Русские летописи Тмуторокань Святополк Руси

Принял он муки окаянного

Борис и Глеб олицетворяли братскую любовь, верность, покорность старшему в роде (именно это должно было обеспечить мир между князьями). Святополк, напротив, служил олицетворением братоненавистничества, раздоров и козней. Потому и получил он страшное прозвище — Окаянный. Ведь согласно библейскому преданию, Каин — первый убийца на земле, причем убийца родного брата, Авеля. В последующие столетия напоминание о страшном конце Свято-полка не раз удерживало князей от роковых проявлений взаимной вражды.

В Снетогорском монастыре под Псковом сохранилась часть росписи XIV века с изображением Страшного суда. На ней представлен ад. Сатана сидит на звере о двух головах с предателем Иудой на руках. Богач, отказавший нищему в куске хлеба, томится от голода и жажды. И тут же подле лап чудовищного зверя нарисована голова в короне и под ней надпись: «Святополок». Так Святополк в сознании русских людей был самым страшным грешником: он виновник междоусобий, страданий Руси.

Чего ради губить нам дружины? Сойдемся да поборемся сами

Когда мы теперь говорим «в Тмуторокань» (Тьмутаракань), это значит куда-то очень далеко. Тмуторокань стояла на Таманском полуострове. Она часто упоминалась в нашей летописи. Это был торговый порт, стратегический пункт и один из древнейших культурных центров Руси. Сюда, в далекий край, уходили удальцы, искатели приключений и все, кто был чем-либо недоволен или обижен в стольном Киеве. Поэтому и случилось так, что население Тмуторокани прославилось смелостью и воинственностью. Во главе его становились князья. Они устраивали набеги на греческие владения и на Северный Кавказ. Одним из таких князей был и Мстислав, сын Владимира. О храбром Мстиславе, который «зарезал Редедю перед полками касожскими», пел, по свидетельству автора «Слова о полку Игореве», Боян, когда поминал «давних времен рати».

И была гроза велика и сеча сильна и страшна

Битва между Мстиславом и Ярославом описана в приподнятом стиле. Это возвышенная, ритмичная героическая песня. Среди сдержанных летописных записей она выделяется романтической красочностью.

Описание Лиственской битвы дает нам возможность судить об искусстве военной тактики того времени. Оказывается, тогда войско разделялось перед боем на три полка. Полк, стоявший в центре, назывался «чело», по бокам его находились «крылья». Чело выдвигалось вперед и первым билось с врагом. Мстислав поставил сюда северян, жителей Черниговщины, а свою тмуторо-канскую дружину расположил по бокам. Северяне начали бой. Когда же варяги, наемники Ярослава, стали уставать, на них обрушился Мстислав со свежими силами и обратил их в бегство.

Мстислав вышел на охоту, разболелся и умер

Описывая смерть Мстислава, летописец рисует его портрет. Ои отмечает в нем те черты, которые считает самыми существенными для военного вождя. При чтении летописи вспоминаются изображения князей-воинов на иконах. Их также рисовали дородными, с румяными лицами, с большими глазами. Рассказывая о Мстиславе, летописец не забывает упомянуть и начатую при нем постройку церкви Спаса в Чернигове. Это тот самый храм, который и теперь стоит в Чернигове. Он — самая древняя сохранившаяся русская постройка.

Заложил ярослав город великий

Во времена Ярослава Мудрого древний Киев эпохи Владимира оказался мал. Ярослав расширил столицу. Более чем трехкилометровый земляной вал, с деревянными рублеными стенами, полукольцом охватил новый город. Торжественный въезд проходил через Золотые ворота. Их назвали так потому, что их створки были обиты золоченой медью, как в Царьграде, где тоже Золотые ворота служили главным въездом. Величественные руины Золотых ворот в Киеве производят и теперь сильное впечатление. В центре нового города на месте, где перед тем было поле, на котором Ярослав разбил печенегов, был построен собор св. Софии. Он повторял по имени знаменитый храм Софии в Царьграде.

О пышном и торжественном искусстве времен Ярослава можно теперь судить, войдя в собор св. Софии. Купол и алтарная часть храма украшены мозаикой. Великолепие мозаики не передается никакими фотографиями и воспроизведениями. Ее надо видеть в натуре. Ее блеск, переливы красок, мерцание золота завораживают глаз. Стены и столбы Софийского собора расписаны фресками. Написанные во весь рост, стоят неподвижные фигуры людей. У них удивительные лица — тонкие носы, изогнутые брови, маленькие рты, а глаза большие, полные мысли. Эти лица служили примером высоких добродетелей, мужественной стойкости и непреклонности. Это не были портреты. Художники не рисовали современников. Они выражали свое понимание великого и прекрасного, передавали внутренний мир идеального человека.

