Лирика Иосифа Бродского

Представление об удаче поэта у Анны Ахматовой было неординарным. Когда она узнала о суде над Бродским, об оскорбительном обвинении в тунеядстве и приговоре -5 лет тюрьмы, она воскликнула: “Какую биографию делают юноше!“ В искаженном мире советского Зазеркалья благополучие вызывало подозрение у несведущих, презрение у знающих. Уйдя в 15 лет из школы, Бродский пришел на завод, был фрезеровщиком. К заводу примыкали Кресты - знаменитая питерская тюрьма, в которой позже сидел “подследственный Бродский“. Тюрьма, высылка, “отеческие наказания в воспитательных целях“… Что мог ответить Бродский государству? “Почему ты не работаешь честно?“ - “Я работаю. Я пишу стихи“.

Бродский не автобиографичен в сочинениях. Факты, события нарастают на ту основу, в которой непостижимым образом цельно и независимо живет его индивидуальность, его душа. Он “отстраняется“ от системы, которая ломала большинство. Он не борется, он уходит, “не снисходя“ до унизительной толкотни. Уходя от государства, он погружается в культуру. Язык - его хлеб, воздух, вода. Русский язык - и Питер:

Я хотел бы жить,

Фортунатус, в городе,

где река высовывалась

из-под моста, как из рукава –

рука и что она впадала в залив,

растопырив пальцы, как Шопен,

никому не показавший кулака…

Бродский - второй русский поэт, увидевший в Петербурге не реку, а реки, дельту. Первым была Ахматова.

Бродский удивительно вольно обращается с поэтическими размерами, очень любит разрывать предложения, иронически и неожиданно делая ударение на словах, как будто не несущих основной смысловой нагрузки:

Полдень в комнате.

Тот покой, Когда наяву,

как во сне, пошевелив рукой,

не изменить ничего.

Но он насквозь ритмичен, ритм его сух и четок, как метроном. Бродский бесцеремонен с пространством, но все его стихи - организация и наполнение смыслом времени, это ужас и наслаждение, и азарт войны, и мудрое смирение перед тем, чем нельзя овладеть и чему невозможно сдаться:

“Мне все равно - где,

имеет смысл - когда“.

Было время, пока “где“ имело остроту новизны или остроту ностальгии:

Ни страны, ни погоста

Не хочу выбирать,

На Васильевский остров

Я приду умирать.

Но последовательность пространства, его плоскость, тщетно стремящаяся к вертикали, побеждается объемностью времени. Бродский - поэт не столько эмоций, сколько мыслей. От его стихов ощущение неспящей, неостанавливающейся мысли. Он действительно живет не где, а когда. И хотя в его стихах Древний Рим возникает не реже, чем советский Ленинград или Америка, “когда“ Бродского всегда современно, сиюминутно. Он уходит в прошлое, чтобы еще раз найти настоящее.

Отдельная тема - Бродский и христианство. Ее нельзя касаться вскользь, поверхностно. Поражает напряженное, очень личное переживание поэтом библейских и евангельских сюжетов: жертвоприношение Авраама, Сретение, но особенно настойчиво повторяется - Вифлеем, Рождество:

В Рождество все немного волхвы.

Возле булочной - слякоть и давка.

Из-за банки турецкой халвы

Производят осаду прилавка…

Богатые волхвы принесли чудесные дары младенцу, спящему в яслях. Бедные питерские волхвы несут случайные дары своим младенцам. Что общего?

…смотришь в небо - и видишь: звезда.

Бродский не вернулся на Васильевский. “Где“ оказалось несущественным. Он вернулся вовремя, в наше “когда“. Потому что “в качестве собеседника книга более надежна, чем приятель или возлюбленная“, как сказал он в нобелевской лекции. В ней же он назвал тех, чьей “суммой я кажусь себе - но всегда меньшей, чем любая из них в отдельности“. Это пять имен. Три - принадлежат русским поэтам: Осип Мандельштам, Марина Цветаева, Анна Ахматова. Строками Ахматовой, благословившей Бродского на высокую удачу, хочется закончить сочинение:

Ржавеет золото и истлевает сталь,

Крошится мрамор. К смерти все готово.

Всего прочнее на земле - печаль.

И долговечней - царственное слово.