Идейно-художественное своеобразие поэзии И. А. Бунин

Яркая творческая ин­дивидуальность Бунина проявилась уже в ранний период. В отли­чие от многих своих современников он сохраняет верность тради­циям русской реалистической поэзии, по-своему развивая ее темы, мотивы и образы. Недаром его называют «последним из великих русских классиков».

Одной из важнейших в его творчестве становится тема природы. Уже ранние стихи Бунина, в которых он наследует традиции пушкин­ской пейзажной лирики, наполнены яркими реалистическими зари­совками русской природы в разные времена года. В его стихах мы ви­дим такие, на первый взгляд прозаические, но овеянные авторским лиризмом детали русского пейзажа, как «кочки дороги», «белый пар лугов», «зеленые овсы» и т.п. Как и его великий предшественник, Бу­нин пытается уловить в природе образ нетленной красоты:

А мир везде исполнен красоты.

Мне в нем теперь все дорого и близко.

(«В степи», 1889)

В отличие от Пушкина, так любившего осень, Бунина чаще при­влекает весна и лето с их яркими красками:

Как дымкой даль полей закрыв на полчаса,

Прошел внезапный дождь косыми полосами —

И снова глубоко синеют небеса

Над освеженными лугами.

(«Как дымкой даль полей закрыв на полчаса…», 1889)

Для Бунина-пейзажиста характерна особая зоркость и чуткость к различным явлениям природы. В стихах Бунин использует бога­тейшую палитру цветов и красок, разнообразную гамму звуков. Так бесконечно варьируются в его пейзажах оттенки синей, голубой, зеленой, желтой красок. Часто он использует составные цветовые эпитеты: «черно-зеленый конус ели», «снежно-золотое поле», «зелено-серебристый свет». Бунин любит цветовые и звуковые контра­сты: «тьма … золотится», «таинственно шумит лесная тишина». В его стихах необыкновенное многоголосие птиц — мы слышим голо­са кукушки, жаворонка, соловья, петуха. Бунина привлекает все, что способно помочь читательскому восприятию — зрению, слуху, осязанию и даже обонянию. Отсюда непривычные сравнения («леса на дальних косогорах, как желто-красный лисий мех»), необычные метафоры, как, например, построенное на сопоставлении с тканями и украшениями описание пейзажа, увиденного из окна:

Ветви клена — вышивки зеленым

Темным плюшем, свежим и густым…

На березах — серые сережки

И ветвей плакучих кружева…

(Из окна», 1906)

Читая стихи Бунина, мы как будто вдыхаем ароматы леса, поля, луговых трав, осенней листвы. Критики давно отметили особую «пахучесть» и прозы, и поэзии Бунина. Действительно обилие и разнообразие ароматов в его стихах поразительно: это «свежий за­пах сада и теплый запах талых крыш», дым, который «пахнет ме­дом и ванилью», поля, пахнущие «рожью и дождем». А в стихотво­рении «Ландыш», вспоминая цветок своей молодости, поэт как будто продолжает чувствовать его аромат:

И навек сроднился с чистой

Молодой моей душой

Влажно-свежий, водянистый,

Кисловатый запах твой!

(«Ландыш», 1917)

Эта необыкновенная зоркость, восприимчивость поэта позволяет ему почувствовать счастье сопричастности окружающему миру:

День вечереет, небо опустело.

Гул молотилки слышен на гумне…

Я вижу, слышу, счастлив.

Все во мне.

(«Вечер», 1909)

Многие пейзажи Бунина наследуют некрасовские традиции, хо­тя он далек от резкости социальных контрастов, характерных для поэзии Некрасова. Деревенский пейзаж в поэзии Бунина поражает способностью поэта любоваться совершенно прозаическими, при­земленными приметами крестьянской жизни, с детства так памят­ной и дорогой для него:

В сонной степной деревушке

Пахучие хлебы пекут.

Медленно две побирушки

По деревушке бредут.

Жмурясь, сидит у амбара

Овчарка на ржавой цепи.

В избах — темно от угара,

Туманно и тихо — в степи.

Только петух беззаботно

Весну воспевает весь день.

В поле тепло и дремотно,

А в сердце счастливая лень.

(«Русская весна», 1909)

Именно такой остается Родина в памяти поэта и тогда, когда он оказывается разлучен с нею навсегда. Только теперь совершенно иная грустно-ностальгическая интонация окрашивает русский пей­заж, который память рисует в воображении поэта:

Опять холодные седые небеса,

Пустынные поля, набитые дороги,

На рыжие ковры похожие леса,

И тройка у крыльца, и слуги на пороге…

— Ах, старая наивная тетрадь!

Как смел я в те года гневить печалью Бога?

Уж больше не писать мне этого «опять»

Перед счастливою осеннею дорогой!