Иногда живописцы стремились запечатлеть своих современников. Высоко в центральной части храма написана торжественная процессия не четырех фигур. Это дочери Ярослава. Держа в руках длинные зажженные свечи, они движутся по направлению к ныне утраченному изображению самого Ярослава. Портреты киевского киязя с семьей в центре храма, среди святых, должны были возвеличить его власть.

Стены широкой лестницы на хоры украшены неожиданными для храма росписями. Музыканты играют на свирелях, а под их музыку пляшут скоморохи. Тут же представлена охота на медведя — любимая, но опасная забава русских князей. А рядом — погонщик с верблюдом.

Хоры Софийского собора имели общественное назначение: здесь принимались иноземные послы, хранились княжеская казна и библиотека.

На Руси любили и ценили книги. «Подобны книги глубине морской, ныряя в которую добывают дорогой жемчуг» — такое образное сравнение книг с глубинами моря, а знаний — с дорогим жемчугом находим мы в одном произведении древнерусской литературы. «Ум без книг, аки птица опешена», то есть как птица без крыльев, — говорится в другом.

Древнерусские книги делались с любовью, терпением, старательностью. Писец внимательно выводил гусиным пером красивые четкие буквы. Такой почерк назывался уставом. Писал книжник не на бумаге, а на пергамене, особым образом обработанной коже. Первые буквы абзаца он выводил красной краской и золотом, отсюда и идет выражение «с красной строки», то есть с нового абзаца. Многие книги украшались рисунками, сейчас они называются миниатюрами от латинского слова «миниум» — красная краска. Миниатюры бывали и многоцветны.

Русь к XI веку превратилась в могущественную державу. Об этом можно судить по строительству того времени и по частым упоминаниям иностранцев о Руси, о русских товарах, об изде лиях ювелирного искусства. О международном значении Руси говорят и брачные связи, отражавшие связи политические. Обливаясь горькими слезами, уезжали в чужие страны одна за другой дочери Ярослава. Одна вышла замуж за французского короля Генриха I. Другая — за скандинавского викинга Гаральда Смелого, будущего короля Норвегии. Он был не только воином, но и поэтом и в своих стихах воспел русскую деву с золотой гривной. Стихи эти переведены К. Н. Батюшковым, А. К. Толстым и другими русскими поэтами XIX века. Третья дочь Ярослава стала женой венгерского короля. А в Киев ехали знатные иноземки. Их выдавали за сыновей русского князя.

Прославлением книжной мудрости и созидательной деятельности Ярослава заканчивается Древнейший летописный свод. Рассказ под 1037 годом как бы подводит итог целому периоду в истории Древней Руси, завершая свод торжествующим, радостным аккордом.

Послал ярослав сына своего владимира на греков

Сын Ярослава Мудрого, Владимир, княжил в Новгороде. В это время отношения с Византией осложнились. Греки считали, что Русь, приняв их религию, должна была подчиниться их «иге-монии», как они говорили. Киевский князь не мог с этим согласиться и велел Владимиру идти на Царьград. «Пылая яростной и бешеной ненавистью против греческой игемонии, — писал один византийский историк, — русские возобновили старую вражду». «Нарубив вверху (то есть в верховьях Днепра) леса, выстроили из него малые и большие ладьи» и вышли в море. «Во время морского боя с востока подул сильный ветер, вихрь поднял страшные волны, которые потопили одну из ладей, а другие рассеял и разбросал по скалистым и утесистым берегам», — рассказывает тот же историк. Однако Владимир и с ничтожными остатками своих «воев» сумел разбить посланные за ним в погоню греческие корабли.

Только через несколько лет был заключен мир с Византией, скрепленный браком сына Ярослава Всеволода с греческой царевной из рода Мономахов.

Вернувшись из тяжелого похода, Владимир Ярославич строит в Новгороде собор св. Софии (1045—1050) — замечательный памятник мировой архитектуры.

Имейте любовь между собой, потому что все вы дети от одного отца и матери

Наставление умирающего Ярослава детям проникнуто грустным раздумьем отходящего от жизни большого государственного деятеля, обеспокоенного судьбами своего государства и своих сыновей.

