Своеобразие и самобытность комедий Мольера (по комедии Мольера «Мещанин во дворянстве»)

Когда Людовик XIV спросил

у Пуало, кто является самым

замеча­тельным писателем века,

тот ответил: «Мольер».

М. Булгаков

На его могиле нет памятника. Чугунная плита, лежавшая на том месте, где под четырьмя футами освященной земли похоронили комедиографа и актера, разруши­лась от времени. Нет мемориальной доски на доме, где он родился, потому что время не пощадило и сам дом. Лишь на одной из старых площадей Парижа стоит памятник-фонтан, будто вечно не умолкают голос и смех Мольера, будто снова он в центре тол­пы, в центре внимания, даже смерть свою превративший в эпизод главной роли «Мни­мого больного». И еще есть театр комедии, в репертуаре которого всегда его пьесы, где вот уже четвертое столетие рядится в дворянские одежды мещанин Журден, где пытается спрятать под маской показного благочестия и смирения свое истинное лицо Тартюф, где фарс переплетается с трагедийными эпизодами, где из искры безудерж­ного смеха разгорается жаркий огонь сатиры, где видишь человеческие характеры, которые неподвластны ни времени, ни расстояниям, ни национальным обычаям и государственным границам, ни строгим жанровым рамкам классицизма.

Наверное, это самый лучший памятник Жану-Батисту Мольеру — как бы про­должение его «Блистательного театра».

Чем же необычны комедии Мольера? Почему почти четыре века не смолкает смех в зале, где идет «Мещанин во дворянстве»?

Комичность претензий Журдена на дворянский титул подчеркивается и нелепым костюмом, и балетной буффонадой, и примеркой нового платья, и церемонией посвя­щения в «мамамуши», и уроками фехтования и танцев.

Вот самый простой комический эффект — великое «открытие» господина Журде­на на уроке философии: он, оказывается, говорит прозой!

Вот на протяжении коротенького акта портной с подручными вымогают у Журде­на деньги, повышая его титул:

«— Мы все, как один, выпьем за здоровье Вашей светлости.

— Вашей светлости? Ого-го! Подожди, постой. Это мне-то — Ваша светлость! (В сторону) Если дойдет до «высочества», честное слово, он получит весь кошелек. На вот тебе за «Вашу светлость»!»Вот удачное противопоставление: на словах собираясь заплатить долги, даже под­считывая их (в разной валюте, до мелочи, скрупулезно), граф Дорант просит добавить к этому еще двести пистолей, чтобы округлить сумму, которую обещает вернуть в са­мое ближайшее время. Все, кроме самого господина Журдена, понимают, что не ви­дать ему этих денег, как своих ушей, а простодушный Журден снова попадается на удочку: благородный граф упоминает о нем «в королевской опочивальне»! Как тут не дать денег!

И как последний аккорд, снова с упоминанием денег, звучит реплика госпожи Журден: «Он высосет из тебя все до последнего су».

Прекрасно использован эффект «зеркального отражения ситуации». Клеонт жа­луется Ковьелю на коварство своей возлюбленной Люсиль, а Ковьель, точно эхо, об­виняет во всевозможных грехах Николь: «После стольких слез, которые я пролил у ее ног!» — восклицал Клеонт. «Стольких ведер воды, которые я перетаскал за нее из колодца!» — вторил Ковьель. «Как пылко я ее любил — любил до полного самозабве­ния!» — всхлипывал Клеонт. «Как жарко было мне, когда я за нее возился с верте­лом, — жарко до полного изнеможения!» — возмущался Ковьель.

Вопреки законам классицизма, героев Мольера нельзя однозначно назвать положительными или отрицательными: они, как и живые люди, имеют достоинства и недостатки. Нелепый в своем стремлении получить дворянский титул Журден хочет и в культурном отношении стать достойным представителем высшего класса, по крайней мере, пытается это сделать, а носительница здравого смысла госпожа Журден закос­нела в своем невежестве и отрицает образование как таковое.

И в довершение всего — настоящий розыгрыш, когда Клеонт, переодетый сыном турецкого султана, просит руки Люсиль. Тут и «синхронный перевод с турецкого», «осуществленный Ковьелем, и мгновенное «прозрение» Люсиль, когда она из упрями­цы, верной своему возлюбленному, превращается в послушную дочку.

Заканчивается пьеса прямо-таки фейерверком комического: посвящение в «мамамуши», тарабарщина вопросов и ответов, стоящий на четвереньках Журден с ог­ромной книгой на спине, наконец, битье палками. (А зритель увидит еще и гримасы, и шаржированные па балетной труппы.)

Это действительно театр, держащий зрителя в постоянном напряжении, очищающий и лечащий смехом. Театр, бывший душой и смыслом жизни великого Мольера.