Революция глазами Пастернака (По роману «Доктор Живаго»)

Сейчас в наше время неоднозначно оценивается как и сама революция 1917 г.. так и ее итоги. Старшее поколение считает положительными ее заслуги. Люди среднего возраста относятся к этому событию по-разному. А мы, молодые, порой не знаем чему верить, а чему нет. Как же писатель более близкий тому времени оценивал эти события? Борис Пастернак отчасти отразил свой взгляд на революцию в романе «Доктор Живаго». Глазами главного героя нам показано восприятие писателем революции.

Еще до начала всех событий Юрий Живаго предчувствует будущие кардинальные изменения. Но не все в его окружении с этим согласны. Так, он говорит с Ла-рой в Мелюзееве об грядущих переменах: «Скоро тут произойдет невообразимая свалка. Предотвратить ее не в наших силах». Лара ему не верит, она не чувствует этих новых веяний времени: «Ничего не будет. Вы преувеличиваете». Живаго словно окрылен грядущими изменениями и, как любой человек, надеется на светлое будущее, а главное свободу: «И мы с вами живем в эти дни!.. Подумайте: со всей России сорвало крышу, и мы со всем народом очутились под открытым небом — Свобода!» Эта неожиданная свобода открывает человеку новые горизонты. Он теперь может сам строить свою судьбу.

Постепенно, по ходу романа мы понимаем, что Живаго смотрит на революцию не в частном, а в общем, можно сказать, в планетарном масштабе. «Вчера я ночью митинг наблюдал. Поразительное зрелище, — говорит он Ларе. — Сдвинулась Русь матушка, не стоится ей на месте, ходит не находится, говорит. Сошлись и собеседу-ются звезды и деревья, философствуют ночные цветы и митингуют каменные здания». Все это стало возможно благодаря революции, задел для которой создала война. Революция, наконец, вырвалась из оков, которые ее сдерживали.

Но не только как общественный переворот предстает революция на страницах произведения. Писатель очень четко отмечает, что она происходит и внутри каждого человека. «Можно было бы сказать, — предполагает Живаго, — с каждым случилось по две революции, одна своя личная, а другая общая». Но пока в предвестии перемен Живаго хочет лишь слиться с тем, что происходит: «Так хочется быть частью общего одушевления». Эти новые веяния и закрутившийся круговорот жизни снова и снова возникают в мыслях Юрия Живаго. «Верность революции и восхищение ею» все больше овладевали им.

Но со временем эта увлекающая машина времени начала нависать над героем как что-то неотвратимое. «Он считал себя и свою среду обреченными. Предстояли испытания, может быть даже гибель». Это все больше развертывающееся стихийное событие становится уже не" привлекательным, а опасным по своим масштабам кардинальных изменений. Это уже пугает Юрия Живаго, и он ищет спасения в работе и семье. Однако мысленно он все равно возвращается к этому и осознавал собственную ничтожность в стихийном мире: «Он понимал, что он пигмей перед чудовищной махиной будущего». Человеку остается только наблюдать за тем, что происходит вокруг него и не вмешиваться. Восхищение революцией у Юрия Живаго пока остается, хотя он уже не чувствует себя способным вмешиваться в ход событий. О ней теперь говорит герой как о чем-то идущем параллельно: «Какая великолепная хирургия! Взять и разом артистически вырезать старые вонючие язвы! Простой, без обиняков, приговор вековой несправедливости, привыкшей, чтобы ей кланялись, расшаркивались перед ней и приседали». Такое восхищение у писателя окрашивается еще тучей снежинок. Это совпадение природного (снегопад, вьюга) и человеческого (революция) действий говорит об их вихревом начале. Это все еще потрясает воображение Юрия Живаго, но уже звучат насторажива-кицие нотки: приговор, как известно, обжалованию не подлежит.

Когда, наконец, Юрий Живаго сталкивается с результатами этих стихийных процессов, они отнюдь не воодушевляют его и не вызывают восхищения. «Доктор вспомнил недавно минувшую осень, расстрел мятежников, детоубийство и женоубийство Палых, кровавую колошматину и человекоубоину, которой не предвиделось конца. Изуверство белых и красных соперничали по жестокости, попеременно возрастая одно в ответ на другое, точно их перемножали». Здесь трудно судить, кому отдает предпочтение писатель. Лучше сказать, что он пытается объективно оценивать сложившееся положение. Все больше становится понятно, что цель не оправдывает средства ни со стороны белых, ни со стороны красных. Кровь, пролитая обеими сторонами, не имеет и не будет иметь оправданий.

Юрий, побывав на войне, только в лагере Л иверия столкнулся с таким бессмысленным кровопролитием: «От крови тошнило, она подступала к горлу и бросалась в голову, ею заплывали глаза».

Жизненный путь Живаго пересекается еще с одним главным героем романа — Стрельниковым. Он старается убедить доктора, что тот никогда не поймет причины таких глобальных изменений: «Вам этого не понять. Вы росли по-другому. Грязь, теснота, нищета, поругание человека в труженике, поругание женщины. Была смеющаяся, безнаказанная наглость разврата, маменькиных сынков, студентов белоподкладочников и купчиков».

Живаго оказался способен только констатировать исторические факты и исправлять последствия (лечить раненых). Сам же ход истории ему не подвластен. Живаго не может изменить «выдох» большого количества народа. Все это выше его способностей. Махина глобальных перемен не будет концентрироваться на маленьком человеке. Именно так Пастернак видит революцию в своем романе. Он четко описывает проявления беспомощности человека перед стихией, что врывается в жизнь каждого. Эта стихия в результате не щадит ни белых, ни красных. Ее «жертвами» становятся почти все герои произведения. Этот вихрь революции засасывает и не предлагает выхода из этого заколдованного круга. И здесь, кажется, не очень важно, на чьей ты стороне. Главное, не потерять собственное «я» в водовороте истории. Жизнь сама потом все расставит по своим местам. Но этот стихийный процесс долго не будет давать покоя. И нельзя поэтому давать четкого ответа на вопрос: за или против революции Пастернак. В романе он выступает как художник, правдоподобно описавший реалии того времени.