Девушка, вместо того, чтобы сломать стражнику позвоночник, с размаху ударила того ребром ладони по виску. Ударила несильно, чтобы не умер. Юноша об-мяк и плавно опустился на мостовую – если повезёт, до рассвета очухается. Морена быстро, трясущимися руками, забрала у парня кинжал и вытащила из плеча нож; юноша чуть дёрнулся и, пока Морена соображала, стоит ли его всё-таки убивать или нет, затих. Стражники приближалась: она могла отчётливо различить каждую команду, которую отдавали командиры, каждое слово. Девушка мигом подхватилась с земли и, на бегу пристраивая оружие, кинулась к стене. Между крайними домами и стеной было расстояние ровно такое, чтобы солдаты, спешившие в случае осады или штурма города на башни, не толпились внизу и не сбрасывали друг друга с лестницы. Поэтому, выбежавшая из тёмного переулка наёмница оказалась на виду у «кошек». Она спешно, резвым бегом, преодолела это расстояние (метров десять, может, двенадцать) и прижалась к спасительной стене. Слева, в нескольких десятках метров, из стены выпирал каменный прямоугольник, смежный со стеной. А уж за ним – башня, подумаешь, какие-то три сотни шагов… Морена, пластаясь по стене, чтобы не увидели «кошки», добралась до всхода (до лестницы) и чуть ли не на корточках забралась по ней. Чуть высунула голову, чтобы оглядеть окрестности.
Справа и слева, чтобы не занемели ноги, прохаживались «кошки» с мощными самострелами за плечами. От такого болт схватишь, не вмиг осознаешь, что вы-соко над землёй подлетел. Факелы, к счастью, были воткнуты между зубцами редко, жиденько, так, что свет не захватывал приличные куски стены, и там царила темнота. «Кошки» благоразумно предпочитали туда не соваться. Хоть Самоцветные улицы и самый спокойный квартал, но осторожность никогда не помешает, к тому же, нападения на знатных господ и их слуг, коими, в том числе, являлись и городские стражники, участились. «Кошек» было очень, очень мало, и они, после бессонной ночи, старались присесть, облокотиться на зубец и спать, спать, спать…
Морена не стала медлить и дала дёру. В тот самый миг из-за домов выбежали несколько стражников.
Нагнали, собаки!
Замечательно обученные воины, не чета внешней страже города, которая и ловила наёмницу во дворе дома маркиза, не стали останавливаться и бестолково размахивать руками. Они мигом указали двум лучникам на скользящий над стеной силуэт и позволили им пройти вперёд, а сами неторопливой трусцой направились в сторону башни: там располагался ещё один всход. Закричали «кошки», показывая руками вдоль стены и вскидывая самострелы. Самострелы заряжать долго, вот из лука умелый стрелец пускает стрелу сразу же, без раздумий.
Над головой наёмницы, справа и снизу яростно визжа, пролетали стрелы. Пока всё шло нормально: ни один снаряд не прошёл даже рядом с Мореной, словно её действительно хранил кто-то из богов. И в очередной раз госпожа Удача повернулась к ней своей задней, а от того наиболее массивной, частью: из двери башни, один за другим, выскочили трое, а то и четверо стражников. Ещё несколько бежали позади Морены, под стеной, точно за ней целились «кошки», двое лучников с удивительной точностью посылали снизу стрелы. Теперь стрелы свистели не на приличном расстояния от тела девушки, а очень близко. Слишком близко.
Останавливаться сейчас было бы беспросветной глупостью, равно как и спрыгивать со стены практически на головы стражникам. Оставался последний вари-ант: отстегнуть ножны с мечём, аккуратно положить наземь нож и отобранный кинжал и сдаться стражникам на потеху. Морена не столь связно представляла себе сложившуюся ситуацию, но заострившиеся во многих подобных переделках чувства и память тела давали о себе знать – девушка видела всё происходящее как набор мелких рваных кусков, связанных между собой одной целью: убить. Нашлось место и для настоящих, звериных, рефлексов: это - можно, а это, раз однажды лапу поранила, нельзя. Вот так нельзя прыгать внутрь крепостной стены, к ехидно ухмыляющимся стражникам, нельзя стоять на месте, ибо подстрелят сразу же, не задумываясь. Вон, стоят уже возле башни, дармоеды, самострел взводят и лук натягивают…
Удар.
***
Носфер вскинул морду и недоумённо посмотрел на Одри и Олега, которые, тем временем, пытались оживить огонь. Огонь безо всякого аппетита лизал толстые, очищенные от жёсткой коры поленья и неторопливо залезал по тонким веточкам вверх, чтобы тут же погаснуть. После пережитого ужаса потомок Сварога желал лишь одного: поглубже забиться в уже обжитые угольки и оттуда, сверкая красным оком, с интересом взирать на происходящее вокруг. Но его насильно выгоняли из убежища.