Исследователи считают, что «Наставление» основано не на письменном документе, а на устном предании. Может быть, этим и объясняется его значительность: оно не только выражает мысли Ярослава, но и обобщает стремление русских людей к единению и миру.

Поднял рать всеслав полоцкий

В то время как на юге Руси власть над русскими землями разделяли трое старших сыновей Ярослава — Изяслав, Святослав и Всеволод, в Полоцке сидел потомок сына Владимира Святославича и Рогнеды — Всеслав. Это был воинственный и лихой князь. В Киеве ходили о нем таинственные слухи. Рассказывали, будто мать родила его «от волхования», то есть по колдовству, что от рождения на голове его была рана, перевязанная чудесной повязкой, которую Всеслав носил всю жизнь, и оттого был «жесток на кровопролитие». Говорили, что Всеслав князь-чаро дей, чуть не оборотень. Внезапно покидая болотистый Полоцкий край, он являлся то под Новгородом, то на Днепре и столь же неожиданно исчезал. Схватить Всеслава было возможно только путем обмана. Но летописец, всегда верный высоким моральным принципам, осуждал обман. Вот почему он отнесся с симпатией к Всеславу, доверившемуся клятве своих двоюродных братьев.

Битва на реке Немиге между Бсеславом и Ярославичами была жестокой и кровопролитной. Образно описана она в знаменитой поэме Древней Руси, в «Слове о полку Игореве»: «На Немиге снопы стелют из голов, молотят цепами булатными; на току жизнь кладут, веют душу от тела. У Немиги кровавые берега не добром были засеяны — засеяны костьми русских сынов».

Дан, княже, оружие и коней, и мы еще будем биться с половцами

Киев в XI веке был красивым и многолюдным городом. На основании последних археологических данных современные исследователи считают, что его площадь достигала 230 га. На этом огромном пространстве стояло более 8 тысяч усадеб с общим количеством населения около 50 тысяч человек. Киев не только не уступал, но значительно превосходил по числу жителей крупнейшие города средневековой Европы. Только Париж, вероятно, был больше его. Как и в большинстве средневековых городов, планировка Киева имела радиально-кольцевой характер. От ворот пучки улиц выходили на площадь к центральному храму Киева, к св. Софии. На Подоле планировка была иной, в связи с расположением города между береговой линией и горной грядой.

На главных площадях города — у храма св. Софии на горе и возле Торга на Подоле созывалось народное собрание — вече. Нам часто представляется, что вече собиралось самостийно: грянет кто-нибудь в набат, и сбегутся люди, чтобы всем вместе обсудить дела — требовать ли мира или продолжения войны, кричать ли о выдаче на казнь лихоимного дружинника, или прогнать неугодного князя да выбрать другого. Да, случалось именно так, но не только так. Существовало выражение «стать вечем», но на вече не только стояли, но и сидели на специальных скамьях, терпеливо ожидая, когда начнется собрание. На помост поднимались руководители веча — митрополит, тысяцкий, сам князь. Проводилось вече по веками выработанным правилам. Выступающий начинал с приветствий и поклонов сановитым лицам и всем людям «киянам». После того как руководитель веча просил его объяснить, о чем он хочет говорить, он начинал свою речь.

Часто в городе бывало две или более враждебные боярские партии. Иногда одной стороне удавалось натравить простой люд против другой, тогда народные массы, подстрекаемые теми, кто стоял во главе веча, поднимались против своих притеснителей, и их движение, перерастая предполагаемые рамки, переходило в восстание. Такое вот вече, закончившееся народным восстанием, и описывает летописец. Заметьте, что хотя автор этого рассказа — в нем исследователи видят игумена Печерского монастыря Никона — осуждает киевлян за то, что они разграбили княжой двор и прогнали Изяслава, он сочувствует им. Они ведь требовали продолжения борьбы с половцами, они хотели встать на защиту Руси.

Когда же наступила ночь, всеслав тайно от киевлян бежал из белгорода

О бегстве Всеслава от киевлян из Белгорода пишет и автор «Слова о полку Игореве»: «Скакнул от них лютым зверем в полночь из Белгорода, объятый синей мглой».