(«Опять холодные седые небеса…», 1923)

Но тема памяти появляется в творчестве Бунина намного рань­ше и становится одной из основных в его творчестве. Память позво­ляет человеку ощутить родство со своей семьей, страной, народом, всем человечеством, обрести незыблемые корни, уходящие в глубь исторического прошлого. Для Бунина категория памяти становится не только личной, но и общечеловеческой, приобретая глубокий философский смысл. Недаром поэта привлекают деяния великих людей прошлого: Эсхила, Александра Македонского, египетских фараонов, русских святых, князей Древней Руси, татаро-монгольских ханов («Эсхил», «Александр в Египте», «В жарком зо­лоте заката Пирамиды…», «Кончина Святителя», «Князь Всеслав», «В Орде» и др.). Его вдохновляют фольклорные образы, библейские сюжеты, античная, восточная, скандинавская мифология, мировые религии («Ра-Озирис, владыка дня и света…», «Океаниды», «Чер­ный камень Каабы», «Каин», «Геймдаль искал родник божествен­ный…», «Бегство в Египет», «Конь Афины Паллады» и др.).

Как известно, писатель много путешествовал, причем влекла его не только Европа, но и восточные страны — Турция, Сирия, Цейлон, он побывал и в Египте, Алжире, Тунисе, на окраинах Сахары. Впе­чатления, вынесенные им из этих путешествий, легли в основу многих его рассказов и отразились в поэзии. Как отмечает Н. Любимов, «за­долго до появления «кратких рассказов» в прозе Бунин начал культи­вировать жанр «кратких рассказов» в стихах. Это очерки или портреты на фоне пейзажа или интерьера». Таково, например, стихотворение «Бедуин». Но еще важнее то, что в стихах, навеянных путешествиями, Бунин старается показать ту связующую века и эпохи, народы и стра­ны нить, которая протягивается человеческой памятью:

Отрада смерти страждущим дана.

Вы побелели, странники, от пыли.

Среди врагов, в чужых краях вы были.

Но вот вам отдых, мир и тишина.

Гора полдневным солнцем сожжена,

Русло Кедрона ветры иссушили.

Но в прах отцов вы посохи сложили,

Вас обрела родимая страна.

(«Долина Иосафата», 1908)

Поэт ассоциирует все окружающее с «раскрытой Книгой Бытия», сопрягая настоящее, прошлое и вечное.

В своих философских стихах Бунин определяет отношение к жизни и смерти, мгновению и вечности, земному и небесному. О быстротечности человеческой жизни, которая лишь краткий миг в вечном ходе мироздания, поэт говорит в стихотворении «Петух на церковном кресте» (1922), в котором петух

Поет о том, что все обман,

Что лишь на миг судьбою дан

И отчий дом, и милый друг,

И круг детей, и внуков круг,

Что вечен только мертвых сон,

Да Божий храм, да крест, да он.

Быстрота метра и ритма стихотворения, четкость словоразделов и обилие внутренних рифм действительно создают реальное ощу­щение неудержимого бега времени.В этой тематической группе стихов явно ощущается влияние философской лирики Е. Баратынского и Ф. Тютчева, но особенно интересны переклички с поэзией В. Жуковского, который был к то­му же дальним родственником И. Бунина по материнской линии. Еще в юности начинающий поэт был поражен способностью Жуков­ского улавливать тончайшие движения человеческой души, его умением прикоснуться к тайнам жизни и выразить свои мысли и чувства, связанные с ними. Бунин также стремится понять вечное, уловить проявление высших сил, а потому в его стихах явления природы, времена года, привычные приметы русского пейзажа предстают не только в своем непосредственном облике, но и как часть Вселенной с ее тайной всемирного бытия:

Мелькают дали, черные, слепые,

Мелькает океана мертвый лик:

Бог разверзает бездны голубые,

Но лишь на краткий миг.

«Да будет свет!» Но гаснет свет, и сонный

Тяжелый гул растет вослед за ним:

Бог, в довременный хаос погруженный,

Мрак сотрясает ропотом своим.

(«Мелькают дали, черные, слепые…», 1911)

Творчеству Бунина присуще особое качество, которое получило название «космизм».черные, слепые…», 1911)

Творчеству Бунина присуще особое качество, которое получило название «космизм». «Единая жизнь совершает свое странствование через наши тела», — в этом постулате основа бунинской фило­софии. В ней утверждается власть единых для всех космических сил над личной судьбой, их таинственность и непознаваемость. Тайны судьбы человека — это и тайны бытия:

Где ты, звезда моя заветная,

Венец небесной красоты?

Очарованье безответное

Снегов и лунной высоты?

Где молодость простая, чистая,

В кругу любимом и родном,

И старый дом, и ель смолистая

В сугробах белых под окном?

Пылай, играй стоцветной силою,

Неугасимая звезда,

Над дальнею моей могилою,

Забытой Богом навсегда!

(«Сириус», 1922)

Так возникает еще одна особая тема бунинской поэзии — «звезд­ная тема», которую он продолжает вслед за Лермонтовым. Как и великого русского романтика, Бунина волнуют тайны ночного неба, чувства, которые оно вызывает в человеке:

Звезды горят над безлюдной землею,

Царственно блещет святое созвездие Пса:

Вдруг потемнело — и огненно-красной змеею

Кто-то прорезал над темной землей небеса.

