Значение эпилога в пьесе «Дядя Ваня»

В пьесе Чехова «Дядя Ваня» ис­пользуется кольцевая композиция: окончание произведения как бы возвращает нас к его началу. Напомним авторскую ремарку в конце первого действия: «Телегин бьет по струнам и иг­рает польку; Мария Васильевна что-то записывает на полях брошюры». А вот как заканчивается по­следнее, четвертое действие: «Телегин тихо наигры­вает; Мария Васильевна пишет на полях брошюры; Марина вяжет чулок». Ситуация полностью совпа­дает, и это, конечно же, не случайность.

Что изменится в жизни Сони, дяди Вани, Аст­рова после отъезда профессора Серебрякова с его молодой женой? Дядя Ваня говорит Серебрякову в конце: «Ты будешь аккуратно получать то же, что получал и раньше. Все будет по-старому».

Грустная, безысходная концовка. Нет выхода. И в исследованиях о творчестве Чехова привычной стала мысль о том, будто драматург призывал от­бросить всякие иллюзии, потому что «все равно жизнь посмеется над вами». Поэтому часто осуж­даются и Астров, и Войницкий, и Соня за то, что они будто бы примиряются с «этой пошлой рабьей жизнью». В великолепном заключительном монологе Сони некоторые исследователи усматривают пропо­ведь безропотного труда, который становится источ­ником для паразитической жизни Серебрякова. Од­нако очень мало внимания обращается на важней шую мысль Чехова о необходимости для каждого человека осмыслить свою жизнь, найти свое место в ней, задуматься о будущем...

Да, жизнь безжалостна, разрушаются мечты, ис­чезают надежды... И дело не просто в конкретных обстоятельствах жизни чеховских героев. Чехов не примитивный бытописатель; он озабочен проблемами общечеловеческого значения. Разрушается природа, разрушается человеческое сообщество; происходит, по словам доктора Астрова, «вырождение от кос­ности, от невежества, от полнейшего отсутствия само­сознания...». Что остается делать людям? Понимать страшную опасность, когда «человек, чтобы спасти остатки жизни, чтобы сберечь своих детей, инстин­ктивно, бессознательно хватается за все, чем только можно утолить голод, согреться, разрушает все, не думая о завтрашнем дне...».

Смысл чеховского творчества вообще и «дяди Ва­ни» в частности заключается в постоянном призыве: надо все время думать о будущем, о своей ответст­венности перед ним, думать о завтрашнем дне...

Для Астрова, например, забота о лесах — это воз­можность оставить о себе след на земле, сделать что-то для потомков — ведь леса растут медленно... «...Когда я слышу, как шумит молодой лес, поса­женный моими руками,— говорит Астров,— я со­знаю, что климат немножко и в моей власти, и, что если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я. Когда я сажаю березку и потом вижу, как она зеленеет и качается от ветра, душа моя наполняется гордостью...»

Задумываетесь ли вы о будущем? О том, какой вы след оставите на земле? Может быть, сейчас такие мысли и не приходят вам в голову. Но раньше или позже проблема смысла жизни, цели жизни встанет перед вами... И тогда, возможно, вы вспомните чеховских героев, которые жили надеж­дой на то, что жизнь все же прожита не напрасно.

Бессмысленно желание сделать чеховских героев нашими современниками и требовать от них пря­мого участия в политической жизни и хозяйственном строительстве. Они прожили трудную и напряженную жизнь, но для них был характерен пафос духовных исканий. Да, они ошибались, мучались, впадали в отчаяние, но все же надеялись, что их жизнь имеет некий высший смысл, возможно, неясный им самим. Об этом, собственно, и говорится в заключительном монологе, которым заканчиваются «сцены из дере­венской жизни в четырех действиях»:

«Соня. Что же делать, надо жить!

Пауза.

Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длин­ный, длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горь­ко, и Бог сжалится над нами...»

Никакой иронии, никакого осуждения эти мысли у Чехова не вызывали. Напротив, они повторялись у него неоднократно, о чем свидетельствует заклю­чительный монолог одной из героинь следующей пьесы драматурга — «Три сестры»:

«Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забу­дут, забудут наши лица, голоса, и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь».

Уже в самом начале «Дяди Вани» Астров говорит:

«...те, которые будут жить через сто — двести лет после нас и для которых мы теперь пробиваем дорогу, помянут ли нас добрым словом? Нянька, ведь не помянут?

Марина. Люди не помянут, зато Бог помянет».

Если не верить в это, то тогда, действительно, жить не стоит.