Рассказ написан печерским летописцем. В нем звучит резкое осуждение князя Мстислава, сына Изяслава, без суда и следствия погубившего стольких людей. Вспомним, что тот же летописец укорял Изяслава и других Ярославичей за нарушение клятвы, данной Всеславу (1067). При описании освобождения Всеслава из поруба в 1068 году симпатии летописца, как и в данной повести, на стороне киевлян. Вот почему Изяслав, вернувшись в Киев, «начал гневаться» на игумена Киево-Печерского монастыря Антония и, схватив его ночью, отослал в Чернигов. Но такое действие князя не остановило печерских летописцев, они и дальше будут винить князей, не дававших отпора кочевникам, приводивших иноплеменников на Русь, нарушавших клятвы, бросавших горожан в тяжелую минуту. Тем и замечательна летопись, что она выражает народные интересы и смело обличает неправых правителей.

Они смерды мои и моего князя

В средние века народные движения и на Руси и на Западе обычно принимали религиозную форму. Потому-то во главе смердов, сельского населения, восставшего в Ростовской области, стали жрецы-волхвы.

Рассказ сообщает немало интересного о жизни смердов. Мы узнаем, что из их среды выделились зажиточные слои, которые держали запасы продовольствия и пользовались этим во время неурожаев. Голод вызывал восстания неимущих слоев смердов. Летописец Никон, автор рассказа, сам принадлежал к высшему сословию. Поэтому естественно, что он относился отрицательно к мятежным смердам. Но все же он нарисовал правдивую картину. Его рассказ говорит об ожесточенности социальной борьбы, о беспощадности расправы над восставшими. Особенно интересно, что смерды изображены им не приниженными и безгласными. Напротив, Никон отмечает их стойкость, уверенность в своей правоте, наличие у них самостоятельных взглядов на мир.

Рассказ о сотворении человека из «ветошки», то есть старой тряпки, отражает одну из первых попыток несколько иначе объяснить происхождение человека, нежели его объясняла господствующая церковь. Объяснение мира, несогласное с учением церкви, называлось ересью и было мировоззрением народных масс, боровшихся с официальной религией. В наивной легенде о ветошке впервые в русской литературе противопоставляется добро и зло, как искони господствующие в мире враждующие и непримиримые начала. Такое понимание было философской основой большинства народных движений Запада в средние века.

И был мятеж в городе

Рассказы о волхвах летописец объединяет под 1071 годом. В народе была жива вера в то, будто волхвы обладают даром высшего знания. Эту веру летописец и стремится опровергнуть. Из записи о «мятеже» в Новгороде очевидно резкое расслоение городского населения. С одной стороны епископ, с ним князь и его дружина, с другой — остальной городской люд.

Воздвиг дьявол распрю среди братьев ярославичей

После смерти Ярослава установился сложный порядок наследования. По завещанию Ярослава киевский стол занял его сын — Изяслав. Но после смерти Изяслава власть переходит не к его сыну, а к следующему по старшинству брату — Всеволоду. (Святослава, второго брата, в это время уже не было в живых.) Когда же умирает и Всеволод, то право на киевский стол получает опять не сын покойного, то есть не Владимир Мономах, а сын старшего брата — Святополк Изяславич.

При смене киевского князя старшие князья переходили из Переяславля в Чернигов. Когда умирали младшие братья, занимавшие окраинные волости, их сыновья становились «изгоями», они изгонялись из отцовских волостей, а взамен получали какую-нибудь совсем небольшую волость. Вот и поднимали они междоусобные брани, требуя себе лучших уделов.

Междоусобные войны поднимали не только «изгои». Старшие князья стремились завладеть Киевом. Так, сын Ярослава, Святослав, сидевший в Чернигове, силой захватил Киев.

Украсил город переяславль зданьями

Приводимые летописные записи рисуют то обширное строительство, которое велось в конце XI века. Летописец пишет только о Киеве и о Переяславле (Южном). Однако на протяжении XI и XII веков, а также в начале XIII столетия обстраивались и другие крупные города Руси, прежде всего Новгород, Ростов, Суздаль, Владимир и другие. Прекрасные здания, построенные в те времена, украшают эти города и поныне. Только монголо-татарское завоевание прервало каменное строительство на Руси.

...святого Михаила в монастыре...— Выдубицкий монастырь в Киеве, основанный отцом Владимира Мономаха Всеволодом.

Никон, игумен Пенерский, — настоятель Киево-Печерского монастыря, один из составителей Начальной летописи.

Церковь Печерская — церковь Успения, разрушенная в 1942 году.

Монастырь Феодосьев — Киево-Печерский монастырь.

