Гулаговская проблематика в прозе Солженицина и Шаламова

Воссоздана трагедия, не имевшая аналогов ни в России, ни в мире. В сравнении с дореволюционной тюрьмой оттеняется бесчеловечность тюрьмы советской. «Взрыв атавизма». Причина возникновения и существования ГУЛага - нравственная, умственная и гражданская слабость общества перед государством плюс беспримерная жестокость власти, как бы мстившей своим подданным за то, что они не такие, какими должны быть по марксистскому учению. Шаламова, «Колымские рассказы» которого повествуют о трагедии без катарсиса, Шаламов начал писать свои рассказы в 1954 г., когда вернулся после 17 лет колымских лагерей в Подмосковье и жил в глухом рабочем поселке. Еще раньше, работая лагерным фельдшером в тайге, он начал писать стихи. И то и другое не могло быть тогда напечатано и распространялось среди близких людей.В том и суть, что трагедия Варлама Шаламова отнюдь не была уникальной. Через лагеря в нашей стране прошли миллионы безвинных, многие там и сгинули, расстрелянные, замученные, погибшие от истощения и непосильного рабского труда. Остались лежать в безымянных могилах.

Но в лице В. Шаламова, в его даре большого писателя народная трагедия получила своего бескомпромиссного свидетеля, мученика-летописца собственной душой и кровью заплатившего за страшное знание. В нем она обрела чистый и мощный голос.считает лагерь отрицательным опытом для человека - с первого до последнего часа. Человек не должен знать, не должен даже слышать о нем. Ни один человек не становится ни лучше, ни сильнее после лагеря. Лагерь - отрицательный опыт, отрицательная школа, растление для всех - для начальников и заключенных, конвоиров и зрителей, прохожих и читателей беллетристики”.

И тем не менее он писал о лагере, не мог не писать, считая это своим безусловным нравственным долгом, велением судьбы, позволившей ему выжить. И рассказать о виденном и пережитом. Известно, что многие из воевавших или бывших заключенных не любят вспоминать эти годы, как бы бессознательно исключают их из жизни, стремясь избежать боли, которую несут воспоминания. Потому что каждое такое воспоминание - душевная травма.

В рассказах и записях В. Шаламова есть прямые параллели между Колымой и Освенцимом, а в некоторых своих суждениях он считает Колымские лагеря гораздо более жестокими, чем тот же Освенцим.Но признать сходство подразумевало и другое, куда более серьезное - признать глубинное, сущностное родство сталинизма и фашизма, родство режимов Вечная мерзлота Колымы и газовые печи Освенцима - самое яркое и убедительное выражение этого отношения.

Можно сказать, что повествование в “Колымских рассказах” эпически спокойно, и это спокойствие, замедленность, заторможенность - не только прием, позволяющий нам пристальнее рассмотреть этот запредельный мир, больше того - заставляющий видеть беспощадно ясно агонию загнанного обреченного человека. Писатель не даем нам отвернуться, не видеть. Но за этим эпическим спокойствием - еще и привычка. Обыденность агонии. Обыденность смерти. Смерть перестала быть событием. Она не поражает и не ужасает. Отношение к ней становится таким же безразличным, как и ко всему прочему, кроме разве что насыщения вечного мучительного голода смерть уже не связана с представлением о смысле и сущности человеческого существования.

Смерть перестает быть экзистенциальным актом, единственным и неотменимым, она уже не звучит финальным аккордом человеческой жизни, в ней нет торжественности и величавости.

В рассказах Шаламова множество смертей, которые с полным правом можно считать насильственными, даже если человек погибает от голода или изнеможения, а не от пули конвоира или удара бригадира. Чужая смерть рассматривается живыми в сугубо практическом плане - из нее стремятся извлечь хоть какую-то выгоду, Количество переходит в качество сознания, формирует иное отношение к жизни вообще и к жизни отдельного человека. Происходит обесценение человеческого существования, обесценение личности, меняющее все понятие о добре и зле, искажающее человеческую душу. Растление - одно из самых грозных слов в шаламовском приговоре лагерю. Образ лагеря в шаламовской прозе - это и есть, в сущности, образ растления, разными путями и на разных уровнях, от бытийного до физиологического, проникающего в человеческую душу. Разрушающего ее. Обесценение и обессмысливание жизни, отравленной смертью, ее обыденностью и легкостью, как видим, тоже входит в понятие растления, является одним из самых мощных его факторов, как бы охватывающим многие другие.

В Шаламов определяет своеобразие “Колымских рассказов” как “фиксацию исключительного состояния, исключительных обстоятельств, которые, оказывается, могут быть и в истории, и в человеческой душе. Человеческая душа, ее пределы, ее моральные границы растянуты безгранично - исторический опыт помочь тут не может”.Отсюда во многом - очерковое, документальное начало в “Колымских рассказах”, первопроходческий этнографизм и натурализм, пристрастие Шаламова к точной цифре, еще более усиливающей достоверность повествования

Не просто голод или холод, непосильный труд или побои, но физические последствия этих экстремальных состояний, то, что можно назвать физиологией, - вот что становится сквозным сюжетом шаламовских рассказов.

“Лагерь же - мироподобен. В нем нет ничего, чего не было бы на воле, в его устройстве социальном и духовном, - писал Шаламов. - Лагерные идеи только повторяют переданные по приказу начальства идеи воли. Ни одно общественное движение, кампания, малейший поворот на воле не остаются без немедленного отражения, следа в лагере. Лагерь отражает не только борьбу политических клик, сменяющих друг друга у власти, но культуру этих людей, их тайные стремления, вкусы, привычки, подавленные желания”.

Идея мироподобия лагеря - идея не только нравственно-психологическая, но и социально-политическая. Подчеркнуть ее нужно еще и потому, что Шаламов в своей прозе избегает прямых политических обобщений, Но и для В. Шаламова каждый из его рассказов - “пощечины”, приговор режиму. Всем художественным строем, самим материалом рассказа, воплотившим внутренний жест писателя.

Смещение понятий добра и зла, их деформация начинались не в лагере. Лагерь лишь продолжение этого социально-нравственного и психологического процесса, стимулируемого системой. Раз лагерь подобен воле, то верно и обратное, - воля, общество подобны лагерю.

В “Колымских рассказах” Шаламов точно нащупывает общие болевые точки, звенья одной цепи - процесса расчеловечивания. потянув за одно звено, он вытаскивает на свет всю цепь.( во власти, в литературе, в медицине и …)

Анализируя изображение лагеря в прозе В. Шаламова, нельзя не выделить еще одну его важнейшую грань, которую всячески старался подчеркнуть писатель. Этой гранью лагерь опять же тесно смыкался с “миром” - так же лицемерно, бесчестно и кроваво - ТРУД - Именно такой, принудительный, подневольный, рабский по сути своей обличение, гневное до прямой ярости, выплескивающейся на страницы, и отрицание лагерного рабского труда, ставящего все нравственные ценности с ног на голову Рабский труд формировал и рабью психологию.