... И полынь на своем кореню растет». Бывшие враги, несмотря на :| причиненное ими зло, несмотря на призывы ожесточившегося князя Андрея накануне Бородина казнить их всех, в своем теперешнем жалком и беспомощном состоянии заслуживают снисхождения.
Толстой выделяет роль Кутузова как вождя народной войны с Наполеоном: «Действия его — все без малейшего отступления, все направлены к одной и той же цели, состоящей в трех делах: 1) напрячь все силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска....
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один в противность мнению всех, мог угадать так верно значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями его, в немилости находящегося старика, выбрать, против воли царя, в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои
силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их».
Писатель был убежден, что историческая личность может достичь подлинного величия, только если ее деятельность окажется созвучна народным чаяниям. Кутузов отказывается от бесполезных сражений, чтобы зря не губить людей, поскольку после Бородина и сожжения Москвы дубина народной войны неизбежно прикончит «Великую армию» французского императора, и вся задача русских войск и их предводителей сводится к тому, чтобы не мешать развертыванию народной партизанской войны. Однако, когда опасность иноземного завоевания для России миновала, когда русская армия вышла на границу, прекратилась и народная война и с этим окончилась и историческая миссия Кутузова. Толстой расценивает его смерть в самом начале заграничного похода русской армии как предопределенную свыше: «Война 1812 г., кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое — европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый, для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов, был также необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило: Европа, равновесие, Наполеон, Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую ступень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер».
Толстой считал, что сам народ непосредственно выходит на сцену исторического действия лишь в отдельные, наиболее критические моменты истории страны. И тогда необходим по-настоящему великий «представитель» его интересов вроде Кутузова. В другие же периоды истории более адекватен ее ходу ничтожный, по мнению Толстого, император Александр Павлович. А вот почему народ лишь иногда делает очевидной свою решающую роль в историческом процессе, автор «Войны и мира» объяснить не мог, полагая, что к такого рода явлениям «понятие причины неприложимо». И за прошедшие с тех пор почти сто тридцать лет ни историки, ни философы так и не решили эту загадку.
Беру!