Литературная полемика вокруг комедии «Ревизор»

Критическая оценка «Ревизора» ведет свое начало от первого же представления комедии, на котором присутствовала петербургская знать во главе с самим царем. Зрители ожидали увидеть на сцене новый водевиль, надеялись весело посмеяться. В этом духе, действительно, играл роль Хлестакова популярный водевильный актер Дюр. Много внешнего комизма, карикатурности было в игре и других актеров. И только исполнитель роли Городничего, талантливый актер И. И. Сосницкий, сумел вложить в свою игру большую мысль, острую сатирическую направленность, подлинную реалистичность. Публика начала понимать, что происходящее на сцене не только забавно. «Уже после первого акта,- вспоминал П. В. Анненков,- недоумение было написано на всех лицах… словно никто не знал, как должно думать о картине, только что представленной». Это недоумение не рассеялось и дальше.

Иногда, по словам Анненкова, из одного конца зала в другой перелетал смех, «но это был какой-то робкий смех,, тотчас же и пропадавший»; напряженное внимание зрителей, воцарявшаяся по временам «мертвая тишина показывали, что дело, происходившее на сцене, страстно захватывало сердца зрителей» . Сохранилось известие (документально не подтвержденное) о словах Николая I, якобы сказанных им по окончании спектакля: «Ну, и пьеска! Всем досталось, а мне - больше всех». Неважно, были ли такие слова произнесены. Важно то, что до «верхов» дошла обличительная сила комедии Н. В. Гоголя и что эти «верхи» не могли не применить и к себе гоголевской сатиры. Вот почему привилегированная публика поспешила объявить новую комедию «невозможностью, клеветою и фарсом». Отношение реакционеров к Гоголю выразил Ф. Ф. Вигель, увидевший в авторе «Ревизора» представителя «новой России», т. е. тех новых общественных сил, которые после декабря 1825 г. стали источником оппозиционных и революционных настроений.

Иначе была встречена комедия Гоголя в прогрессивных кругах. В. В. Стасов вспоминает, что молодежь приняла «Ревизора» с восторгом, наизусть повторяла целые сцены комедии, горячо защищала своего «нового идола» от его хулителей . Большой интерес представляет отклик на комедию Гоголя декабриста В. Л. Давыдова. «Это писатель, созданный для того, чтобы быть достойным представителем нашей литературы»,- писал Дагыдов из Сибири своим дочерям, отмечая «удивительную правдивость кисти Гоголя», силу комизма, «глубину поэта», оценивая «Ревизора» как «шедевр». Ценно свидетельство Давыдова, об отношении к Гоголю и других декабристов: «Мне очень приятно, что г. Гоголь знает, что в глубине Сибири он имеет пламенных почитателей».

Разногласия, возникшие по поводу «Ревизора» среди зрителей и читателей, обнаружились и в критике. Враждебную оценку комедия Гоголя встретила у реакционных критиков. Ф. В. Булгарин в «Северной пчеле» писал, что Гоголь «основал свою пьесу не на сходстве или правдоподобии, а на невероятности и несбыточности». Критик «Библиотеки для чтения» О. И. Сенковский пытался свести содержание комедии к анекдоту, да еще «старому, всем известному, тысячу раз напечатанному» и даже «выдуманному не в России». Реакционная критика направила свой удар по реализму комедии Гоголя. Критики-реакционеры хотели бы так же ограничить значение гоголевской сатиры узким кругом частных «злоупотреблений», не характерных якобы для государства в целом.