В полоцке ночью со стоном по улицам рыскали бесы

Читая рассказ о моровом поветрии в Полоцке, вспоминаешь, как восхищала А. С. Пушкина «прелесть простоты» наших древних поверий. Бесы русских летописей — то «немощные и невзрачные видом», то невидимые, грозные, способные «язвить», то есть заражать людей страшными болезнями, — поражали воображение людей того времени. Это бесы народных сказок и легенд. О них весело писал Гоголь. Но рассказ летописца отнюдь не весел, он драматичен. Он говорит о необыкновенных бедствиях, о засухе, войне с половцами и прежде всего о страшном море, унесшем столько человеческих жизней.

И люди не могли добиться правды княжои

Большие изменения произошли в жизни киевского общества. Они и отражены в полном грустного раздумья некрологе князю Всеволоду. Человек оказывается бессильным перед течением событий, он не может изменить их ход. Все чего-то просили, требовали у старого князя, все «несли розно» Русскую землю, притесняли людей, а князь «и не ведал того».

Опустели села наши и города наши

Половцы — кочевой народ тюркского происхождения — представляли большую опасность для Руси. Они были еще страшнее, чем печенеги, так как превосходили их численностью. Их военная тактика отличалась стремительностью набегов.

Трагический рассказ о нашествии половцев — один из самых сильных и глубоких рассказов летописи.

Летописец написал повесть о страдающем русском народе, о муках, которые он терпит из-за несогласий и неразумности своих князей. Описание половецкого опустошения — это плач о бедствиях Русской земли и о ее людях, плач, проникнутый не только горячей любовью к страдающей отчизне, но и глубокой верой в ее силы.

Ужасы половецкого разорения вызвали в умах людей того времени страшную для средневекового сознания мысль, что Русская земля оставлена богом, то есть, переводя на язык современных понятий, что Русь окончательно и навсегда погибла. Эту мысль не разделяет летописец. Напротив, он убежденно отстаивает обратное положение: нет другой страны, которую бы бог так возлюбил, как нашу. Такой вывод нам представляется неожиданным и не совсем понятным, поскольку он связан с религиозным мировоззрением той эпохи, столь нам далекой. Но, вчитываясь в патетическое заключение рассказа, видишь, что оно выражает глубоко патриотическое настроение летописца: древний историк верит в силы русского народа, в жизненность Русского государства, и даже страшные бедствия не колеблют его гордой уверенности.

Это уже в третий раз навел олег язычников на землю русскую

Олег Святославич — яркий представитель своего времени. Судьба горько и зло над ним посмеялась. Ведь если бы не умер его отец Святослав Ярославич раньше своего старшего брата Изяслава, так владел бы Олег Киевом, а теперь ему нет «части» в Русской земле, он «изгой» и должен или скитаться по Руси да выпрашивать себе какое-нибудь захудалое княжество, или силой завоевывать себе стол. Как все обиженные на Руси, он нашел убежище в Тмуторокани. Но Тмуторокань была близка к греческим владениям в Крыму, и смелый князь казался византийцам слишком беспокойным соседом. Однажды хазары, остатки которых еще кочевали в причерноморских степях, схватили Олега и выдали его византийцам. Греки отправили опасного пленника на остров Родос. На острове ссылка была особенно томительной. Но каким-то образом неугомонный князь неожиданно снова явился в Тмуторокань. Собрав здесь половецкие полки, он двинулся на Чернигов добиваться отчего стола. Он был смел до дерзости, его оскорбленная гордость переходила в высокомерие и надменность. Он не думал о Русской земле и о ее невзгодах. Ему нужно было только одно — заставить своих двоюродных братьев признать его права на Чернигов, и он добился этого. Но какой ценой! «Тогда, при Олеге Гориславиче, — писал автор «Слова о полку Игореве», — засевалось и прорастало усобицами, погибало достояние Дажьбожь-его внука (то есть русского народа); в княжеских крамолах сокращались жизни людские. Тогда по Русской земле редко пахари покрикивали, но часто вороны граяли, трупы между собой деля, а галки свою речь говорили, собираясь полететь на добычу».

Пришел воняк с половцами к киеву

Наши древние писатели, так же как и живописцы и зодчие, обычно ничего не рассказывали о себе, даже не писали своего имени. Тем более интересен рассказ Нестора, монаха Печерского монастыря, о нападении половцев на Киев и Печерский монастырь. В нем неожиданно встре чаются местоимения «наши», «мы». Рассказ ведется от первого лица. Именно поэтому он кажется таким живым и ярким. Сразу представляешь себе напуганных монахов, которые, подняв длинные, неудобные рясы, бегут в разные стороны; представляешь себе и дикий грабеж, учиненный половцами. Сколько ценнейших книг, сколько произведений искусства гибло во время их нападений.