Нищета и невежество народа в поэме «Кому на Руси жить хорошо»
Приводим выдержку из воспоминаний А. Ф. Кони: «Старик рассказал мне с большими подробностями историю другого местного помещика, который зверски обращался со своими крепостными, находя усердного исполнителя своих велений в своем любимом кучере — человеке жестоком и беспощадном. У помещика, ведшего весьма разгульную жизнь, отнялись ноги, и силач-кучер на руках вносил его в коляску и вынимал из нее. У сельского Малюты Скуратова был, однако, сын, на котором отец сосредоточил всю нежность и сострадание, не находимые им в себе для других. Этот сын задумал жениться и пришел вместе с предполагаемой невестой просить разрешения на брак. Но последняя, к несчастью, так приглянулась помещику, что он согласия не дал. Молодой парень затосковал и однажды, встретив помещика, упал ему в ноги с мольбою, но, увидя его непреклонность, поднялся на ноги с угрозами. Тогда он был сдан не в зачет в солдаты, и никакие просьбы отца о пощаде не помогли. Последний запил, но недели через две снова оказался на своем посту прощенный барином, который слишком нуждался в его непосредственных услугах.
Вскоре затем барин поехал куда-то к соседям со своим Малютой Скуратовым на козлах. Почти от самого Латкина начинался глубокий и широкий овраг, поросший по краям и на дне густым лесом, между которым вилась заброшенная дорога. На эту дорогу, в овраг, называющийся Чортово городище, внезапно свернул кучер, не обративший никакого внимания на возражения и окрики сидевшего в коляске барина. Проехав с полверсты, он остановил лошадей в особенно глухом месте оврага, молча, с угрюмым видом,— как рассказывал в первые минуты после пережитого барин,— отпряг их и отогнал их ударом кнута, а затем взял в руки вожжи. Почуяв неминуемую расправу, барин, в страхе, смешивая просьбы с обещаниями, стал умолять пощадить ему жизнь.— «Нет! — отвечал ему кучер,— не бойся, сударь, я не стану тебя убивать, не возьму такого греха на душу, а только так ты нам пришелся, так тяжко с тобой жить стало, что вот я, старый человек, а через тебя душу свою погублю... И возле самой коляски, на глазах у беспомощного и бесплодно кричавшего в ужасе барина, он влез на дерево и повесился на вожжах.
Выслушав мой рассказ, Некрасов задумался, и мы доехали до Петербурга молча. Он предложил мне довезти меня в своей карете на Фуртштадскую, где я жил, и, когда мы расстались, сказал мне: «Я этим рассказом воспользуюсь»,— а через год прислал мне корректурный лист, на котором было набрано: «О Якове верном—холопе примерном», прося сообщить «так-ли?».
Некрасов почти полностью воспроизвел рассказ Кони, но передал его, в отличие от спокойно-бесстрастного повествования Кони, в более заостренных социальных и эмоциональных тонах. Особенно сильно написана картина мести отчаявшегося Якова неблагодарному барину-изуверу.
Будешь ты, барин, холопа примерного,
Якова верного, Помнить до судного дня!
В другой вставной новелле четвертой части поэмы под названием «Крестьянский грех» Некрасов резко осудил изменника народным интересам старосту Глеба, продавшего свободу восьми тысяч крестьян. Такой, самый тяжкий, «иудин грех» нельзя простить.
В поэме упоминается еще об одном изменнике народному делу — Егорке Шутове. Среди черновых набросков главы «Пир на весь мир» сохранилась прозаическая запись Некрасова о доносчике Егорке Шутове, выведенном в третьей главе: «Как мужики распоряжались со шпионами из своих. Мне рассказывали о крестьянине-шпионе, который возбудил подозрение в мужиках тем, что, ничего не делая, одевался щеголем и всегда имел деньги,— и вот они добрались, откуда... И сообразив, что это за птица, заманили его в лес и избили. Мужик-шпион убрался из своей деревни, но всюду, где он появлялся, его били — по наказу. Помнится, что история эта кончилась трагически».
Егорка Шутов не принимает непосредственного участия в развитии действия в поэме, но дорольно ясное представление о подобных прохвостах и об отношении к ним крестьян создается картиной избиения Егорки.
Здесь поэт опять подчеркивает силу коллективного начала, крестьянской солидарности, как подчеркивал это, рассказывая об Грмиле Гирине и Савелии. Крестьяне жестоко избивают Егорку, так как видят в нем врага народного, не менее вредного, чем помещик, или управитель.
Коли всем миром велено:
Бей! — стало, есть за что!
Гнусь-человек! — Не бить его.
Так уж кого и бить?
Не нам одним наказано.
От Тискова по Волге-то
Тут деревень четырнадцать...
Прогнали, как сквозь строй!
Некрасов не идеализировал крестьянство (что было характерно для большинства народников), а подходил к изображению его дифференцированно.
Он понимал, что народ, живя в нищете и невежестве, которые поддерживались господствующими классами и духовенством, заражен предрассудками, что крепостное право уродовало нравственную природу крестьянина, а иногда и вовсе притупляло его классовое чувство, порождая людей с рабской психологией, предателей народных интересов. Отсюда глубоко правдивое обобщение поэта:
Всему виною: крепь!
«Змея родит змеенышей,
А крепь—грехи помещика.
Грех Якова — несчастного.
Грех Глеба родила!
Нет крепи — нет помещика.
До петли доводящего
Усердного раба,
Нет крепи нет дворового,
Самоубийством мстящего
Злодею своему.
Нет крепи — Глеба нового
Не будет на Руси!»
Иную вариацию разлагающего крестьянскую психику влияния крепостного права представляет более усложненный образ Клима, фиктивно избранного бурмистром для успокоения «последыша». Клим — человек грамотный, расторопный и видавший в жизни виды: он был в Москве и в «Питере, ездил в Сибирь с купечеством. Ему нельзя отказать в уме, сметливости и остроумии, он умеет и обвести каждого вокруг пальца, и прихвастнуть, если надо. Клим готов смеха ради принять участие в комедии, которую разыгрывают перед самодуром-«последышем» крестьяне, так как знает, что тот «куражится по воле, по моей!».