Путник, не бойся! В пустыне чудесного много.

Это не вихри, а джинны тревожат ее,

Это архангел, слуга милосердного Бога,

В демонов ночи метнул золотое копье.

(«Звезды горят над безлюдной землею…», 1903)

Уже в ранней поэзии Бунина появляется образ «ночной звезды», который помогает обрисовать состояние человеческой души:

Не устану воспевать вас, звезды!

Вечно вы таинственны и юны.

С детских дней я робко постигаю

Темных бездн сияющие руны.

Вспоминая первые признанья,

Я ищу меж вами образ милый…

Дни пройдут — вы будете светиться

Над моей забытою могилой.

И быть может, я пойму вас, звезды,

И мечта, быть может, воплотится,

Что земным надеждам и печалям

Суждено с небесной тайной слиться!

(«Не устану воспевать вас, звезды!..», 1901)

В стихах поэта звезды сопричастны человеческой жизни: они могут быть «кроткими», «дрожат», смотрят из глубин ночи, где мечется мрак. Особенно интересен в поэзии Бунина мотив отраженного неба: это звезды в глубине озера, моря, океана или же «ночное подводное небо»:

Вот снова ночь. Над бледной сталью Понта

Юпитер озаряет небеса,

И в зеркале воды, до горизонта,

Столпом стеклянным светит полоса.

(«Ночь», 1901)

Когда «звезды глядят из таинственных вод», у поэта рождается «жутко-хорошее» чувство сближения с глубинами неба, а сами свети­ла становятся символами «предвечной красоты и правды неземной».

Ощущение своей сопричастности прекрасному и великому миру всегда помогало поэту преодолевать даже самые мрачные душев­ные состояния. Но главной опорой для него все же была любовь — чувство светлое и загадочное, страшное в своей непредсказуемости и прекрасное, возвеличивающее душу человеческую, дарующее ей чувство вечности. Любовная драма, пережитая Буниным в начале 1890-х г., связана с Варварой Владимировной Пащенко. Эта стра­стная и несчастная любовь привнесла в его поэзию чувства горечи и надежды, отчаяния и внезапной радости:

Если б только можно было

Одного себя любить,

Если б прошлое забыть, —

Все, что ты уже забыла,

Не смущал бы, не страшил

Вечный сумрак вечной ночи:

Утолившиеся очи

Я бы с радостью закрыл!

Расставание было тяжелым, но, как и много лет спустя в цикле рассказов «Темные аллеи», в стихах Бунина постепенно воцаряется чувство гармонии с миром, которое дает ему память о минувшей любви, ее счастливых мгновениях, пусть и быстротечных, но воз­вышающих душу человека и дающих ему ощущение вечности:

Спокойный взор, подобный взору лани,

И все, что в нем так нежно я любил,

Я до сих пор в печали не забыл,

Но образ твой уже в тумане.

А будут дни — угаснет и печаль,

И засинеет сон воспоминанья,

Где нет уже ни счастья, ни страданья,

А только всепрощающая даль.

(1907)

Спутницей жизни стала для Бунина другая женщина, которая по­святила ему всю свою жизнь — это Вера Николаевна Муромцева- Бунина. После смерти мужа она написала о нем книгу «Жизнь Буни­на», вышедшую в Париже в 1958 г. Семейное счастье давало писателю возможность плодотворно работать до последних дней жизни. Но в эмиграции ему довелось вновь испытать обжигающее, страстное чув­ство любви, и, как и в молодости, принесшее лишь боль и страдания. Роман уже немолодого писателя и его юной «ученицы» Галины Куз­нецовой, которой Бунин оказывал покровительство и помогал в твор­ческой работе, длился с 1927 до 1933 года (хотя и позже писатель про­должал поддерживать ее). Именно тогда начинается работа над самым крупным произведением писателя — романом «Жизнь Арсень­ева», в котором большое место занимает любовная тема. Но и напи­санные уже в 40-е годы «Темные аллеи», где также ведущей является тема любви, в какой-то мере содержат отголосок этого глубокого чувст­ва. «…И все тоска, боль воспоминаний о несчастных веснах 34, 35 го­дов, как отравила она мне жизнь — и до сих пор отравляет! 15 лет!» — с горечью признается Бунин в 1942 году, когда завершается работа над «Темными аллеями». Но творчество оказывается способно преоб­разить это горестное чувство в самые прекрасные и возвышенные сло­ва о любви, выраженные писателем и в прозе, и в стихах.

Дар слова для Бунина сродни божественному призванию: оно со­храняет память, дает возможность соприкоснуться с вечностью и вы­разить всю прелесть окружающего мира, оно то «достоянье», которое остается с человеком в любых испытаниях жизни до самого ее конца:

Молчат гробницы, мумии и кости, —

Лишь слову жизнь дана:

Из древней тьмы, на мировом погосте,

Звучат лишь Письмена.

И нет у нас иного достоянья!

Умейте же беречь

Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,

Наш дар бессмертный — речь.

(1915)