Главные герои повести Бондарева «Батальоны просят огня»

Вообще о творчестве Юрия Бондарева писали много и главным образом хорошо. Были, естественно, и критические замечания, касавшиеся конкретных недостатков сюжетной композиции, характеристики тех или иных персонажей, их расстановки в конфликтной ситуации. Возвращаться к этим критическим наблюдениям не имело бы смысла, если б не одно довольно характерное обстоятельство, связанное с оценками военной прозы в целом. В ряде рецензий, в том числе и в весьма серьезных журнальных статьях, так или иначе ощущалось противоречие между новизной военно-исторической романистики послевоенной поры и некоторой умозрительностью критериев, не выходящих за пределы собственно литературного ряда. Отсюда ощущение приблизительности суждений.

Особенно заметно это проявилось в оценках повести «Батальоны просят огня». Иверзева, как правило, трактовали как сугубо негативную фигуру, называли «героем-тезисом», казенной душой, чинушей, наделенным всеми атрибутами бездушия. «Его голос, внешность, даже облик его адъютанта без обиняков говорят, что это за птица»,- было сказано в одной журнальной рецензии.

О полковнике Гуляеве говорилось как о достаточно известной, ставшей традиционной фигуре «отца-командира», неравнодушного к молодежи. Ерошина - «мальчик по возрасту, по чувству - сплошная юность!» - и санинструктора Шуру воспринимали как «героев-спутников», призванных оттенить мужественность и опытность бывалого капитана Ермакова. В образе самого Бориса усматривали некую загадочную «жажду судьбы, доли», его поведение объясняли «неприязнью к одиночеству», нежеланием иметь «паузы» в жизни. Преждевременное возвращение капитана из госпиталя в полк объясняли «невозможностью прозябать среди запахов йода и хлороформа». Откуда, кстати, взялся хлороформ? Его с незапамятных времен не употребляют в полевой хирургии. Эпизод с «голой веточкой» толковали как проявление «любопытства ко всему, что движется, как проблеск все той же чудесной энергии юности», которую полагали доминирующей чертой характера Ермакова.

И генералы и лейтенанты представлены в романе как живые характеры, со своей системой жизненных представлений, связей и чувств. Вначале мы еще не очень ясно представляем, что получится из молодых героев романа, как сложится их судьба и как развернутся их характеры в трагических обстоятельствах, так же как не можем предугадать, как отразится достижение поставленной цели на душевной диалектике и поступках командующего армией. Но уже на первых страницах видим каждого из героев отчетливо и динамически-перспективно. Правда характеров является основным условием нашего доверия к дальнейшему развитию событий. Бессонов охарактеризован очень скупо и на первый взгляд однокрасочно. Он молчалив, замкнут, резок, требователен. Глубина и сложность его душевного склада откроются только в трагически ошеломляющей тишине бывшего переднего края, не позволившей на этот раз сдержать поток чувств, идущих из самого сердца.

Кузнецов, напротив, по-юношески открыт, порывист, доверчив, искренен той естественной и подкупающей искренностью, какая свойственна только очень молодым и очень добрым людям. К, своему офицерскому положению он еще не привык и, «поминутно помня о двух новых кубиках в петлицах, сразу обременивших его ответственностью, все же каждый раз чувствует неуверенность», разговаривая с солдатами старше его годами и опытом.

Во взводе это уже ухватили и потому относятся к Кузнецову хорошо, доверчиво, но без положенного чинопочитания. Увидев его утром на маленькой степной станции перед опустевшим вагоном (Кузнецов проспал остановку, надо же случиться такому!), «солдаты, не переставая толкаться, притоптывать валенками, не выпнулись в уставном приветствии («Привыкли, черти!»- подумал Кузнецов), лишь прекратили на минуту разговор». Кем он станет к концу войны, если, конечно, уцелеет до тех пор,–Иверзевым или Бессоновым? Наверное, Иверзев в молодости был таким же, мелькнет невольное сравнение у читателя. А может быть, таким был и молодой Бессонов, как бы рожденный командовать и управлять войсками? Нет, вряд ли. Безукоризненная выправка и парадность, чем так бравирует Дроздовский, мало вяжутся с образом командующего. «Зачем уж так, по-фельдфебельски?» - скажет он старшине Скорику, выпучившему глаза на генерала. И не случайно, надо думать.

Желая познать характер во всем богатстве его возможностей, писатель постоянно обращал внимание на то единство и борьбу противоположных начал, которые заложены в его душевном строе и способствуют подъему или нравственному разрушению личности. Для него человеческая психология не выражалась «кратчайшим расстоянием между двумя точками», то есть прямой линией. Поэтому его герои не были олицетворенными антитезами.