ОБРАЗЫ ПОМЕЩИКОВ В ПОЭМЕ Н.В. ГОГОЛЯ "МЕРТВЫЕ ДУШИ"

Мертвые

души... Это словосочетание можно написать

без кавычек — и тогда оно будет

подразумевать не только умерших крестьян,

усердно скупаемых Павлом Ивановичем

Чичиковым, но и омертвение всех основных

персонажей поэмы, доказывающих омертвение

человечества.

Композиция

“Мертвых душ” (последовательность встреч

Чичикова с помещиками) отражает

представления Гоголя о возможных степенях

деградации человека. “Один за другим

следуют у меня герои один пошлее другого”,

— отмечает писатель. В самом деле, если

Манилов еще сохраняет в себе некоторую

привлекательность, то Плюшкин, замыкающий

галерею помещиков-крепостников, уже

открыто назван “прорехой на человечестве”.

Создавая

образы Манилова, Коробочки, Ноздрева,

Собакевича, Плюшкина, Гоголь прибегает к

общим приемам реалистической типизации —

изображение деревни, господского дома,

портрета хозяина, кабинета, разговоры о

городских чиновниках и мертвых душах... В

тех случаях, когда это необходимо,

предстает перед нами и биография персонажа.

В образе

Манилова запечатлен тип праздного

мечтателя, “романтического бездельника”.

Хозяйство помещика находится в полном

упадке. “Дом господский стоял одиночкой на

юру, то есть на возвышении, открытом всем

ветрам, каким только вздумается подуть...”

Ворует ключница, “глупо и без толку

готовится на кухне”, “пусто в кладовой”, “нечистоплотны

и пьяницы слуги”. А между тем воздвигнута “беседка

с плоским зеленым куполом, деревянными

голубыми колоннами и надписью: “Храм

уединенного размышления”... Мечты Манилова

вздорны и нелепы. “Иногда... говорил он о том,

как бы хорошо было, если бы вдруг от дома

провести подземный ход или чрез пруд

выстроить каменный мост...” Гоголь

показывает, что Манилов пошл и глуп,

реальных духовных интересов у него нет. “В

его кабинете всегда лежала какая-то книжка,

заложенная закладкою на четырнадцатой

странице, которую он постоянно читал уже

два года”. Пошлость семейной жизни —

отношения с женой, воспитание Алкида и

Фемистоклюса, притворная слащавость речи

(“майский день”, “именины сердца”) —

подтверждает проницательность портретной

характеристики персонажей. “В первую

минуту разговора с ним не можешь не сказать:

“Какой приятный и добрый человек!” В

следующую за тем минуту ничего не скажешь, а

в третью скажешь: “Черт знает, что такое!”

— и отойдешь подальше; если ж не отойдешь,

почувствуешь скуку смертельную”. Гоголь с

потрясающей художественной силой

показывает мертвенность Манилова,

никчемность его жизни. За внешней

привлекательностью скрывается духовная

пустота.

Образ

накопительницы Коробочки лишен уже тех “привлекательных”

черт, которые отличают Манилова. И снова

перед нами тип — “одна из тех матушек,

небольших помещиц, которые... набирают

понемногу деньжонок в пестрядевые мешочки,

размещенные по ящикам комодов”. Интересы

Коробочки всецело сконцентрированы на

хозяйстве. “Крепколобая” и “дубинноголовая”

Настасья Петровна боится продешевить,

продавая Чичикову мертвые души. Любопытна

“немая сцена”, которая возникает в этой

главе. Аналогичные сцены находим почти во

всех главах, показывающих заключение

сделки Чичикова с очередным помещиком. Это

особый художественный прием, своеобразная

временная остановка действия: она

позволяет с особой выпуклостью показать

духовную пустоту Павла Ивановича и его

собеседников. В финале третьей главы Гоголь

говорит о типичности образа Коробочки,

незначительности разницы между ней и иной

аристократической дамой.

Галерею

мертвых душ продолжает в поэме Ноздрев. Как

и другие помещики, он внутренне не

развивается, не меняется в зависимости от

возраста. “Ноздрев в тридцать пять лет был

таков же совершенно, каким был в

осьмнадцать и двадцать: охотник погулять”.

Портрет лихого кутилы сатиричен и

саркастичен одновременно. “Это был

среднего роста, очень недурно сложенный

молодец с

полными румяными щеками... Здоровье,

казалось, так и прыскало

с лица его”. Впрочем, Чичиков замечает, что

один бакенбард был у Ноздрева меньше и не

так густ, как другой (результат очередной

драки). Страсть к вранью и карточной игре во

многом объясняет то, что ни на одном

собрании, где присутствовал Ноздрев, не

обходилось без истории. Жизнь помещика

абсолютно бездуховна. В кабинете “не было

заметно следов того, что бывает в кабинетах,

то есть книг или бумаги; висели только сабля

и два ружья...”