Носфер вёл себя странно: то пустится в галоп и тут же станет, как вкопанный, лишь ногами перебирает, то вертится на месте, издавая звуки, чем-то отдалённо напоминающие жалобный скулёж щенка, то ткнётся носом Одри в спину. Вороной метался между деревьями, передавая волнение и Кал-Калу.
Жеребец стремглав сорвался с места, высоко вскинув хвост-флаг, и устремился к Урбану.
***
Морена успела увернуться от болта, посланного арбалетчиком, но одновременно с ним лучник выпустил стрелу. Увернуться сразу от двух снарядов в преде-лах столь узкого пространства было почти невозможно, и девушка поймала стрелу рёбрами, пытаясь ускользнуть и от неё. Стрела с гранёным, гладким наконечником с лёгкостью прошила добротную кожаную куртку и остановилась, зажатая двумя последними рёбрами. Девушка чувствовала, что наконечник упирается во что-то живое и трепещущее, что стоит лишь сделать неверное движение, и тоненькая плёночка порвётся, а что за этим следовало было известно каждому, кто хоть единожды в жизни видел ранение. Мара застонала и как-то боком сползла под зубец, осторожно придерживая древко стрелы. На сей раз не было боли, запоздало добравшейся до сознания, не было место и девчачьей обиде – боль пронзила всё тело сразу, парализовала, вжала в холодный, равнодушный к чужим горестям камень…
Стражники, осознав, наконец, что наёмница полностью обездвижена и неспособна что-либо им, здоровым, сытым и не измождённым долгой дорогой, сделать. Снизу послышалась весёлая ругань - ни дать ни взять, кто-то кому-то проиграл: раздались звонкие затрещины. Десятник, на всякий случай захватив из башни прочную верёвку, направился к Морене. Что тут делов-то осталось? связать, оглушить по голове чем-нибудь потяжелее, чтобы не лягалась от боли ногами, и в Бурые валуны… Ну а сначала на задворки.
Девушка не собиралась кому-то доставлять такое удовольствие. Почивать на лаврах за ЕЁ убийство никто не будет, это точно. Она стиснула зубы и надломила стрелу почти у самого тела, оставив снаружи небольшой хвостик в пядь длиной: если произойдёт какое-то чудо, это проклятую стелу обязательно вытащат. А как же иначе? В двадцать с небольшим лет, особенно после нескольких удачных «походов» за оплаченными головами врагов, не особенно верится в собственную смерть. Во всяком случае, наёмница самолично закололась бы ножом или утопилась бы в отстойнике, но не дала себя на растерзание палачам Бурых валунов. Никогда.
Хрен вы меня получите…
Она, тяжко опираясь на бедро и царапая сломанными ногтями зубец стены, поднялась. Потащила на себя хвостик, совсем чуть-чуть, чтобы спало болезненное напряжение. Под курткой сразу стало тепло и мокро от свежевыступившей крови. Её шатало, как Одри после того, как его выходили от ран, и он впервые ступил по дому своих спасителей. Его новому дому. Морена внезапно вспомнила озадаченное и в то же время испуганное лицо мальца и улыбнулась. Давнее воспоминание придало сил, и она, опираясь на пространство стены между зубцами, перевалилась через край. Но не внутрь, а наружу.
Мара успела уловить сладкий миг полёта – эту поразительную лёгкость в теле, прежде чем ей по лицу хлестнули жёсткие ветви яблони. Добрые, если их так можно назвать, жители Урбана не позволяли спиливать растущие под стенами раскидистые деревья вот уже несколько лет. Деревья не особо тянулись вверх, больше предпочитая свободу вокруг себя, и потому больше походили на выросшие на поляне дубы, чем на обычные. Сознание, кое-как поддерживаемое мощью привычного к неприятностям тела и неожиданным жаром в груди, пронзила вспышка очнувшегося разума: девушка, ободрав ладони, схватилась за толстую ветку почти у самой земли, повисла на ней и только потом спрыгнула. Дерево, не успевшее полностью сбросить листву, обиженно застонало, но Морене было некогда перед ним извиняться. В бок снова словно иглы вонзились, и наёмница согнулась пополам. Славное древо не только приносило сочные плоды, но и спасло человеку жизнь. Как тут его не поблагода-рить!
Сверху закричали. Головы «кошек» и лучников мигом появились над стеной, и стрелы срезали несколько тоненьких веточек. Стражники промахнулись лишь из-за того, что им мешала объёмистая крона яблони, а так уже давно бы достали.
