История жизни

2005 год

Когда мы с братом Павликом рылись в старинном сундуке, который стоял уже Бог знает сколько лет на заброшенном чердаке нашего деревенского дома, мы отрыли удивительную вещь: потертую, мятую, старую-престарую тетрадку. Сначала мы отнеслись с пренебрежением к этой находке: тетрадка как тетрадка, ничего интересного! Но когда мы открыли и начали читать пожелтевшие от времени страницы, сплошь исписанные сбивчивым неровным почерком, ценность тетрадки возросла до неимоверных размеров. Это был рассказ, написанный какой-то девушкой, вероятно, совсем еще молодой, только почувствовавшей и осознавшей всю прелесть этого мира, мечту о будущей жизни которой оборвала война и отбросила далеко от нее.

И сегодня, когда человечество празднует окончание Великой Отечественной Войны в шестидесятый раз, я покажу вам эту находку.

"Война. Это ужасающее слово пугает меня одним своим звучанием. Я не люблю говорить про войну, я не могу слышать про войну, про боевые действия, про чудовищные людские страдания, про смерть... Но сегодня я все же сделаю усилие, превозмогу себя и расскажу свою историю.

Война отняла у меня все. Моя жизнь превратилась в кромешную тьму, без конца, без границы. Я постепенно превращалась в безжизненное существо, потому что я видела все, видела своими глазами, видела то, чего не должна была видеть: смерти тысяч людей, смерть родных. Это невозможно описать, это невозможно понять, не прочувствовав самому... Вот стоит человек, ты с ним провел столько времени, ты делился с ним всей своей жизнью, и он рассказывал тебе все, он был частью твоей жизни... И вот выстрел, и его нет... Его нет, его нет... Ты не сможешь больше услышать его голос, рассказать ему что-то, просто посмотреть на него, его жизнь оборвалась. И ты больше никогда его не увидишь, никогда не получишь от него письма, тебе уже не на что надеяться, нечего ждать. Сколько бы он еще прожил...

Папа, мама и сестра стояли под прицелами немецких автоматов. А я смотрела на них из своего укрытия, не в силах что-либо сделать. Позже я жалела, что не выбежала навстречу врагам, не сказала им, что они - не люди, не обняла в самый последний раз своих любимых и не умерла вместе с ними. Но какой-то врожденный инстинкт шептал мне тихо сидеть в укрытии и сохранять свою жизнь. Послышалась автоматная очередь. Три любимые фигуры упали, чтобы никогда больше не встать... Удар был так велик, что я не шелохнулась, не моргнула, не заплакала, я продолжала сидеть и смотреть на те три фигуры, которые минуту назад жили, жили, жили! Теперь их нет.

Я одна... Эта мысль преследовала меня еще долгих четыре года одиночества. Она исходила изнутри, распространяясь на всю мою жизнь. В то время я научилась быть одна, по-настоящему размышлять. Может быть, из-за этого я стала другим человеком после войны.

Немцы наступали и окружали Ленинград. Я ждала, ждала, когда умру. Конечно, находились оптимисты, которые не сдавались, которые все еще верили в жизнь, для которых еще оставались яркие краски, благоухающие цветы, свежий ветер, жизнь без страданий... Те, в которых чувство голода и одиночества еще не заглушили все остальные чувства. Но я была не из таких. Все напоминало мне о смерти родных: какую бы вещь я ни вспомнила, по какой бы улице ни прошла. Ведь моя жизнь была настолько переплетена с их жизнью... Я слабела на глазах. Недостаток пищи и скорбь по ушедшим сделали свое дело. Я была на волоске от смерти. В тот момент я даже хотела умереть, потому что жизнь без дорогих мне людей была бессмысленной. Но меня спасли. Спасли и вывезли из Ленинграда, в котором навсегда осталась память о моей семье.