Разумеется, хозяйство Ноздрева развалено.

Даже обед состоит из блюд, которые

пригорели или, напротив, не сварились.

Попытка

Чичикова купить мертвые души у Ноздрева —

роковая ошибка. Именно Ноздрев

разбалтывает на балу у губернатора тайну.

Приезд в город Коробочки, пожелавшей узнать,

“почем ходят мертвые души”, подтверждает

слова лихого “говоруна”.

Образ

Ноздрева не менее типичен, чем образы

Манилова или Коробочки. Гоголь пишет: “Ноздрев

долго еще не выведется из мира. Он везде

между нами и, может быть, только ходит в

другом кафтане; но легкомысленно

непроницательны люди, и человек в другом

кафтане кажется им другим человеком”.

Перечисленные

выше приемы типизации используются Гоголем

и для художественного постижения образа

Собакевича. Описание деревни и хозяйства

помещика свидетельствует об определенном

достатке. “Двор окружен был крепкою и

непомерно толстою деревянною решеткой.

Помещик, казалось, хлопотал много о

прочности... Деревенские избы мужиков тож

срублены были на диво... все было пригнано

плотно и

как следует”.

Описывая

внешность Собакевича, Гоголь прибегает к

зоологическому уподоблению — сравнению

помещика с медведем. Со-бакевич —

чревоугодник. В своих суждениях о еде он

поднимается до своеобразной “гастрономической”

патетики: “У меня когда свинина — всю

свинью давай на стол, баранина — всего

барана тащи, гусь — всего гуся!” Впрочем,

Собакевичу, и этим он отличается от

Плюшкина и большинства других помещиков,

кроме разве что Коробочки, присуща

некоторая хозяйственная жилка: не разоряет

собственных крепостных, добивается

известного порядка в хозяйстве, выгодно

продает Чичикову мертвые души, отлично

знает деловые и человеческие качества

своих крестьян.

Предельная

степень человеческого падения запечатлена

Гоголем в образе богатейшего помещика

губернии — более тысячи крепостных —

Плюшкина. Биография персонажа позволяет

проследить путь от “бережливого” хозяина

к полусумасшедшему скряге. “А ведь было

время, когда он... был женат и семьянин, и

сосед заезжал к нему пообедать..., навстречу

выходили две миловидные дочки..., выбегал

сын... Сам хозяин являлся к столу в сюртуке...

Но добрая хозяйка умерла; часть ключей, а с

ними мелких забот, перешла к нему. Плюшкин

стал беспокойнее и, как все вдовцы,

подозрительнее и скупее”. Вскоре семья

полностью распалась, и в Плюшкине развились

невиданные мелочность и подозрительность,

“...сам он обратился наконец в какую-то

прореху на человечестве”. Итак, отнюдь не

социальные условия привели помещика к

последнему рубежу нравственного падения.

Перед нами разыгрывается трагедия (именно

трагедия!) одиночества, перерастающая в

кошмарную картину одинокой старости.

В деревне

Плюшкина Чичиков замечает “какую-то

особенную ветхость”. Войдя в дом, Чичиков

видит странное нагромождение мебели и

какого-то уличного хлама... Плюшкин —

ничтожный раб собственных же вещей. Он

живет хуже, чем “последний пастух

Собакевича”. Бесчисленные богатства

пропадают зря... Невольно обращает на себя

внимание и нищенский вид Плюшкина... Грустно

и предостерегающе звучат слова Гоголя: “И

до такой ничтожности, мелочности, гадости

мог снизойти человек! мог так измениться!.,

все может статься с человеком”.

Таким

образом, помещиков в “Мертвых душах”

объединяют многие общие черты: праздность,

пошлость, духовная пустота. Однако Гоголь

не был бы, как мне кажется, великим

писателем, если бы ограничился лишь “социальным”

объяснением причин духовной

несостоятельности персонажей. Он,

действительно, создает “типические

характеры в типических обстоятельствах”,

но “обстоятельства” могут заключаться и в

условиях внутренней психической жизни

человека.тельствах”,

но “обстоятельства” могут заключаться и в

условиях внутренней психической жизни

человека. Повторяю, что падение Плюшкина не

связано прямо с его положением помещика.

Разве потеря семьи не может сломить даже

самого сильного человека, представителя

любого класса или сословия? Словом, реализм

Гоголя включает в себя и глубочайший

психологизм. Этим-то поэма и интересна

современному читателю.

Миру

мертвых душ противопоставлена в поэме вера

в “таинственный” русский народ, в его

неисчерпаемый нравственный потенциал. В

финале поэмы возникает образ бесконечной

дороги и несущейся вперед птицы-тройки. В

этом неукротимом движении чувствуется

уверенность писателя в великом

предназначении России, в возможности

духовного воскресения человечества.