Наёмница давно разучилась надеяться на чудо, однако ж оно произошло. От леса к ней, надрывая жилы и пластаясь над землёй, мчалась чёрная тень. Тень по-казалась смутно знакомой, а когда раздалось приветственное ржание, пропали все сомнения – на выручку, как когда-то давно, спешил Носфер. Пока спрятавшуюся под деревом девушку обливали градом стрел, а сотник отдавал приказы седлать быстроногих коней, жеребец уже подскочил к хозяйке и деловито ткнулся мордой в плечо. Морену по-прежнему шатало, и она попросила безупречно выученного коня подогнуть передние ноги и подождать, пока она не заберётся тому на спину. Девушка тяжко перевалилась через седло, едва не свалившись с другой стороны и пару раз промахнувшись ногой мимо стремени. Конь осторожно поднялся и неспешным галопом понёс хозяйку прочь от стены, направившись было к их стоянке. Но девушка направила жеребца в противоположную строну – к Сьянте, подальше от леса, что не подходил в плотную к реке, а кончался реденькими подлесками несколькими стрелищами ранее. Если повезёт и погони не будет, то на стоянку она вернётся как раз к восходу солнца. Носфер чувствовал состояние хозяйки и всё порывался идти резвым галопом, но она властно удерживала коня.
Пока всадники торопливо разбирали и седлали лошадей, пока выскакивали из единственных на весь Урбан ворот, Носфер сумел унести Морену как можно дальше от города. Так, что в предрассветных сумерках с самой высокой башни сложно было разглядеть тёмную фигуру всадника, маячащую в подлеске. Вот за ней наперерез рванулись четверо верховых стражников, следом из ворот выскочили ещё двое. И, почти нагнав четвёрку, остановились. Ловить было, собственно говоря, нечего и некого – если кто и пересёк широкое, ровное как стол, поле и со всего маху врезался в подлесок, то искать его там было бесполезно. Как можно нагнать того, кого не видишь? Если даже не знаешь, куда он направился? Всадники посовещались и неторопливой трусцой направились обратно к городу.
Лук, из которого подстрелили Морену, оказался на удивление слабым, и потому в плоть вошёл только наконечник стрелы и четверть пальца дерева. Совсем ма-ло, если в пример брать мощные варварские луки. Хвостик, оставшийся от древка, только вытащить, рану перебинтовать как следует и оставить раненого в покое на пару дней. На третий, если правильно рану промыть, он уже сможет сам ехать в седле. Девушка же опасалась, что ей этого вмени попросту не дадут: с восходом солнца, скорее всего, в лес вышлют конные дозоры, чтобы те выследили того, кто ночью наделал столько шума. Наёмница, пока тряслась в седле, успела продумать план побега от начала и до конца, но поймёт ли её верно Одри: парнишка всегда, когда его «госпожа» возвращалась с задания вся в крови (в своей ли, в чужой ли – неважно) предпочитал принимать решение самостоятельно, не считаясь с мнением опытной наёмницы. Чем это заканчивалось, Морене не хотелось бы повторно испробовать на своей шкуре. И так забот хватает, чтобы ещё и какого-то сопляка слушать.
И тут сознание выкинуло очередную, не совсем уместную шутку – если тогда, при падении со стены, оно помогло Морене схватиться за ветку, дабы не перело-мать оставшиеся нетронутыми кости и не загнать стрелу глубже в плоть, то сейчас её посетило внезапное озарение весьма неприятного характера. Она забыла расспросить антиквара о рунах, запомненных ею с картины, и помочь тому разобраться с шестью людьми Серой гвардии. Что теперь со стариком будет? И стоит ли тащить с собой полотно? Возвращаться-то бесполезно – путь отрезан.
Морена дала вороному волю, и тот помчался со всей скоростью, на которую только был способен. Девушке так даже стало легче: рана, разбереженная от тря-ского галопа, начала немилосердно ныть и кровоточить, но, как только конь стал пластаться в неудержимом беге, она несколько успокоилась. Морена упала лицом на гриву скакуна и не шевелилась – ей и так неплохо было. А умный жеребец, как только ощутит, что опасности больше нет, сам вернётся к лагерю. А пока можно хоть немного вздремнуть, хоть немного – за всю бешеную, бессонную ночь…
Светало. Где-то далеко на востоке, из-за великого океана, над покрытым туманом древним лесом, бросая золотые блики на самую высокую башню острога Стерича, что стоит на вздыбленном гранитном яру, поднималась колесница Даждьбога. Приветственно ржут златогривые кони, искрятся неземным светом начищенные Зорями щиты, что вывешены по разукрашенным бортам колесницы. Радостно улыбается молодой бог, отдохнувший в своих золотых палатах. Приготовился он по Правде судить людей и наблюдать за их делами: добрыми и плохими. Храпят, фыркают кони, влекут за собою колесницу. Как медленно и величаво ступают жеребцы по небосклону, так и солнце неспешно появляется из-за окоёма, словно подглядывает в дверную щель за кем-то. Но вот осмелело; поднялось над виднокраем, едва касаясь его сверкающим боком, и покатилось…
Носфер остановился у самой кромки воды. Свет солнца, надёжно спрятанного за многими горами-холмами-лесами не достиг его глаз, но река уже искрилась, подобно мокрой, беспрестанно извивающейся змее. Конь оглянулся на свесившуюся с его хребта хозяйку и медленной рысью направился к лесу. Тело беспрестанно дёргалось, Морена изредка поднимала голову, но глаз не открывала. Под неплотно сомкнутыми веками она видела мчащуюся ей навстречу колесницу Даждьбога.
(0)