Затем я работала санитаркой. Каждый день к нам в госпиталь привозили множество раненых, из которых большая часть уже не должна была выжить. А мне нужно было лишь оттягивать миг их смерти, лишь продлить их жизнь хоть на день - два. И я это делала, всеми силами и средствами. И я радовалась, когда кого-то удавалось спасти, когда кто-то продолжал жить. Почувствовав на себе, что значит быть на волоске от смерти, я знала лучше остальных, каково было этим солдатам. И я не жалела себя, не обращая внимания ни на смертельную усталость, ни на нечеловеческие условия. Пожалуй, в эти четыре года только моменты работы были для меня моментами счастья. Постепенно я многому научилась, даже сама проводила операции. Сейчас я понимаю: меня уважали за самоотдачу и трудолюбие, но не стремились познакомиться со мной ближе, чем просто с коллегой. Впрочем, и я к этому не стремилась, мне это не было нужно. В редкие моменты, когда мои мысли были не о проведении операций, не о солдатах и не о фашистах, я думала о семье, засыпала с мыслью о ней, просыпалась в слезах, быстро приводила себя в порядок и принималась снова за работу. И снова на операционном столе передо мной мелькают жизни, и снова ими распоряжаюсь я. Глаза закрываются от недосыпа, но я знаю, что нужно работать. Хотя бы для того, чтобы мстить врагам за смерть семьи. Папа, мама, сестренка... Всех убили... убили... убили... И от этой мысли открываются глаза и продолжаешь работать с новой силой.

Так прошел еще год, пока не разбомбили наш госпиталь. Я чудом спаслась. И снова куда-то ехать, чего-то искать, кому-то помогать... Но в то же время у меня уже был такой багаж за спиной! Меня направили в другой госпиталь. И вот тогда-то я почувствовала себя по-настоящему нужным специалистом.

Но даже это чувство не заглушило чувства одиночества. Да, грусть и скорбь отошли подальше, теперь я была одинока, одинока, как никогда. Я не знаю, почему я не хотела общаться с легкомысленными веселыми санитарками, почему разговоры с ранеными солдатами считала работой. Со стороны все кажется таким простым, а вот самому через это пройти... В общем, я жила, исполняя свои обязанности. Как личность, я никому не была нужна, ни-ко-му. Когда пришла новая весна, не осталось сомнений, на чьей стороне победа. Мы ликовали. Мы торжествовали. А девятого мая... Нет, радость в День Победы невозможно описать словами.

Тогда я снова вернулась в Ленинград, в город, где прошло мое детство. Прошла по знакомым улицам, изменившимся до не узнавания. Вошла в свой подъезд - со стен падали остатки штукатурки, обвалилась лестница, в стене соседнего подъезда зияла проломленная дыра. А жива ли моя квартира? Ведь я не успела ничего оттуда взять, ничего не сохранила... Вхожу в полуразвалившуюся комнату... Прохожу дальше... Сердце бьется громче и чаще, к горлу подкатывается волнение; здесь я когда-то играла с сестрой, а здесь мама готовила наши любимые блинчики с вареньем или сгущенкой... Из глаз текут слезы. Накатывается новая волна воспоминаний: к этой стене папа торжественно прибил планку, на которой мы с сестрой отмечали, на сколько мы подросли за год...

И тут-крик. Пронзительный протяжный крик, а за ним плач... "Кто здесь?" -вырывается из моих уст. В ответ секунда молчания и опять плач. Я пошла туда, откуда доносились звуки. Сердце бешено колотилось где-то в животе. Я подходила все ближе к неведомому существу. И вот из-за угла соседней комнаты показался... маленький ребенок! Совсем маленький ребенок! И вокруг - никого. Как он здесь оказался?! Откуда? Кто его здесь оставил? Голова трещала от возникавших вопросов.

Я взяла малыша на руки, на пол упала записка: "Умираю. Ради Бога, позаботьтесь о нем!"

Мальчик перестал плакать и смотрел огромными карими глазами на меня. Теперь я была не одна. Теперь у меня был тот, ради кого можно было жить!"