В прогрессивной печати комедия Гоголя получила положительную оценку. В. П. Андросов в «Московском наблюдателе» и П. А. Вяземский в «Современнике» выступили против обвинения Гоголя в «неправдоподобии», признали новую комедию крупным явлением литературы, но не до конца поняли ее обличительное значение. Наиболее прогрессивную позицию в оценке «Ревизора» заняла газета «Молва», где в это время сотрудничал В. Г. Белинский. Автор статьи, подписанной буквами А.Б.В. (установлена ее принадлежность Н. С. Селивановскому), берет Гоголя под защиту от Булгарина и Сенковского и именует «великим комиком жизни действительной». Отмечая широкую типичность гоголевских персонажей, критик называет «Ревизора» пьесой «всероссийской». Не согласен критик «Молвы» и с теми, кто готов свести комизм Гоголя к забавной шутке, к фарсу. Комедия «смешна, так сказать, снаружи, но внутри это горе-гореваньице, лыком подпоясано, мочалом испутано».

Критик относит себя к числу «простолюдинов», для которых изображенные в комедии лица «составляют власть»; он понимает, что «действительным и статским советникам», «джентльменам», обладающим несколькими тысячами душ, вряд ли понравится «видеть в натуре эти лица».

Большое общественное возбуждение, вызванное постановкой «Ревизора», борьба мнений в оценке комедии, недовольство ее критической направленностью в «высоких» сферах - все это глубоко взволновало Гоголя. В письмах к друзьям он пытается разъяснить истинный - как ему представляется - смысл своей сатиры. В этих высказываниях автора обнаруживаются серьезные противоречия, свидетельствующие о том, что ему самому далеко еще не все было ясно в тех больших общественно-политических вопросах, которые затрагивались в его творчестве. «Теперь я вижу,- пишет Гоголь М. С. Щепкину 29 апреля 1836 г., через десять дней после петербургской постановки «Ревизора»,- что значит быть комическим писателем. Малейший признак истины - и против тебя восстают, и не один человек, а целые сословия». Враждебную реакцию зрителей Гоголь объясняет правдой обличения, прозвучавшей со сцены. «Что сказано верно и живо, то уже кажется пасквилем»,- делится Гоголь горьким чувством с М. П. Погодиным в письме 10 мая 1836 г.

Но тут же Гоголь идет на уступки ограничительному пониманию созданных им типов: «…частное принимается за общее, случай за правило». В следующем письме к тому же адресату (от 15 мая 1836 г.) Гоголь спешит отвести от себя обвинение в революционной направленности «Ревизора»: только люди, не имеющие «на сколько-нибудь ума, чтоб понять дело в настоящем виде», могут кричать об авторе комедии: «Он зажигатель! Он бунтовщик!» Но Гоголь понимает силу обличения, заложенную в его комедии: «Столица щекотливо оскорбляется тем, что выведены нравы шести чиновников провинциальных; что же бы сказала столица, если бы выведены были хотя слегка ее собственные нравы?» Значит, нравы столицы заслуживают такого же осуждения и осмеяния. И автор «Ревизора» не отказывается от этого намерения. «Провинция уже слабо рисуется в моей памяти,- пишет Гоголь,- черты ее уже бледны, но жизнь петербургская ярка перед моими глазами, краски ее живы и резки в моей памяти. Малейшая черта ее - и как тогда заговорят мои соотечественники?» Боязнь горькой правды сатирического произведения Гоголь признает проявлением «всеобщего невежества», которое позволило многим поверить «глупейшему мнению ими же опозоренного и оплеванного писателя», «продажного таланта» (имеется в виду Булгарин). Невежественному большинству Гоголь противопоставляет небольшой круг «людей просвещенных», которые примут критику «с громким смехом и участием». К вопросу о типическом значении одного из центральных образов «Ревизора» Гоголь возвращается в «Отрывке из письма, писанного автором вскоре после первого представления «Ревизора» к одному литератору» (25 мая 1836 г.). Хлестаков - пустой человек, но он заключает в себе, по словам Гоголя, «много качеств, принадлежащих людям, которых свет не называет пустыми». И офицер, и литератор, и даже «государственный муж» окажется иногда Хлестаковым. Гоголь подчеркивает широкую типичность нарисованного им образа: «Словом, это лицо должно быть тип многого разбросанного в разных русских характерах, но которое здесь соединилось случайно в одном лице, как весьма часто попадается и в натуре». Трудно с большей ясностью определить значение комедии.