Свет-царевич молодой,
Да строптивую Свободу
Вел плененной за собой,
Было чем ему гордиться -
Из чужих далеких стран
До горизонта вереницей
Шел за войском караван.
Среди злат, шелков богатых
Вез сокровище одно,
То, за что средь битв кровавых
Сто тысяч войнов отдано.
Руки-крылья, перья птичьи,
Как колчужное звено
На теле тоненьком, девичьем...
Жаль, из мрамора оно.
Нагое тело идол-птицы
Страшит, но привлекает взгляд,
В его распахнутых глазницах
Изумруда два горят.
Открыты губы то ль во вздохе,
То ль в крике, леденящем кровь,
Он от чего-то будто стонет...
Наслажденье? Или боль?..
Тонкий стан дугою выгнут,
Как у пардуса в прыжке,
Вот-вот взлетит, расправив крылья,
Нас оставив на земле.
Но было в идол-птице что-то,
Какой-то странный ритм, мотив,
Что страшно - отвернуться хочешь,
Да глаз не можешь отвести.
У трона был поставлен идол,
Чтоб царевич мог смотреть,
Он выгнал в гневе челядь силой,
Отказался спать и есть...
Царевич странной страсти завязь
Так подавить и не сумел.
День смотрел, не отрываясь.
На второй окаменел.
А постамент златой у трона
(Слышал сам из верных уст).
Хоть охраняли идол строго,
Оказался утром пуст...
Чего уставился, прохожий?!
Закончил я, гони монету!
Я сам это придумал, может...
А может быть, и было это...